Достоевский после ареста Баранникова прожил еще три дня. У него началось кровотечение из легких, и он, хотя и успокаивал жену, но считал, что жизнь его кончена. Последние дни жизни Федора Михайловича записаны его женой, и записаны смутно. Она записывала, что, загадав по Евангелию, Достоевский прочел слова:
«Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».
– Ты слышишь – «не удерживай», – значит, я умру, – сказал муж и закрыл книгу».
В примечаниях Анна Григорьевна глухо связывает смерть Достоевского со смертью Александра II: «Возможно, что муж мой и мог бы оправиться на некоторое время, но его выздоровление было бы непродолжительно: известие о злодействе 1-го марта, несомненно, сильно потрясло бы Федора Михайловича, боготворившего царя – освободителя крестьян; еле зажившая артерия вновь порвалась бы, и он бы скончался».
Дальше Анна Григорьевна, правда, говорит, что похороны Достоевского вышли бы менее торжественны, если бы они произошли после смерти Александра II.
Похороны на самом деле были очень торжественные. Сведения о них идут от Анны Григорьевны и в некоторой части неточны.
Анна Григорьевна отмечает, что место рядом с могилой Некрасова было уже куплено, но что приехал редактор «С.-Петербургских новостей» и предложил место на Александро-Невском кладбище.
Решено было похоронить Достоевского в лавре. В тот же день приехал гофмейстер Н. С. Абаза и передал Анне Григорьевне от министра финансов письмо, в котором ей «нераздельно с детьми назначалась государем императором ежегодная пенсия в две тысячи рублей».
Анна Григорьевна в это время была очень взволнована и даже пошла сообщать добрую весть мужу. Она пишет: «Я вполне убеждена, что в те дни мысли мои были беспорядочны и ненормальны, чему, между прочим, содействовало и то, что я вела самую негигиеническую жизнь: пять дней (26–31 янв.) не выходила из душных комнат и питалась только булками и чаем».
Квартира была переполнена, и Анна Григорьевна справедливо говорит: «немыслимо было кухарке готовить, и все питались всухомятку».
Она отмечает, что все посетители говорили о том, «кого потеряла Россия», и никто не говорил, кого потеряла Анна Григорьевна: «Когда одно лицо из членов многочисленных депутаций захотело, кроме России», пожалеть и меня, то я была так глубоко тронута, что схватила руку незнакомца и поцеловала ее».
Я не вполне убежден, что рука была поцелована у незнакомого человека. В дневнике А. С. Суворина на странице 212 написано:
«Я помню, какое впечатление произвела моя статья, без подписи, о смерти Достоевского. Я называл его «учителем»... Вдова Достоевского понимала очень хорошо значение этой агитации. Она поцеловала мне руку».
Впрочем, Анна Григорьевна, может быть, в те дни целовала руки два раза – разным людям.
Ночью бумаги покойного писателя вдумчиво осмотрел сам Победоносцев, что утешало вдову, но более объяснялось настороженностью сановника.
Главный распорядитель погребальной процессии был Д. В. Григорович. Вынос тела Достоевского произошел 31 января в 11 часов утра. Похороны были хорошо организованы.
Гроб несли на носилках. Носилки окружала гирлянда, которую несли на шестах. За гробом ехала погребальная колесница: малиновый бархат и золотые кисти.
Неиспользованная, неузнанная слава влачилась за мертвецом.
Пытались студенты понести кандалы, но они были отобраны полицией еще около Владимирского собора.
Считалось, что мертвец давно раскован.
Процессия была пышна: более чем семьдесят венков из живых, очень дорогих цветов несли на высоких шестах.
Десятки хоров пели панихиду, заглушая разговоры.
Огромная толпа в двадцать пять – тридцать тысяч человек шла в порядке.
Шло семь гимназий, во главе со своими преподавателями, шли реальные, коммерческие училища, шли прогимназии.
С огромными венками шли университет и Училище правоведения.
Был венок из Инженерного замка; его несли юнкера в полной парадной форме.
За носилками с гробом в овале гирлянд шла семья Достоевского: дети и Анна Григорьевна в длинной черной вуали.
Шли толпы безмолвных читателей.
Похороны были организованы так, что весь поток людей не пришел к могиле Некрасова. Достоевский был похоронен в другом, почетном, но отдельном месте, чем было показано, что его судьба не похожа на судьбу других русских литераторов, что он с ними только спорил.
Могила Некрасова – политический адрес.
Кладбище Александро-Невской лавры – место спокойное, почетное и благонадежное.
Так решила Анна Григорьевна, которую, вероятно, надоумили.
Речи над могилой произнесены были спокойные и почти радостные. Никто из толпы с ними не спорил.
Могилу засыпали цветами из венков, снегом и мерзлой глиной.
Через два года появилась толстая книга, которую мы часто цитируем: «Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского»
Н. Страхов и О. Миллер на время превратили Ф. Достоевского в праведника своего толка.
Все концы, которых при жизни не мог свести Достоевский, были спрятаны в могилу, засыпаны цветами и глиной и прикрыты гранитным памятником.
Так умер Достоевский, ничего не решив, избегая развязок и не примирясь со стеной.
Он видел угнетенного человека, извращенные страсти, предчувствовал приближение конца старого мира и мечтал о золотом веке и сбился в мечте.
Вера в гордость человека, в его золотой век не обманула, революция показала, что человеческое сердце может жить только правдой, а не смирением.
Во имя звезд и золотого века, металл для которого мы добываем и куем, продолжаем путь по звездам.
(В. Маяковский, «Про это»)
За потопом горя близок золотой век мира.
Время понять Достоевского: разбить цепь, сковывающую живого Достоевского с отвергнутыми мертвецами.
1957
Опубликовано отдельной книгой в 1957 году (М., «Советский писатель»).
Книга «За и против. Заметки о Достоевском» – в сущности, первая работа В. Шкловского об этом писателе. Она создавалась в то время, когда в советском литературоведении возродился усиленный интерес к Достоевскому, происходила переоценка некоторых недавних, резко критических концепций, раскрывалось историческое значение литературного труда Достоевского, выяснялись действительные противоречия его мировоззрения и творчества. В 1956 году широко было отмечено 75-летие со дня смерти Достоевского; вышло много книг, статей, сборников.
Заглавие книги взято у Достоевского – таково название одной из частей его последнего романа «Братья Карамазовы» («Pro и contra»); этими словами можно обозначить главный смысл внутренних борений самого писателя.
Удачу заглавия оценил рецензент книги – Ю. Г. Оксман. В статье «Новая книга о Достоевском» он писал: «В. Шкловский не «уничтожает» и не «возвеличивает» Достоевского – он исследует и показывает со всей свободой большого разговора о больших вещах круг интересов великого писателя, своеобразие внутренней и внешней структуры его романов, их генезис, специфику и масштабы новаторства, когда Достоевским разрушались одни приемы письма и создавались другие. С подлинным художественным мастерством, лаконично и без нажимов, но эмоционально-убедительно дает Шкловский и черты живого образа Достоевского, его движения и роста» («Новый мир», 1957, № 12, с. 198). В рецензии была отмечена некоторая неполнота материала (впрочем, объяснимая в книге, не претендующей на охват всего литературного наследия и названной самим автором «Заметки»).
С критикой книги Шкловского выступил В. Ермилов, назвавший свою статью «Против ложного истолкования Достоевского». Правда, и В. Ермилов отметил «отдельные ценные наблюдения, замечания, особенно о «Бедных людях», о новом слове в литературе, которое сказал писатель, психологически обогатив образ униженного человека, о влияниях фурьеризма в творчестве раннего Достоевского, о «Записках из Мертвого дома»... Главный изъян книги Ермилов увидел в стремлении автора «во что бы то ни стало «революционизировать» Достоевского» («Коммунист», 1958, № 2, с. 116, 118).
В. Шкловский возражал Ермилову в небольшой заметке «Против» («Вопросы литературы», 1960, № 4). Ермилов повторил свои тезисы в ответных «Полемических заметках», но кратко и без прежнего задора («Вопросы литературы», 1961, № 6, с. 113–116).
Справедливые стороны критики книги «За и против» Шкловский учел, когда писал новую статью о Достоевском, помещенную в этом томе.
«Лагерная жизнь каждого воспитанника...» – Ф. М. Достоевский. Письма, т. I. M.–Л., Госиздат, 1928, с. 52–53.
«Другая история у нас была с чаем...» – В. В. Стасов. Собр. соч., т. III. СПб., 1894, с. 1608.
«...видеть одну жестокую оболочку...» – Ф. М. Достоевский. Письма, т. I, с. 46.
