Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

Сижу пока дома, письма перечитываю. Интереснее всех Зойкины читать. Сначала она писала, как в музей художника Шишкина ходила в Елабуге; потом как на баяне играть учится, как режиссуру танца изучает. Потом про училище свое — как к ним на танцы ребята из милицейской школы приходят, и она сразу всем фотокарточку жениха показывает. А перед самым окончанием учебы Зойка к Фариду на сабантуй поехала и на конкурсе выступила. В разгар праздника объявили конкурс на лучшее исполнение танца. На эстраде наперебой танцевали и шейк, и лезгинку, и гопак, и барыню, и цыганочку — со всей страны ведь молодежь съехалась. Кто-то даже «Последнюю пляску шамана» показывать взялся. Друзья Фарида уже знали, что Зойка — танцорша, и пригласили ее на эстонский танец, где нужно четное число участников. А она пошла и станцевала соло из своего танца, который к диплому готовила. Начальство ее тут же приметило и предложило работу — организовать в ДК студию национального танца, ведь на КамАЗе кроме казанских татар работают и сибирские, и астраханские, и мещеряки, и тептяри… Зойка пишет, что особенности в танцах у каждых свои, но объединить всех в ансамбль — можно. А потом и о КамАЗе стоящую вещь написать, и вообще…

Но самое главное — знаете кого Зойка там встретила? Машу! Та сама к ней подошла, когда Зойка с Фаридом возле общежития гуляли. Обнялись, всплакнули, конечно, потом ей Маша обо всем рассказала. В этот злосчастный день она была у врача и ей сказали, что… в общем, она может больше не иметь ребенка. У какой женщины от этого сердце не содрогнется? Не заезжая домой, поехала она к своей подруге детства в Малую Бугульму — село неподалеку — та ее в контору зверосовхоза устроила. Сменила Маша потом еще несколько мест — на частных квартирах старухи косятся, живот-то не спрячешь. Невмоготу стало по углам скитаться. Решила ехать на КамАЗ — строительство идет большое, может, комнатенку выделят, да и от глаз прятаться не нужно. Там и родила, дали ей место в семейном общежитии, а ребенка комитет комсомола в ясли устроил. Где все делается заново, где комсомольцы, молодежь — пропасть никому не дадут! Маша очень любит своего маленького — да и какая мать не любит свое дитя?

Зойка пишет, что в будущем ее к себе в Дом культуры перетащит — нельзя такой талант в землю закапывать. Я показала письмо Гене, он ничего не сказал, только пожал плечами…

В письмах, что лежат в моем столе, есть все — и смешное, и грустное, и умное, и наивное. Как, наверное, в жизни каждого из нас — всего понемножку. Ведь ни об одном человеке нельзя категорично сказать — абсолютно он плохой или исключительно хороший. В нем есть и то, и другое. По-моему, и о любви, как о человеке, невозможно сказать двумя словами — настоящая она или нет. Между этими двумя полюсами огромное расстояние, и каждый человек занимает там особое место. К какому полюсу зашагает — зависит от него и от его избранника.

Работать здесь я собираюсь оператором — ходить от «качалки» к «качалке» и проверять показания приборов. Но к тому времени, когда я выйду из декретного отпуска, повсюду завершится внедрение автоматики — диспетчер, не выходя из комнаты, сможет следить за давлением в скважинах. Значит, я стану лаборанткой, буду брать пробы нефти из резервуаров — тоже нужное дело. Работы я не боюсь, с Геной мне ничего не страшно. Я ему завидую. Придет со своей буровой, весь промасленный, а глаза… Как устроим сына в ясли, обязательно в нефтяной техникум поступать поедет — мы так решили…

Я стою у окна и смотрю на небо — там, глубоко во тьме, пылинками мерцают звезды. Исчезнет одна — этого и не заметишь, останутся миллионы других — холодных, как вечный лед, или раскаленных, как тысяча ядерных взрывов. И среди них крошечная точка тепла, маленький вздох жизни — наша Земля. Я одна лицом к лицу с этим огромным пространством… Нет, не одна — рядом тихонько сопит во сне мой сын, из-за крыш виднеются огни — там сейчас работает мой любимый человек. Где-то ходят по земле, трудятся, а может быть, танцуют мои друзья… Как хорошо жить, какое это счастье — жить!