Мы сильны, но не безжалостны. Мы дело делаем — и этим правы. Отныне и до скончания веков. Но даже ржавая сталь — взгляните! — от частых прикосновений наших шершавых рук начинает сверкать, светиться, становится красивой.
«За вами заедут, — сказал Касаткину по телефону молодой женский голос. — Ровно в пять спуститесь вниз. От завода подойдет «рафик».
Не шибко, по правде говоря, хотелось ему ехать. К тому же после пяти на улице темно, можно поскользнуться. Не лучше ли остаться дома и затеять постирушку — кухонные тряпочки замочены еще с утра. Или телевизор посмотреть. Или посвятить вечер старым газетным подшивкам. Не так давно он принялся приводить их в порядок, близко-близко подносил к желтым ломким страницам пылесос — странно, что буквы не втягивались, оставались…
«Это, товарищ Касаткин, наш Клуб интересных встреч, — убеждал его по телефону деловой женский голос. — Как правило, мы приглашаем только знаменитостей: чемпионов мира, различных деятелей. У нас, например, дважды был Сэм Жужжалкин. И вполне возможно — будет и нынче. Обещал!»
Попытка сыграть на его тщеславии немного рассердила Николая Николаевича. И рассмешила.
«После выступлений, — убеждал его деловой голос, — состоится концерт Хора ветеранов, а под конец всего — танцы…»
На это он клюнул. Не на танцы, понятно. В Хоре ветеранов когда-то пела его жена. Наталья Федоровна. Туся… Что-то дрогнуло в душе. Мелькнуло подобие какой-то странной, самого его испугавшей надежды: «А вдруг…» Но тут же, дав себе отчет, усмехнувшись, он укоризненно покачал головой. Вспомнилось, как однажды — года, кажется, за три до ее смерти — он тайком, добыв бесплатный пригласительный билет, отправился на один из концертов этого хора. Сидел в глубине зала. Пели ветераны неважно, надтреснутыми, жестковатыми голосами. Но уж больно знакомый был у них репертуар. И он — мысленно, одними губами — подпевал им. Он так и не смог найти среди них Тусю. Хоть явственно различал в хоре ее голос.
…Касаткиным овладело беспокойство, нетерпение. В конце концов, завод этот напротив. Может, самому туда? Раздвинув шторы, выглянул в окно. Каменная ограда, заводоуправление с проходной, гигантская Доска почета — даже отсюда можно различить лица на портретах, — а там, за оградой, несколько разной высоты кирпичных труб, из которых с одинаковым наклоном поднимался дым…
— Лен! Ты? Да это я — Галя Демидова! Из бюро пропусков! Ну! Слышь, тут тебя дедусь один добивается! Сердитый! Говорит, машину ты ему… Что? — Она бросила на Касаткина любопытный и чуть испуганный взгляд. — А я откуда знала? На нем не написано! Что старый — видно, а… Гражданин! — обратилась она к Николаю Николаевичу. — Возьмите трубку!
Пальто на ней, застегнутое только на одну верхнюю пуговицу, круто разошлось над высоким животом. Вот-вот, значит… А лицо совсем детское.
— Товарищ Касаткин? — раздался в трубке знакомый деловой голос. — А я вам звоню, звоню! Вы что, раньше вышли? А-а-а… Понимаете, «рафик» наш задерживается. Водитель работу закончил, ушел. Пришлось за ним посылать. Но он сейчас будет. Минуточек через двадцать! Вы не беспокойтесь, на мероприятие мы не опоздаем! Знаете, может, вы сюда зайдете? У нас тепло! Я вас ознакомлю с процессом нанесения светочувствительного состава!..
Пропуск Галя Демидова выписывать не стала. Вперевалочку, похожая на кенгуру, провела Касаткина коридорами заводоуправления, толкнула незаметную, оклеенную всякими объявлениями дверь, и они очутились во внутреннем дворе завода.
— Во-оон в том корпусе. Видите?
По протоптанной в снегу стежке он неторопливо пересек двор, оглянулся. Галя Демидова, придерживая обеими руками живот, закинув голову, с бездумной улыбкой смотрела в небо.
Николай Николаевич вошел. Плотно — так было велено — закрыл за собой дверь. И оказался в непроглядной темноте.
— Ага! Дверь закрыли? Правильно! — услышал он знакомый голос — пальцы его отыскала чья-то маленькая горячая ладонь. — Я и есть Елена Ивановна! — она засмеялась. — Пошли! Не споткнитесь! — и посвечивала ему под ноги красным лучом электрического фонарика.
Касаткин видел только носки своих ботинок.
Она представляла его кому-то, знакомила. Из кромешной мглы протягивались к нему чьи-то руки. Звучали голоса. Невидимки… Но при необходимости он точно мог бы сказать, что это за люди. Кто хороший, а кто плохой… Чувствовал. Постепенно темнота, окружавшая Николая Николаевича, приобрела глубину, перестала быть однообразно плоской. Смутно поблескивали металлические части какого-то механизма: валы, шестеренки… Нечаянно задетая красным лучом мелькнула пирамидка молочного пакета. Значит… Даже молоко дают!
— Посветите себе в лицо, — попросил он.
— Пожалуйста! — Ив темноте — будто роза расцвела — неожиданно возникло улыбающееся девичье лицо. — Что?.. — она провела ладонью по щекам, подбородку. — Что? Я измазалась?
— Нет, нет! Просто…
Фонарик погас. Елена Ивановна помолчала. Но вот красный луч снова на мгновение ожил, осветив на запястье ее руки циферблат часов. Касаткин успел уловить дергающееся движение паутинно-тоненькой стрелки.
— Ой! — воскликнула она. — Уже пора!
Во дворе, в жемчужном, убывающем свете сумерек, он снова — с некоторой опаской — всмотрелся в ее лицо. Так и есть… Очень обыкновенное, круглое лицо. Не роза, а… крепенький кочан капустки. В чем же секрет?
По ту сторону проходной их ожидал «Рафик».
— Директор мне легковую обещал, «Волгу», — заговорщицкой скороговоркой произнесла вдруг Елена Ивановна. — Только… Понимаете, у водителя этого «рафика» характер неустойчивый. В армии уже отслужил, так взял бы и… Ну, по крайней мере, семью создал бы, а он… Понимаете?
Касаткин кивнул. Хоть и не совсем ее понял. Водитель, молодой человек в кургузом полушубке, сердито кусавший длинный ус, на приветствие их не ответил.
— Воду на мне возить решила, да? — бросил он Елене Ивановне. — Не выйдет! Я тебе что, нанялся в две смены вкалывать?
— Спокойно, Воропаев! Не переработаете. За сверхурочные вам заплатят.
Яростно плюнув, Воропаев включил двигатель.
— Сначала… — она назвала адрес. — За астрономшей заедем.
Он резко оглянулся:
— По всему городу колесить?!
— Потом — во дворец. Жужжалкин если приедет, то на собственной…
Визжа на поворотах, «рафик» помчался по переулку, выскочил на проспект. И дальше… Обеими руками ухватившись за поручень, Касаткин всматривался в пролетающие мимо огни, пытался определить, где они проезжают. Наконец «рафик» затормозил, стал. Боднув головой воздух, отчего изо рта у него едва не выскочил мост, Николай Николаевич с кряхтеньем выпрямился, перевел дыхание. «Храните деньги в сберегательной кассе!» — взывала со стены неоновая реклама.
— Как вам не совестно, Воропаев?! — выкрикнула Елена Ивановна. — Вы же пенсионера везете! Старика! — Она чуть не плакала. — Он… он… — выпрыгнула из «рафика» на снег, скрылась в подъезде.
Несколько минут стояла тишина.
— Э-э… У вас сигаретки не найдется? — повернулся к пассажиру Воропаев.
— Не курю.
— Растряс я вас немножко. Извините. Не разглядел… С виду вы еще ничего…
— Благодарю, — хмыкнул Николай Николаевич.
— Знали бы вы, как она меня жучит! — хмуро посмотрел на него водитель. — Такая… Страшней войны! На курсы меня через комитет заставила… А на что мне курсы? Я этот «рафик» с закрытыми глазами одной левой разбираю!
Заскрипел снег, послышался голос Елены Ивановны:
— Сначала выступления интересных людей, потом Хор ветеранов, а под конец — танцы. Кстати, там буфет будет, красную рыбку завезли. Актив приготовит кофе… — Она пропустила вперед невысокую даму в каракулевом манто и энергично захлопнула за собой дверцу. — Поехали!
Скопление золотых прямоугольников, словно повисших в темноте, становилось чем дальше, тем упорядоченнее, стройнее. Новые микрорайоны… Светящиеся окна выстраивались теперь геометрически четкими линиями, забирались все выше к фиолетово-черному небу. И там, совсем уже в вышине, как бы роились, двигались. Возникло ощущение простора, захотелось расправить плечи. Выхваченные светом фар и уличных фонарей, на один миг возникали перед пассажирами «рафика» сцены неугомонной жизни вечернего города. Вот вместе с теплой волной углекислого газа вытекла на свежий воздух из распахнувшейся двери кинотеатра улыбающаяся толпа. Все как один улыбаются. Комедию смотрели? Вот промелькнули возле метро застывшие в ожидании мужчины. Все в разные стороны смотрят, каждому известно заранее, откуда о н а появится. А вот… «Рафик» остановился, Воропаев открыл дверцу, вышел.
— Ты куда? — опешила Елена Ивановна. — То есть вы куда?
