— На первый вопрос: Кузьмина — молодой электромонтер, окончившая курсы в Томске, она была у вас. На второй вопрос отвечу так: почему я не могу с вами разговаривать об этом? — Катюша старалась говорить спокойно, глядя прямо в глаза собеседнику.
— Марина всем о своей дочери рассказывает, — глядя поверх Катюши, проговорил Песоцкий. — Всем жалуется. Весь Н-ск скоро будет знать.
— Вы где в штате числитесь: на стройке или в горздраве? — спросил Игорь Яковлевич. — В чужой монастырь, как это говорят, со своим уставом не ходят.
— Монастыри вспоминать нечего, — резко сказала Катюша, — а устав у нас один: о человеке думать прежде всего.
— Так… — нижняя губа Игоря Яковлевича судорожно дернулась. — Вы не депутат?
— Нет…
— Для этого не обязательно быть депутатом, — вмешался в разговор Терентьев, — а коли речь зашла о Кузьминой, я тоже повторю свое требование: надо Кузьмину поставить на работу по специальности. Прекрасный, дисциплинированный товарищ.
— Членские взносы в профсоюз платит аккуратно?
Песоцкий вежливо подхихикнул Игорю Яковлевичу:
— Пляшет она превосходно, Игорь Яковлевич.
— Это качество.
— Не смейте оскорблять человека! Бесстыжие… — гневно выкрикнула Катюша и сама удивилась, как неожиданно сорвались у нее эти слова.
В их сторону разом повернулись несколько любопытных.
— Ну вот что, товарищ медицина, — вставая, глухо сказал Игорь Яковлевич, — вы мне здесь истерику не разводите и научитесь выбирать тон для разговоров. Я вам не мальчишка. А от нервов советую лечиться. Не сможете сами составить рецепт — обратитесь к врачу.
— Худоногова права: у вас нет оснований, Игорь Яковлевич… — начал было Терентьев, тоже поднимаясь.
Начальник отдела кадров его оборвал:
— Потрудитесь, товарищ Терентьев, завтра зайти ко мне в служебный кабинет. Здесь не место для объяснений, — он проследовал между столиками, прямой, замороженный, посиневший от злости.
— Я вас буду ждать завтра у себя в постройкоме! — крикнул ему вслед Терентьев.
С этого и завертелось колесо.
Через день Катюшу вызвали в горздрав. Заведующий горздравом встретил ее дружелюбной улыбкой:
— Ну, знаете, Екатерина Федоровна, могу вас порадовать. Состоялось. Вот приказ о переводе вас в медпункт лесозавода. И…
Катюша, колеблясь, взяла протянутую ей выписку из приказа.
— Спасибо, Иосиф Львович, — вяло сказала она.
— …и устное к нему дополнение, — не замечая замешательства Катюши, продолжал Иосиф Львович. — Я связался с Иркутском и добился разрешения сохранить за вами прежнюю ставку заработной платы.
— Спасибо, Иосиф Львович, — опять сказала Катюша.
— Не все, не все! — жестикулируя, воскликнул заведующий горздравом. — Я получил принципиальное согласие Иркутска, как только будет отстроено на лесозаводе новое помещение медпункта, — но это только между нами, Екатерина Федоровна! — назначить вас… заведующей медпунктом!.. — Он вышел из-за стола и, победно шагая, прошелся по кабинету.
— Я не буду переходить на лесозавод, Иосиф Львович.
Заведующий горздравом остановился как вкопанный, даже рука у него повисла в воздухе.
— То есть как это?.. Почему?
— Не могу, Иосиф Львович.
— Вы, конечно, шутите…
— Серьезно, Иосиф Львович.
Заведующий горздравом внимательно посмотрел на нее:
— Что случилось?
— Так…
— «Так» — неубедительная причина. Объясните.
— Уйти сейчас с постройки гордость мне не позволит.
Волнуясь и сбиваясь, Катюша рассказала о своей стычке с Игорем Яковлевичем.
— Все, все знают об этом. А переведете меня сейчас на лесозавод, — значит, ясно: Худоногова оскандалилась, вот ее и убрали.
— Оскандалилась… Убрали… — Иосиф Львович вернулся к столу. — Вы слишком сгущаете краски, Екатерина Федоровна. Забудьте об этом. Никто не обратит на это внимания, и вы не обращайте.
— Честью, гордостью своей я не поступлюсь, Иосиф Львович.
— Да… — Иосиф Львович потер ладонями глаза. — По-своему вы, конечно, правы… Перевод на лесозавод произошел по вашей инициативе, и вы можете отказаться… Да… И я, пожалуй, тоже не стал бы настаивать. Но… представьте себе, в каком положении я остаюсь: сколько хлопотал за вас, облздрав заставил вами заниматься… Что им теперь скажу? Необдуманный был разговор? Красиво я буду выглядеть… Да и это бы еще ничего. Но я ведь на ваше место сюда из Тайшета человека уже пригласил. Вот от него телеграмма: согласен. Может быть, даже выехал.
— Хорошо, Иосиф Львович, я перейду на лесозавод, — сдвинув брови, сказала Катюша. — Конечно, виновата я. Хотя правда и на моей стороне, а держала я себя в разговоре не так, как следовало.
Иосиф Львович повертел в руках пресс-папье, осторожно поставил рядом с чернильным прибором.
— Я попробую еще раз связаться с Иркутском и с Тайшетом.
— Нет. Не надо, Иосиф Львович, давайте приказ, я решила.
Но на следующий день она опять пришла в горздрав.
— Вы, может быть, меня выгоните, Иосиф Львович, а только я опять пришла к вам со вчерашним разговором, — она стояла перед ним побледневшая, сосредоточенная на одной мучившей ее мысли.
— Да, это уж действительно… — вспылил Иосиф Львович, едва удержавшись от бранного слова. — Я вас не узнаю, Екатерина Федоровна. Полнейшая беспринципность какая-то!
— Сегодня Игорь Яковлевич уволил совсем Валентину… И теперь я не ради себя, ради справедливости обязана остаться, — твердо выговорила Катюша. — Пока на работу Кузьмину не вернут, не могу я уйти.
— Черт! — вполголоса выругался Иосиф Львович. — Самодурство какое… — Он постучал пальцами по столу и потянулся к телефонной трубке. — Хорошо, Екатерина Федоровна, пока оставайтесь, а приказ я отменять не буду. Алло!.. Алло!.. Станция? Коммутатор новостройки… Коммутатор?.. Партийный комитет… Товарищ Свиридов?..
— Вы напрасно ему звоните, я с Терентьевым сегодня была у Свиридова, — поспешно сказала Катюша, — все ему объяснила, и мы договорились…
Письмо Зины пришло спустя несколько дней после этого разговора.
Мне страшно захотелось пойти к Худоноговым, показать им письмо, узнать последние новости и вместе с Алексеем и Катей обдумать и написать ответ. Я тотчас же оделся и вышел в прихожую. Там было темно, и я долго не мог отыскать калоши. Меня окликнула Ксения:
— Далеко ли наладились?
— К нашим.
— По такому морозу в ботинках, а сами на бюллетене! — Ксения смотрела на меня укоризненно. — Зря вы себя не бережете…
В самом деле, я совсем забыл, что у меня грипп. Слова Ксении сразу вернули меня к действительности, и я почувствовал, как сильно болит у меня голова.
— Ежели очень нужно, так я бы могла сходить позвать их сюда. Право. Чего же вам студиться? Шуточки плохие. Давайте схожу.
Она ушла, а я вернулся к себе, сел к пышущей жаром голландке, привалился плотно спиной и, пригревшись, не заметил, как задремал.
— Так только от гриппа и лечатся… — услышал я голос Катюши.
— Не в постель же мне ложиться, Катенька, — забормотал я, с трудом поднимая отяжелевшие веки. — Позвать гостей, а самому под одеяло. Где Алеша?
— Я тебе никакая не гостья, а представитель медицины, — озорно поблескивая глазами, Катюша разминала ладонями прихваченные морозом щеки, — Вот это зима нынче удалась! Одним кальцексом, наверно, хворь выгоняешь?
— Чем же еще? Где Алеша?
— Ясно — мужчина: для него лишь бы таблетка. Что в ней — все равно, проглотил — и готово. Не возиться. Да?
— Кальцекс — хорошее лекарство, — сказал я, задетый за живое. — И потом, не натираться же мне, в самом деле, всякими мазями! Ты отвечай мне: где Алеша?
— Зачем мазями? — Разговаривая со мной, Катюша готовила постель, взбивала подушки. — Прежде всего режим, полный покой. Сейчас же в постель! Рекомендуются ножные ванны…
— …припарки, втирания, горчичники. Катенька, выйди на минутку, лягу я, только, ради бога, прекрати свою лекцию.
— Возбудитель гриппа относится к категории фильтрующихся вирусов…
Я вытолкал Катюшу на кухню и прихлопнул за нею дверь. Однако она успела еще прокричать:
— До недавнего времени в науке были еще споры, вирус это или микроб…
Через пять минут, когда я уже лежал, закутанный в одеяло по самый подбородок, Катюша появилась с таблетками кальцекса и стаканом воды.
— Пей свой любимый кальцекс да рассказывай, зачем я понадобилась. Лешка еще с завода не вернулся. Сегодня партийное собрание. Опять Никулина слушают.
— А, это того самого! Неужели он еще на прежней работе?
— В плановый отдел перевели. Не узнать стало человека. И в школе экономику и организацию труда преподает. А Лешка от парторганизации особо к нему прикрепленный.
