Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

Степан Ильич что-то обдумывал. Вокруг не затихал говор, звенело оружие. Инал, нетерпеливо вглядываясь, увидел наконец за толпою в дверях золотистую шапку Матханова и буденовку комбата. С ним вошли Эльдар и Жираслан, которого сейчас не ждали тут.

— Ага! Наконец-то. — Коломейцев вскинул голову и пристально всматривался в Казгирея. — Входите! — пригласил он, пропуская его во вторую комнату. — Инал, не возражаешь?

— Как возражать? Новому шаху почет! — загорелся Инал. — Сам Матханов. Владыка! Имам! Матханов удивленно приостановился.

— Иди, иди, — торопил его Инал. Жираслан подъехал к дому Матханова как раз, когда тот в сопровождении Эльдара и комбата выходил на улицу. Казгирей слышал тревогу и сам собирался в окружном. Но он еще не знал подробностей, не знал и того, какое значение приобретает в этом чрезвычайном происшествии имя верховного кадия. Ни Эльдар, ни Жираслан не торопились с этим сообщением.

Так все они и появились перед дверьми Инала.

Услышав имя Матханова, балкарцы расступились перед человеком, которого шариатисты хотят поставить вместо Советской власти.

Жираслану не терпелось услышать, о чем будет говорить Казгирей с Иналом. Но, пропустив Казгирея, Эльдара и красного командира в буденовке, Коломейцев переглянулся с Иналом, и тот попросил Жираслана подождать. Дверь захлопнулась. Жираслан отошел в сторону.

Казмай не мог успокоиться. Он кричал под дверью:

— Аллай, Инал! Не медли! Скоро утро, я сам не могу его взять. Сил нет. А у тебя, Инал, есть войско. Скачем, скачем, Инал!..

Как многие балкарцы, Казмай вместо «в» произносил «б», и поэтому, когда он попробовал, обращаясь на этот раз к Жираслану (не зная при этом, какой знаменитый абрек перед ним), изложить свои призывы по-русски, у него получалось так:

— Не могу сам бзять его… нет бойска, а он сильный абрек.

— Возьмем, успокойся, — сердито отвечал Жираслан, покусывая усы и невольно прислушиваясь к голосам за дверью.

Инал и Казгирей стояли по противоположным сторонам стола, на котором была развернута карта округа. Эта встреча не была похожа на ту, первую и благожелательную, встречу, когда Инал говорил другу детства о возможном единстве целей. Не о дружбе, не об общем деле и даже не об общем плане операции пошла речь — и могло ли быть иначе!

Инал безмолвно, все более закипая, вглядывался в Казгирея и вдруг, не в силах преодолеть гнев, обрушился на него всей мощью голоса:

— Что же ты молчишь? Ты, шах бандитов! Казгирей вздрогнул.

И, больше не сдерживаясь, разгневанный Инал стал излагать суть чрезвычайного происшествия в ущелье Батога.

Казгирей побледнел. То, что он услышал, ошеломило его.

— Вот, — жарко выдохнул наконец Инал, считая, что главное сказано. — Все ли тебе понятно, Казгирей, верховный кадий?

Матханов снял шапку и отер лоб и светловолосую голову платком.

— Все ли тебе понятно, ты, новый имам! «Пули Матханова косят всех врагов шариата…»

Коломейцев внимательно следил за происходящим между Иналом и Казгиреем, не прерывая разговора с комбатом. Тот считал свою задачу ясной, а присутствие здесь необязательным: нужно немедленно выводить батальон.

— А Жираслан? — спохватился Инал.

Не без иронии, играя словами, Матханов отвечал:

— Да, бывший шах бандитов здесь. С твоего согласия он служит новому шаху, а сейчас хочет сказать тебе что-то важное… Мне он отказался докладывать.

— Позовите его.

— Подожди, Инал, — остановил Коломейцев. Он только что отпустил комбата, пообещав вскоре прийти туда же, в батальон. Он и сам считал, что комбату нет надобности присутствовать при разговоре, который неизвестно чем кончится.

Степан Ильич подошел к Казгирею, заговорил:

— Так вот какие дела, Казгирей! Вот тебе и начинка пирога! Приходится говорить о том, о чем не хотелось. Вот пишешь ты в Москву, жалуешься — Коломейцев с Маремкановым, дескать, оскорбляют народное самосознание, позволяют себе говорить: «Корану место на чердаке мечетей, а не на партах школы… Большевики топчут лучшее, что есть в народе, попирают священную черноту Корана и заповеди отцов. Пора их одернуть». Скажи, разве мы так говорим? Когда ты это слышал: «Корану место на чердаках»? Разве таков смысл наших возражений?

Узкие глаза Степана Ильича с обычной внимательностью следили за каждым движением в лице Казгирея. Он не гремел, не горел, как Инал, а взвешивал слова и, как всегда, не торопил с ответом:

— Подумай, какая картина: у нас просили объяснений, мы объяснились. Поверь мне, Инал даже защищал тебя, говорил о тебе много хорошего, о том, как отважно ты воевал. Но теперь как объяснить происходящее? Что скажешь теперь в Москве ты? Не шутка! Вон чему служит теперь зеленое знамя.

— «Все лучшее, что есть в народе» провозгласило контрреволюцию под знаменем Казгирея Матханова, — опять вскипел Инал. — С чего начали, тем и кончаете. Какими стихами ответишь? Или сейчас не до стихов?

— Да, сейчас не до стихов, — сухо отвечал Казгирей.

Откровенное признание, что его письма не остались тайной, добавляло горечи. И в самом деле — вышло так, как будто он писал доносы… Почему-то он был убежден, что в этом споре его противники действуют тайком от Кремля, спорят не только с ним, но и с Москвою, а Москва на его стороне.

— Да, сейчас не до стихов, — подтвердил Степан Ильич.

— Когда выхватываются клинки, стихи прикрывают обложкой книги, — продолжал Инал.

И, как бы предвосхищая возражение Казгирея, Инал заключил:

— Вы говорите: «Для мусульманина нет советского закона, а есть только шариат». В этом суть! Вы берете у народа средства и строите мечети, а мы хотим строить школы не для того, чтобы опять учить детей Корану. Нет, мы не пустим в школу Коран. В наши школы пойдет другая книга… Вот какая разница между нами и вами. Для меня каждый труженик — брат. Каждому я хочу дать хлеба, а ты, Казгирей, хочешь помогать только мусульманину. Мы хотим передать неимущим земли, отобранные у пши[29], а вы задерживаете переселение, кричите: «Мусульманин не оставляет могил своих предков»…

— Вот скажи, к чему ведет протест против объединения с балкарцами? — прервал Инала Степан Ильич. — Слышишь эти голоса за дверью? Вы утверждаете: «Извечная вражда разделяет Кабарду с Балкарией, границу не переступить». Вот ваша политика. А какой результат? К кому прискакал за помощью человек из темного ущелья Балкарии? Кого зовет он — тебя или Инала? Подумай, кому и для чего нужно твое имя? Вчера Давлет и Муса, а сегодня уже банда.

— С чего начали, тем и кончают, — подхватил Инал. — Балкарец зовет помочь ему, а они, шариатисты, зовут к восстанию, бьют стариков, забивают насмерть…

— Я не зову к восстанию, — с прежней сдержанностью отвечал Казгирей. — И нет ни чего странного в том, что балкарец обращается не ко мне. Это не мое дело, это дело Чека, это дело Эльдара, властей.

Но Степан Ильич, выразив все, что, видимо, накипело и у него на душе, вернулся к спокойному тону, в его словах прозвучала даже усмешка:

— Ишь как, «дело властей»! А ты что же, Казгирей, в стороне от власти, что ли? Ну, ладно, довольно разговоров, надо действовать. Обдумывайте и решайте, как будете действовать, зовите и Жираслана и балкарца. Я пойду в батальон.

Все это время Эльдар с суровым вниманием слушал Инала и Степана Ильича. Ему было больно от того, что пришлось услышать.

Казгирей хмуро молчал. В самом ли деле положение решительно изменилось и он из обвинителя превращается в обвиняемого? Действительно ли ему нечего противопоставить обвинению? Вот среди газет на столе лежит вчерашний номер с новым постановлением, о котором он только собирался говорить с Иналом и Коломейцевым: всем выделены пайки, всем нашлось — и здравотделу, и милиции, и даже садовникам; не нашлось пайка только для шариатских учреждений. Как понимать это? Чего они хотят? Убить шариат голодом? Как посмотрит он в глаза седоволосым, благообразным старцам и преданным юношам? Но не поднимать же в эту минуту разговор о пайках, не упрекать же Инала за то, что он повсюду кричит, что шариатисты якобы корыстно захватили ККОВы и потому в пайках не нуждаются?

В дверях показался Казмай с сыновьями.

— Зовите и Жираслана, — напомнил Инал. Эльдар вышел за Жирасланом и впустил его.

— Салям алейкум!

— Алейкум салям. Садись, Жираслан, будем слушать товарища.

Инал не сводил с Жираслана глаз:

— Выслушаем Казмая, а потом тебя. Казгирей говорит, что у тебя есть сообщение.

Все расселись, и началось обсуждение плана предстоящих действий.

Главное, чего Инал хотел от Казмая, — выяснить возможность обходного пути через горы, а не прямо по ущелью. Покуда балкарец объяснял, какими тропами можно выйти в тыл банде, преградившей вход в ущелье, Инал по карте прикидывал этот путь, прочерчивал карандашом тропы, ведущие к Верхнему Батога. Там, в ауле, в сакле Казмая, и засели главари шайки. Затем Инал изложил свой план действий. Все решали быстрота и отвага. Замысел Инала сводился к тому, чтобы прежде всего застать врасплох вожаков контрреволюционного восстания, обезглавить банду. — При этом, — говорил Инал, — мы одновременно снимем две головы — у шайки, и у самого атамана… Но кто же там теперь за голову? Неужели Чавдар? Что-то не верится, чтобы этот жирный баран возглавил такое дело… Жираслан встал со своего места: