— Нет, я с Севера. Я... — Петр замялся. — А вы Елизавета Петровна?
— Да, — Она улыбнулась. — Проходите, пожалуйста. Ира сейчас придет.
Петр снял шинель. Комната была уютной. На стене он заметил портрет капитана 1 ранга с командирским значком на груди. Хозяйка перехватила его взгляд.
— Сынок мой, — сказала она и глухо добавила: — А муж погиб в блокаду... Сын тогда плавал на Севере. Он у меня штурман...
Скрипнула дверь, и в комнату вошла Ира. Увидев Петра, вся встрепенулась, шагнула было к нему, но тут же замерла на месте.
— Вот радость-то, а? — наконец-то выдохнула она. — Здравствуй, Петя!
Петр смущенно пожал ее руку.
— Ты надолго?
— Утром уйдем...
— Как там отец?
— Жив, здоров. Все в морях...
— Я очень соскучилась по дому, — грустно сказала Ира.
Помолчали.
— А я ждал от тебя писем, — тихо обронил Петр.
Она встала, подошла к окну. Он услышал, как у нее хрустнули пальцы.
— Ты как-то говорил, что корабль — это дом, живущий по своим особым законам.
— А что, разве это не так?
— Я о другом. — Она помолчала. — Жить по законам... А человека выбирают на всю жизнь. По каким законам выбирают? Да и выбирают ли? Понравился тебе, думаешь — добрый, любит. Вроде бы все по закону оформили, бумага с гербом и печатью есть. А разглядишь — не то, совсем не то...
Пока она говорила, Петр стоял неподвижно. Казалось, он думал о чем-то своем. И даже когда она умолкла, он не шевельнулся.
— Тебе здесь нравится? — тихо спросила Ира.
— Уютно и... — Петр запнулся, глядя на нее.
— И еще что?
— Ты рядом...
Помолчали, потом она сказала, что ей надо в институт, на собрание.
Петр с чувством обиды заметил:
— Ну что ж, иди...
Петр встал. Ира сказала ему, улыбнувшись:
— Жду тебя в парке к десяти часам.
Петр надел шинель.
...Он долго бродил в парке, поглядывая на часы. Моросил мелкий дождь, город окутывал туман. Было сыро и зябко, как в Заполярье. Петру не верилось, что совсем недавно его стегали в море штормы, норд-ост обжигал лицо. А в парке тихо, только капли дождя падали с деревьев и гулко стучали по спине. То там, то здесь прогуливались молодые пары. Гуляющих стало больше, когда перестал дождь и заиграла музыка.
«Разговор будет решительный, — размышлял Петр, ожидая Иру. — Пусть твердо скажет: да или нет».
— Ты уже здесь? — услышал он за спиной голос Иры.
Петр взял ее под руку, и они, зашагали по аллее. Он чувствовал ее локтем и боялся смотреть ей в глаза, потому что в эту минуту она была ему так близка. И чтобы хоть как-то унять волнение, он сказал:
— О том, что я здесь, у тебя, никто не знает.
Она подняла тонкие брови, усмехнулась:
— Даже комбриг Серебряков?
Петр с улыбкой повторил:
— Даже комбриг Серебряков, хотя он и послал меня на учения.
— Ах вот оно что, — Ира тоже улыбнулась. — Тогда завтра утром я позвоню папе и пожалуюсь на тебя.
Он долго молчал. Наконец сказал:
— Я должен с тобой поговорить... Ведь ты уезжаешь на практику?
— Уезжаю, — тихо отозвалась Ира, и в ее голосе он почувствовал грусть. — Надо, потому и еду.
— А когда к моей маме поедем? — спросил Петр. — Ведь она давно хочет видеть тебя?
Из-за тучи выглянул серп луны, выхватил из темноты лицо Иры; оно было серьезным и чуточку опечаленным.
— Вернусь и съездим, — тихо сказала она. — Ты жди меня и отпуск пока не бери, ладно?
— Подумаю...
Они вышли на набережную Невы. Река под луной была масляной и серебрилась.
— Ира... — с волнением в голосе заговорил Петр, — нам надо решать...
— Что решать?
— Ведь ты всегда со мной... — Он потупил взгляд, голос его дрожал. — И в море, и на берегу. Но это в мыслях. А я хочу, чтобы это было в действительности...
Она открыла дверь, и они вошли в комнату. Ира свет не зажгла.
— Садись... — Она подошла к нему вплотную, и Петр увидел в ее глазах странный блеск. Он затаил дыхание.
В окно заглянула луна, осветила его лицо.
— Ты... Ты любишь меня? — Голос у Иры дрогнул, она уткнулась ему в грудь.
— Очень...
— И я...
Она плакала. Петр целовал ее мокрые от слез щеки.
На рассвете он уходил на корабль. Ира не спала, она лежала в кровати, укрывшись розовым одеялом и молча наблюдала, как он одевался. В окно пробивался свет, и предметы в комнате приобретали яркие очертания. Теперь она ясно видела его лицо — уставшее, задумчивое и такое милое... Она задвигалась, и Петр услышал у себя за спиной не то вздох, не то стон.
— Ты чего это? — спросил он, наклонившись к ее изголовью. Глаза Иры горели как маленькие черные угольки.
— Ты уходишь, а я тут одна, — тихо отозвалась Ира, прижимая его голову к груди. — Может, еще побудешь?
— Нет, Ириша, не могу. Корабль скоро уходит. Суток через пять я вернусь к себе на Север.
Он слышал, как она повернулась на бок; темнота в комнате какая-то тихая, тяжелая, кажется, прислушайся и услышишь, как глубоко и неровно дышит Ира, как гулко бьется ее сердце.
— Ты счастливый? — тихо спросила она.
— Очень... — Петр поцеловал ее в теплые губы.
— Передай папе, что у меня все хорошо, скоро уеду на практику.
— Скажу...
— А еще что скажешь? — она улыбнулась, зарыла пальцы в его густой чуб.
— Что теперь ты — моя жена.
— Ну, ни пуха тебе, ни пера, — Ира обняла его на прощание. — Береги себя...
Через пять суток «Гордый» вошел в бухту и ошвартовался. Еще издали Грачев увидел на причале Серебрякова, он стоял с флагманским штурманом и о чем-то разговаривал.
«Только бы меня не трогал», — вздохнул Петр. Все эти дни, после встречи с Ирой, он не находил себе места — Ира стояла у него перед глазами; будто наяву он видел ее милое лицо, слышал тихий ласковый голос: «Береги себя...»
— Разрешите убыть на «Бодрый»? — спросил Грачев Ромашова, когда тот сошел с ходового мостика на палубу.
— Да, конечно, — Ромашов улыбнулся, пожал ему руку. — Спасибо за помощь. Я доложу комбригу, что на учении вы действовали отлично. Еще раз — спасибо...
Серебряков все еще стоял с флагманским штурманом, и Грачев решил проскочить на причал незаметно. Но комбриг увидел его, подозвал к себе:
— Здравствуй, романтик, — необычно весело сказал он и протянул ему руку. Флагштурман ушел на «Гордый», и Грачеву стало легче.
— Здравия желаю, товарищ капитан первого ранга, — сдержанно ответил Петр, неуклюже опустив руки вдоль туловища.
— Ну, как вы там?
— На учении? — спросил Грачев.
— Разумеется... — замялся Серебряков.
— Все хорошо...
— Что, «Гордый» заходил в базу?
Грачев сказал, кто корабль стоял там сутки, пока штурман получал на береговом складе электромотор для гирокомпаса.
— На Балтике тоже штормило... — добавил он, не зная, о чем еще сказать Серебрякову.
Они шли вдоль берега к причалу, где стоял «Бодрый». Серебряков шагал не торопясь, о чем-то размышляя. Грачев чувствовал, что комбриг хочет о чем-то спросить, да все не решается. Наконец у причала он остановился, посмотрел Грачеву в лицо.
— Устал небось?
— Есть малость...
— Знаешь, о чем я подумал? — на ты перешел Серебряков. — Мог бы проведать Иру...
Грачев улыбнулся:
— Я был у нее. Вам привет...
Серебряков лукаво повел бровью.
— А как она себя чувствует?
— Моя жена здорова.
— Кто? — насторожился Серебряков.
— Моя жена, — повторил Грачев. — Мы с Ирой уже все решили... Извините, но мы так решили. Она собирается на практику, а вернется в августе. Она вам кланялась, Василий Максимович. И Надежде Федотовне привет...
— Она уехала, — гулко вздохнул Серебряков, и Грачев вдруг понял: случилось что-то непредвиденное. Он мог бы и не спрашивать, что именно случилось, но ему не терпелось знать.
— К Ире уехала?
— Нет, — Серебряков взглянул ему в лицо. — К твоей маме уехала...
Грачев вмиг побледнел.
— Что с ней?
Серебряков не без чувства горечи сообщил о том, что на другой день после ухода «Гордого», на его имя пришла телеграмма о том, что мать положили в больницу.
— Теперь она уже поправляется, и ты не волнуйся, — Серебряков тронул его за плечо. — Я лично разговаривал по телефону с врачом районной больницы. У твоей мамы были почечные колики. Теперь ей уже легче — камень вышел. Днями выписывается из больницы... — Он сделал паузу. — Надежда Федотовна сама поехала. Я хотел тебя отозвать, но «Гордый» был уже далеко... Вот она и поехала. Может, тебе дать отпуск?
— А как же испытания?
— Они еще не начались.
— Нет, не поеду, — возразил Петр. — Я поеду с Ирой. Мать очень просила. Если теперь у нее со здоровьем все хорошо, я поеду с Ирой. А вам, Василий Максимович, большое спасибо за заботу. — И неожиданно он добавил: — За Иру не волнуйтесь. Я очень ее люблю. И никогда не обижу. Слово офицера... — Голос у него сорвался.
На рассвете корабль отдал швартовы и направился в район полигона.
Под вечер прибыли в заданный район. Косые солнечные лучи дробились на палубе и надстройках. Море тихо плескалось у борта. Серебряков поднялся на мостик, поднес к глазам бинокль. Справа у острова на якоре стоял «Гордый», рядом с ним — «Витязь».
