Вера молча прочла письмо, вернула его Сергею.
— Спрячь... — Она встала и, заложив руки за спину, стала ходить по комнате. Он понял, что она разволновалась, но ему было уже все равно. Наташа бросила его, и Сергей теперь свободен.
— Она права, я никогда ее не любил, — Кесарев говорил тихо, будто боялся, что его услышат другие. — Я просто привык к ней, и если бы не сын, я бы давно бросил ее. Ты веришь?
Вера молчала.
— Голубка моя, — воскликнул Сергей, — да ты чем-то опечалена? Забудь все, теперь я рядом... Я, Верунчик, теперь твой. Навсегда. Так и скажу всем. Это ужасно, что не я, а она меня бросила. Ведь правда? Но я не хочу ей мстить. Ради сына не хочу. Я не хочу быть подлым. Я просто не люблю ее, и все... Я, может, давно бросил бы Наташу, но иногда мне ее жаль. А сын? В нем ведь течет моя кровь!
— Ну, ну, а еще что скажешь? — с вызовом спросила Вера.
— А то, что ты не была матерью и тебе не понять Наташу. — Сергей немного помолчал. — Может, и плохим я стал для нее, но подлым я никогда не буду. Нет. Я буду на сына платить алименты, а когда он вырастет, возьму его к себе на корабли. К этому времени у нас с тобой, Верунчик, будут свои дети. Скажи, ты любишь детишек? Молчишь, да? А я очень люблю. Без сына мне тут одному тошно. Нет, не подумай, что мне и с тобой тошно. С тобой мне весело, очень даже. Ты веселая, но... — Он умолк, подбирая нужные слова, а она вздрогнула, как чайка на воде, пристально уставилась на него. — Ты веселая, — повторил он, — но какая-то холодная ко мне. А может, ты по натуре такая? Я никогда с тобой не говорил так прямо, как теперь. Но я не могу иначе. — Он приподнялся на локтях, увидел в ее глазах туман. Протянул к ней руку. — Ты чего это?
Вера отдернула руку и отстранилась.
— Сережа, выслушай... Я тебя не люблю, — вдруг сказала она. — Да, романтик, не люблю. И не любила...
Кажется, теперь до его сознания дошел смысл ее слов. Он вскочил с дивана.
— Ты... ты... шутишь, да? — Он через силу улыбнулся, попытался обнять ее, но она отстранилась.
— У меня есть муж, Сережа. Ты разве не знаешь? — Она сделала паузу, как бы размышляя, что сказать еще. — Ты глупый... Поезжай к своей Наташе, покайся, и она тебя простит. А я... Нет, я не могу... Я скоро уезжаю в Ригу. Бориса переводят туда штурманом дальнего плавания. Дают квартиру. Я очень рада, Сергей. Я ведь родилась в Риге, там мой отчий край. А папа не хочет ехать с нами. Он сказал, что когда родится внук или внучка, тогда он приедет. И я рожу ему внука.
Кесареву не верилось, что все это говорит Вера, та самая Вера, которая еще недавно клялась ему в любви, жалела, что не вышла за него замуж. Ну и дурень он, что ходил к ней, верил ей. Теперь ему не хотелось видеть ее, смотреть в ее сияющие голубые глаза; нет, ее глаза сейчас не были голубыми, в них — чернота, как цвет неба глубокой темной ночью. Он так был растерян, что не знал, как дальше говорить с ней, да и о чем говорить? Может, одеться и молча уйти? Нет, так просто Сергей уйти не мог. Никак не мог.
— Но ведь ты... — начал было он и запнулся. — Ты говорила, что жить без меня не можешь?
Вера громко, надрывно захохотала.
— Эх ты, романтик! — И жестко добавила: — Не будь наивным, Сергей. Я просто жалела тебя... А Наташу твою ненавидела. Мне захотелось украсть у нее тебя, и я это сделала. Я украла... И теперь я довольна. Теперь я думаю о Борисе, о детях. Ты любишь детей. А я что — враг своему счастью? Нет, мой дорогой, хватит нам забавляться. У тебя своя дорога, у меня своя... И, пожалуйста, больше не приходи. Я дала слово... отцу.
Она стояла так близко, что Кесарев видел под глазами у нее черные крапушки. Она стояла, слегка склонив голову, на ее белой, слегка тронутой загаром шее, блестел медальон. Она смотрела на него с усмешкой, в ее глазах было столько равнодушия, что ему захотелось ударить ее, ударить так, чтобы она заплакала, чтобы из ее милых глаз полились слезы. Она всегда к нему была равнодушной, он просто не мог раньше этого заметить.
«Красивая обманщица, — грустно сказал он себе. — Это ужасно, но это правда. Я чуть не плачу, а она совершенно спокойна. Даже артистка, играя роль влюбленной, волнуется. А она до жути спокойна. Она смеется надо мной. Она это умеет...»
Кесарев чувствовал себя так, как будто его бросили в глубокую пещеру, где темно, где нет ни одного живого существа и куда не попадает солнце. Слегка качаясь, он подошел к вешалке, взял фуражку.
— Ты подлая, Вера. Ты пиявка, понимаешь?
Она отбросила назад упавшие на лоб метелки волос:
— Не надо так, Сережа. Я тебя поцелую, только не надо так... — Она шагнула к нему.
— Прочь! — крикнул Кесарев. Он резко рванул на себя дверь и выскочил на улицу.
Бухта, где стоял «Бодрый», манила его яркими огнями.
Всю ночь лил густой дождь, но к утру распогодило, и хотя из-за туч выглянуло рыжее солнце, Скляров недовольно поморщился: на причале блестела огромная лужа. А сюда вот-вот должны приехать специалисты штаба. Он вызвал боцмана.
— Прошвабрить причал, — приказал Скляров. Боцман хмыкнул «есть», покрутил усы и тут же привел троих матросов; и они стали делать приборку.
— Шевелись, чадо! — прикрикнул боцман на матросов, увидев, что командир корабля то и дело поглядывает на часы.
Вскоре на берегу показалась грузовая машина. Она въехала на причал и остановилась у сходни «Бодрого». Из кабины вылез Савчук, поздоровался за руку со Скляровым.
— Теперь дело пойдет быстрее, — сказал он, закуривая. — Привезли все, что надо.
Матросы стали сгружать на палубу корабля длинные деревянные ящики. Савчук показывал, куда их ставить. Скляров подошел к нему, спросил:
— Когда вам планировать выход в море?
Савчук ответил: примерно недели через две, а может быть, и позже.
— А что вас волнует?
— Грачев уходит... — Скляров взглянул на Савчука. — Как вы? Мичман Крылов тоже отличный радист, и если потребуется переносная радиостанция, он все сделает.
Савчук задумался, не по душе ему пришлось сообщение Склярова, но он и виду не подал.
— Вы, Павел Сергеевич, командир — и вам тут все решать, — сказал он.
— Я бы не послал Грачева, но это приказ комбрига, — словно оправдываясь, ответил Скляров. — Впрочем, до начала испытаний он вернется.
У себя в каюте Скляров взял телефонную трубку, подождал, пока ему ответил дежурный по кораблю.
— Ко мне Грачева!
Каюта командира была чуть приоткрыта. Постучавшись в дверь, Грачев спросил:
— Разрешите?..
— Да, входите, я давно вас жду, — Скляров кивнул ему на стул. — Этой ночью «Гордый» уходит в дальний поход, на Балтику. Примет участие в учениях. А на корабле некому возглавить службу наблюдения и связи. Капитан второго ранга Ромашов попросил комбрига командировать вас, и тот дал свое согласие. Так что собирайтесь. А мичман Крылов и один тут справится.
— Я готов убыть, — сказал Петр.
— Об этом и речь. — Скляров потянулся к столу, взял командировочное предписание и отдал Грачеву. — Смотрите там... Поддерживать радиосвязь с берегом будет нелегко. К тому же последние дни Балтика штормит. Ни пуха ни пера вам, — добавил он.
— Разрешите идти?..
Петр тихо прикрыл за собой дверь.
Уже на палубе он чертыхнулся: «Ну и тип этот Ромашов, вечно кто-то ему нужен. А мне самому хочется дольше побыть с Савчуком...»
— Петр, посмотри, кто там, на причале? — сказал Кесарев, подходя.
Он сразу узнал ее. Это была Надя. Она стояла у самой кромки причала и неотрывно смотрела на корабль, у ее ног стоял чемодан. Сына она держала за руку. «Приехала, ну и молодчина, вот обрадуется Костя», — подумал Грачев. Он сошел на причал. Поздоровался с Надей за руку. Она улыбнулась, блестя белыми зубами:
— Где там наш отец?
Не успел Грачев ответить, как пятилетний малыш дернул его за край кителя и шепеляво спросил:
— Это твой корабль или моего папки?
— И мой, и твоего папки, — засмеялся Грачев, ущипнув малыша за ухо. — А ты уже большой.
— Так наш отец на корабле? — вновь спросила Надя.
— Сейчас, одну минутку...
Грачев вошел в радиорубку. Матрос Гончар менял в радиоприемнике лампы.
— Иди, Костя, она там, — тихо сказал Петр.
— Кто? — На лице матроса застыло недоумение.
— Твоя жена...
Гончар рванул дверь так, что задрожала вся переборка. Увидел жену и сына, и будто что-то в груди оборвалось.
— Надюша, Наденька, — прошептал он.
Он обнимал ее, целовал, не стесняясь нахлынувших чувств; кто-то шутливо крикнул с корабля: «Поостынь, Костя, а то еще сгоришь!» А он все целовал жену...
Утро выдалось сырым. Над водой густо стлался зябкий туман. Море штормило. Но для Грачева это было привычным. Его озадачило другое — корабль входил в зону слабого прохождения радиосигналов. Это тот самый район, о котором предупреждал его Скляров. «Надо открыть дополнительную вахту», — решил Петр. Он поднялся на ходовой мостик. Ромашов стоял с биноклем в руках и, казалось, не обратил на него внимания. Петр громко кашлянул, и капитан 2 ранга обернулся:
