Наконец на лестнице они остановились и стали рассматривать ассигнацию. Три рубля. Никогда в жизни у Пети еще не было такой крупной суммы. Петя и Гаврик самым тщательным образом со всех сторон обследовали кредитку. Они ее даже понюхали. От нее исходил сильный и удивительно приятный типографский запах экспедиции заготовления государственных бумаг.
Они посмотрели ее на свет и долго любовались водяными знаками — этими прозрачными буквами и цифрами, призрачно возникшими и засветившимися сквозь тесный узор печати.
Они любовались тончайшей разноцветной сеткой, которая волнисто окружала большую цифру 3 посредине ассигнации с маленькими, изящными, очень четкими факсимиле кассира и управляющего Главной конторой Государственного банка.
— Ага! Ага! — возбужденно восклицал Петя. — Я тебе что говорил? Теперь видишь? Ага! Чья правда?
— Твоя правда, — соглашался Гаврик.
— Видал, как я ловко получил вклад?
— Спрашиваешь!
— Молодец я?
— Молодец.
Петя торжествовал.
Правда, одно маленькое обстоятельство слегка отравляло это торжество: он уже не вкладчик; только что был вкладчиком, а теперь больше уж не вкладчик. Петя чувствовал в себе какую-то небольшую, холодноватую пустоту, подобную той пустоте, которую испытывает гимназист, выгнанный из класса и стоящий за классной дверью в пустом коридоре.
Но в сравнении с Петиным торжеством, в сравнении с его богатством это почти не имело никакого значения.
— Теперь идем покупать электрическую машину! — сказал Петя, когда они вдоволь налюбовались трехрублевкой.
Полчаса назад Гаврик, может быть, стал бы еще спорить. Но после того как Петя на его глазах так ловко получил три рубля, Гаврик чувствовал себя побежденным. Теперь Петя внушал ему безграничное доверье. Кроме того, ему ужасно хотелось увидеть электрическую машину. Электрическая машина овладела его воображением.
— Слышь, — сказал Гаврик. — И лампочка будет гореть?
— Обязательно, — сказал Петя.
— Ну?
— Я тебе говорю, — сказал Петя, делая сильное ударение на местоимении «я».
Через минуту приятели уже шагали по улице, жмурясь от ветра, несшего на них призрачные столбы пурги.
Скоро они добрались до центра. Здесь, на углу Преображенской и Дерибасовской, был магазин учебных пособий. Петя сразу узнал его витрину.
За громадным замерзшим стеклом лежала труба со множеством дырочек, над которыми теплились сине-желтые язычки светильного газа. Это было остроумное приспособление для оттаивания оконного льда. Теплый воздух струился вверх по стеклу, съедая морозные узоры инея. Лед таял. Сквозь его тончайший, совершенно прозрачный слой, омытый льющейся капелью, виднелась, как в ледяном гроте, выставка учебных пособий: банка с заспиртованными змеями, коллекция бабочек и минералов, скелет, волшебный фонарь с черной трубой, загнутой назад в виде гармоники.
Здесь были колбы, реторты, двугорлые склянки, сообщающиеся сосуды. И все это являлось как бы только преддверием некоего таинственного храма, где, окруженная, быть может, еще более устрашающими пособиями, обитает сама Наука.
Испытывая невольный страх и почтение, приятели открыли набухшую дверь и вошли в магазин учебных пособий.
Они были немного разочарованы: витрина обещала большее. Впрочем, такова была особенность всех одесских витрин: они всегда обещали больше, чем мог предложить магазин.
Магазин учебных пособий ничем не отличался от других магазинов центра. Это было узкое помещение, в глубине которого горел одинокий газовый рожок.
За паркетным прилавком на маленькой лесенке стояла молодая особа в котиковой шапочке и переставляла на полке коробки. Трудно было представить себе, что именно это и есть сама Наука. В лучшем случае это могла быть самая младшая сестра Науки. Да и то вряд ли.
— Что вам надо, мальчики? — строго спросила младшая сестра Науки.
Петя с достоинством выступил вперед.
— У вас есть электрическая машина?
Младшая сестра Науки подошла к внутренней двери и громко крикнула за портьеру:
— Папа, у нас есть электрические машины?
Вслед за тем послышалось шарканье туфель, и в дверях появился пожилой еврей в лисьей шубе и люстриновой ермолке.
Он зажег второй газовый рожок и спросил приветливо:
— Что вы хотите, молодые люди?
— Нам надо электрическую машину, — сказал Петя.
— А деньги у вас есть? — спросил хозяин магазина учебных пособий, приветливо разглядывая Петю и Гаврика.
— Не беспокойтесь, — сдержанно ответил Петя.
— Какую же электрическую машину вы бы желали иметь? — спросил хозяин, обращаясь уже исключительно к Пете как к гимназисту и главному покупателю.
— Такую, знаете ли, со стеклянным диском. Как у нас в гимназии. Только непременно, чтобы зажигалась электрическая лампочка.
— Вы имеете в виду электрофорную машину Теплера?
— Во, во! Главное только, чтобы горела электрическая лампочка.
Хозяин, кряхтя, влез по лесенке, снял с самой верхней полки электрическую машину и поставил ее на прилавок.
— Превосходная самовозбуждающаяся электрическая машина, — сказал он, — системы «Парва» Лиссера. При благоприятных условиях дает искры до десяти сантиметров длиной. Советую вам взять. Цена всего восемнадцать рублей семьдесят пять копеек.
Густая краска залила Петины уши.
— Дорого, — сказал он, надувшись.
— Могу как учащемуся сделать десять процентов скидки, — сказал хозяин.
— Все равно дорого, — пробормотал Петя.
— А за сколько же вы, молодой человек, имели в виду приобрести машину?
— За рубля три.
— И больше, чем три рубля, у вас нет?
— Я еще могу добавить один рубль тридцать копеек, — сказал Гаврик простуженным голосом, не отводя очарованных глаз от машины, волшебно мерцавшей медью, стеклом и никелем.
Не говоря ни слова, хозяин потушил лишний газовый рожок, влез на лесенку и поставил машину обратно на самую верхнюю полку.
Петя и Гаврик смущенно переглянулись.
Красные, вспотевшие, они вышли из магазина учебных пособий на улицу и услышали пронзительный голос младшей сестры Науки, крикнувшей им вдогонку:
— Мальчики! Закрывайте за собой дверь!
И вьюга опять навалилась на них.
— Ну? — сказал Гаврик.
— Ну? — сказал Петя.
Они стояли, подавленные, возле магазина учебных пособий, не зная, что же дальше делать.
— Я тебе говорил, — сказал Гаврик угрюмо.
— Что ты мне говорил?
— Что не хватает денег.
— Ты мне этого не говорил.
Чем недоступнее была электрическая машина, тем сильнее хотелось ее иметь. Не было в мирз вещи, о которой более страстно мечтали в эту минуту приятели.
Гаврик окончательно забыл о Моте, о ее башмаках и о толчке. Он думал только об одном: об электрической машине. Она неотступно стояла у него перед глазами — недостижимая, таинственная, появившаяся на миг и скрывшаяся в потемках верхней полки.
Это было какое-то дьявольское наваждение. Можно было подумать, что сама богиня Науки ослепила маленького одесского босяка и его глаза перестали видеть все, кроме электрической машины.
Приятели стояли подавленные.
Но человеку свойственно бороться за свою мечту до последней возможности. В благородном поединке человека с судьбой человека всегда поддерживает и осеняет своим крылом надежда.
Ну да. Ведь, собственно, еще ничего не потеряно. В городе есть другие магазины учебных пособий, где, очень может быть, электрические машины стоят гораздо дешевле.
На это, правда, надежда была слабая, но все же это была надежда.
Имелся магазин учебных пособий на Пушкинской, имелось два магазина учебных пособий на Ришельевской, наконец, может быть, дешевые электрические машины есть в знаменитом универсальном магазине братьев Петрококино на Греческой или в магазине игрушек вдовы Колпакчи на Екатерининской, рядом с магазином Абрикосова.
Не теряя ни минуты, Петя и Гаврик отправились по магазинам. Однако всюду их постигала неудача. На Пушкинской электрическая машина стоила двадцать пять рублей сорок две копейки. В одном магазине на Ришельевской запросили четырнадцать рублей и отдавали за тринадцать, в другом потребовали шестнадцать и не уступали ни копейки. У вдовы Колпакчи электрических машин вовсе не оказалось.
Правда, в магазине на Пушкинской мальчикам повезло. Приказчик позволил покрутить машину. Сначала как главный покупатель и гимназист крутил Петя. Потом крутил Гаврик и собственными глазами видел, как длинная искра проскакивала между двумя медными шариками и как потом зажглась крошечная электрическая лампочка.
Но разве это могло хоть немного утешить?
Наоборот, мысль, что машины не будет, приводила теперь в отчаяние. С этой мыслью невозможно было примириться.
