– Староста?
– Староста, говорю.
– Сколько сегодня получено на день хлеба?
А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано.
– Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю – наобум, конечно.
Она дальше:
– А мяса сколько?
– Пуд десять, говорю.
– Сахару?
– Фунт три четверти.
– Молодец, говорит, – и пошла.
Все расхохотались.
– Ловко! – воскликнул Янкель. – Ай да Воробышек!
После обеда воспитатели скомандовали классам «построиться» и отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять гостей.
От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека – от комиссии по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были представители от шефов – Петропорта, от Института профессора Грибоедова и несколько студентов из Института Лесгафта.
Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди уселись малыши; четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и Пантелеев притащили из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом редакции.
На сцену вышел Викниксор.
– Товарищи! – сказал он. – Сейчас у нас состоится учет, учет знаний наших, учет проделанной работы. Давайте покажем присутствующим здесь дорогим гостям, что мы не даром провели время, что нами что-то сделано… Откроем учет.
Слова Викниксора были встречены аплодисментами со всех скамеек.
– Первым будет немецкий язык, – объявил Викниксор, уже спустившись со сцены и заняв место в первом ряду, по соседству с гостями.
На сцену поднялась Эланлюм.
– Сейчас мы продемонстрируем наши маленькие успехи в разговорном немецком языке, потом покажем сценку из «Вильгельма Телля». Ребята, – обратилась она к четвертому отделению, – пройдите сюда.
Японец, Цыган, Кобчик, Купец и Воробей гуськом прошли на сцену и стали лицом к залу.
Эланлюм обвела взором вокруг себя и, не найдя, по-видимому, ничего более подходящего, ткнула себя пальцем в нос и спросила у Купца:
– Вас ист дас?
Купец ухмыльнулся, смутился. Он был по немецкому языку последним в классе.
– Нос, – ответил он, покраснев.
Гости, а за ними и весь зал расхохотались. Эланлюм расстроилась.
– Хорошо, что хоть вопрос понял, – сказала она. – Еонин, – обратилась она к Японцу. – Вас ист даст? Антворте.
– Дас ист ди назе, Элла Андреевна.
– Гут. Вас ист дас? – обратилась она к Цыгану, указав на окно.
– Дас ист дас фенстер, Элла Андреевна, – ответил Цыган, снисходительно улыбнувшись. – Вы что-нибудь посерьезнее, – шепнул он.
– Нун гут… Вохин геест ду ам зоннабенд? – обернулась Эланлюм к Воробью.
Воробей знал, что Эланлюм спрашивает, куда он пойдет в субботу, знал, что пойдет в отпуск, но ответить не смог. За него ответил Еонин.
– Эр гейт ин урлауб.
– Гут, – удовлетворившись, похвалила немка.
Так, перебрасывая с одного на другого вопросы, она демонстрировала в течение пятнадцати минут «успехи в разговорном немецком языке».
Потом тем же составом воспитанников была показана сценка из пьесы «Вильгельм Телль» на немецком языке. Гости от «Вильгельма Телля» пришли в восторг, долго аплодировали.
За немецким языком шел русский язык. Гости и педагоги задавали воспитанникам вопросы, те отвечали.
Потом шли древняя и русская истории, политграмота, география и математика.
Пантелеев и Янкель все это время усиленно работали у себя в «походной редакции». Когда Викниксор объявил о перерыве и все собрались вставать, на сцене появился Янкель.
– Минутку, – сказал он. – Только что вышел экстренный номер газеты, висит у задней стены, желающие могут прочесть.
Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной краской, красовался заголовок:
«Шкид» Однодневная газета, посвященная учету
Гости и шкидцы обступили газету. Передовица, написанная Японцем, разбирала учет как явление нового метода педагогики.
Дальше шел портрет Лилиной в профиль и стихи Пыльникова, посвященные учету:
Мы в учете видим себя,
Учет – термометр наш.
Науку, учебу любя,
Мы грызем карандаш.
Кто плохо учился год,
Тому позор и стыд.
Эй, шкидский народ,
Не осрами республику Шкид!
За стихами шла хроника учета. О каждом предмете был дан отдельный отзыв. Читающие были поражены последней рецензией:
«Показанная последним блюдом гимнастика под руководством К. А. Меденникова прошла прекрасно. Хорошая, выдержанная маршировка, чисто сделанные упражнения. Поразила присутствующих своей виртуозностью и грандиозностью пирамида, изображавшая в своем построении инициалы школы – ШКИД».
Все много смеялись, так как гимнастики еще не было.
Лилина подошла к Янкелю.
– Как же это вы умудрились, товарищ редактор, дать отзыв о том, чего еще не было? – улыбнувшись, спросила она.
Янкель не смутился.
– А мы и так знаем, – сказал он, – что гимнастика пройдет хорошо. Заранее можно похвалить.
Гимнастика действительно прошла хорошо. Упражнения были сделаны чисто, и пирамида «поразила присутствующих своей виртуозностью».
На этом учет закончился. Гости разъехались. Викниксор собрал школу в зале и объявил:
– Все без исключения – в отпуск. Не идущие в отпуск – гулять до двенадцати часов вечера.
Старое здание школы дрогнуло от дружного ураганного «ура».
Шкида бросилась в гардеробную.
Весна и математика. – Окно в мир. – Дочь Маркони. – Неудачники. – Смотр красавиц. – Победитель Дзе. – Кокетка с подсолнухами. – Любовь и мыло. – Конец весне.
– Воробьев, слушай внимательно и пиши: сумма первых трех членов геометрической пропорции равна двадцати восьми; знаменатель отношения равен четырем целым и одной второй, третий член в полтора раза больше этого знаменателя. Теперь остается найти четвертый член. Вот ты его и найди.
Воробей у доски. Он берет мел и грустно обводит глазами класс, потом начинает писать формулу. Педагог ходит по классу и нервничает.
– И вы решайте! – кричит он, обращаясь к сидящим. – Нечего головами мотать.
Но класс безучастен к его словам. Лохматые головы рассеянны. Лохматые головы возбуждены шумом, что врывается в окна бурными всплесками. На улице весна.
Размякли мозги у старших от тепла и бодрого жизнерадостного шума, совсем разложились ребята.
– Ну же, решай, головушка, – нетерпеливо понукает педагог застывшего Воробья, но тот думает о другом. Ему завидно, что другие сидят за партами, ничего не делают, а он, как каторжник, должен искать четвертый член. Наконец он собирает остатки сообразительности и быстро пишет.
– Вот.
– Неправильно, – режет халдей.
Воробей пишет снова.
– Опять не так.
– Брось, Воробышек, не пузырься, опять неправильно, – лениво тянет Еонин.
Тогда Воробей, набравшись храбрости, решительно заявляет:
– Я не знаю!
– Сядь на место.
С облегченным вздохом Воробышек идет к своей парте и, усевшись, забывает о математике. По его мнению, гораздо интереснее слушать, как на парте сзади Цыган рассказывает о своих вчерашних похождениях. Во время прогулки он познакомился с хорошенькой девицей и теперь возбужденно об этом рассказывает.
Его слушают с необычайным вниманием, и, поощренный, Цыган увлекся.
– Смотрю, она на меня взглянула и улыбнулась, я тоже. Потом догнал и говорю: «Вам не скучно?» – «Нет, говорит, отстаньте!» А я накручиваю все больше да больше, под ручку подцепил, ну и пошли.
– А дальше? – затаив дыхание спрашивает Мамочка.
Колька улыбается.
– Дальше было дело… – говорит он неопределенно.
Все молчат, зачарованные, прислушиваясь к шуму улицы и к обрывкам фраз математика.
Джапаридзе уже несколько раз украдкой приглаживает волосы и представляет себе, как он знакомится с девушкой. Она непременно будет блондинка, пухленькая, и носик у нее будет такой… особенный.
На Камчатке Янкель, наслушавшись Цыгана, замечтался и гнусавит в нос романс:
Очи черные, очи красные,
Очи жгучие и прекрасные,
– Черных, к доске!
– Черных, к доске!
Грозный голос преподавателя ничего хорошего не предвещает, и Янкель, очнувшись, сразу взвешивает в уме все шансы на двойку. Двойку он и получает, так как задачу решить не может.
– Садись на место. Эх ты, очи сизые! – злится педагог.
Звонок прерывает его слова. Сегодня математика была последним уроком, и теперь шкидцы свободны, а через час первому и второму разряду можно идти гулять.
