Опечаленный, он уселся вечером за книги.
Но недолго пришлось Янке ждать. Возбужденное настроение стрелков, подозрительно оживленная деятельность офицеров и скрытность Карла указывали на то, что роковой момент близок.
И вот как-то ночью…
1
Ничто не предвещало, что этот день будет не таким, как предыдущие. Утром стрелки, как обычно, вышли в лес на прогулку, опять в дюнах послышался шум трещоток, изображающий пулеметные очереди, дымили полевые кухни, и вечером бойцы с котелками выстроились в очередь за супом. Никто ничего не знал и не говорил. В обычное время прозвучал сигнал на вечернюю поверку.
Янка сидел за уроками до десяти часов. Затем, проверив, в порядке ли приготовленный тайком вещевой мешок, спрятал его под кровать и погасил лампу. Он долго не мог уснуть, что случалось в последнее время довольно часто. Он думал о побеге из дому, о предстоящем разговоре с командиром попка и солдатской службе. Временами его одолевали сомнения в благополучном исходе дела, в особенности, когда он вдумывался в подробности. Но он гнал эти мысли и рисовал себе будущую фронтовую жизнь: представлял, как интересно в окопах, видел себя в землянках среди стрелков, ходил в разведку, стоял на опасном секретном посту в белом маскировочном халате, с легким карабином в руках. Минутой позже он вместе с ротой мчался в бурную атаку, прямо через проволочные заграждения, искусно прятался за соснами и, прижавшись к земле, обстреливал неприятельские цепи. Каждый выстрел попадал в цель. Так же метко стреляли и его товарищи, залпы стрелков косили ряды врагов, как траву, ручные гранаты разрушали окопы и блиндажи противника.
Вот немецкий пулемет в бетонированном гнезде. Его не возьмешь штурмом, каждую атаку встречает ливень пуль. Но Янка пробирается лесом и кустами в тыл (там обязательно будут кусты) и бросает ручную гранату. Пулеметный расчет убит наповал, смертоносная сеялка затихла. Для роты, для всего полка открыт путь ко второй линии противника. Сам командир полка хлопает Янку по плечу и говорит: «Хорошо, что я тебя взял. Что бы мы без тебя делали. Ты один стоишь всей роты. На, сынок, носи этот орден и командуй пока отделением. Я посмотрю, как у тебя получится, может, дадим тебе даже взвод…»
И таких возможностей там представится много. Где у других не хватит смекалки, там Янка моментально найдет выход. Он будет, конечно, самым сообразительным, потому что постарается много думать, думать каждой клеточкой мозга и не будет знать страха.
Мечтая таким образом, он незаметно уснул. Но фантастические видения продолжали занимать сонный мозг, и заманчивые картины вереницей проходили перед мальчиком. В темном ночном небе над полями сражений взлетали ракеты, самолеты носились, точно стрекозы в июльский полдень, выла шрапнель, рвали землю «чемоданы» [49], и большой цеппелин переломился посередине, как разрезанная колбаса. Потом опять наступила ночь. Вокруг непроницаемая темень, и лишь вдалеке слышалась песня стрелков. Появились новые сновидения, другие шумы, а далекая песня все продолжала звучать. Она то приближалась, то становилась еле слышной.
Вдруг Янка проснулся. Кругом темно, только слева в окне отражался рассеянный бледный свет — это звезды. Где-то в ночи звучала песня и слышался грохот колес по замерзшей дороге. «Неужели?..»
Одним прыжком Янка очутился у окна. Напряженно прислушался. Пели стрелки. Полк уходил. Они далеко, возможно, уже у моста.
Стрелки часов показывали час ночи.
Великий момент наступил. Теперь или никогда! Янка поспешно оделся и, спрятав под пальто мешок с вещами, на цыпочках прокрался в коридор. Противно взвизгнула задвижка, загремела дверная ручка. Но никто не проснулся, и Янка беспрепятственно выбрался на улицу. Он сразу же свернул в переулок и побежал к мосту. Мягкий песок, не смерзающийся даже при самых сильных морозах, словно связывал ноги. Шаги укорачивались, и при подъеме в гору трудно было бежать. Скорей, Янка, спеши, пока они не потерялись в темноте!
Он чуть не рыдал от нетерпения. Душа его в отчаянной тревоге рвалась вперед, стремясь опередить тело, туда, где колонна стрелков двигалась к реке. Какое счастье, что он вовремя проснулся! Вот уже виднеются темные ряды солдат, при свете луны поблескивают штыки, и слышно звяканье котелков.
Янка побежал наперерез колонне и очутился у моста в тот момент, когда по деревянным понтонам загрохотали шаги первой роты. С вещевыми мешками за плечами и винтовками за спиной, в полушубках и шинелях шагали стрелки. У края дороги толпились провожающие: девушки, мальчишки, пожилые люди. Кое у кого виднелись запоздалые цветы. Множество рук приветственно махало в воздухе. В глазах женщин горел лихорадочный огонь — такой горячий, что глаза словно плавились от него и по улыбающимся лицам струились прозрачные капли.
Некоторые стрелки беззаботно посылали провожающим воздушные поцелуи, другие шутили; иные весело смеялись и, сдвинув на затылок папахи, вызывающе смотрели в глаза ночной темноте. Были и такие, что шагали молча и серьезно, плотно сжав губы, погрузившись в свои мысли.
— До скорой встречи! Счастливого пути! Возвращайтесь с победой!
Так уходили они в ту ноябрьскую ночь, провожаемые пожеланиями, — твердым шагом, полные жизни, по-весеннему молодые. Звезды осеннего неба озаряли зеленоватым светом темную колонну. Тысяченогому равномерному гулу шагов отвечала отдаленная артиллерийская канонада, доносившаяся с юго-запада. И никто не знал, что они уходили навстречу самому великому своему бою и что из каждого ряда суждено возвратиться только одному. А сейчас они пели…
Янка нырнул в толпу провожающих — никто не обратил на него внимания. Мимо проходила одна рота за другой. Он увидел брата, шагавшего впереди своего подразделения, и спрятался подальше в толпу. Наконец появилась его рота. Прошел первый взвод, и Янка, заблаговременно пробравшись поближе к дороге, ловко проскользнул в ряды второго взвода.
— Эй, кто там затесался в середину? — раздался с правого фланга голос отделенного командира Ансиса Валтера.
— Ты что, не узнаешь? — негромко отозвался Янка.
— Янка? Ну, смотри, чтобы офицеры не заметили.
— Я только переберусь через мост, а там выйду.
Пристроившись к рядам стрелков, скрытый серыми фигурами от зорких глаз постовых, охраняющих мост, Янка перешел на противоположный берег. Там, пользуясь темнотой, он пробрался между рядами на правый фланг и пошел рядом с Ансисом.
— Как мне теперь быть? — спросил он. — Не лучше ли держаться сзади полка?
— Отправляйся к обозу и попытайся забраться на подводу, — шепнул Ансис. — Ты ведь знаком с обозниками?
— Большой Каулинь мой друг.
— Тогда выбери местечко потемнее и пристраивайся. Иначе тебя сейчас же отправят обратно. Карл знает?
— Боже упаси! Ни слова ему!.. — испуганно прошептал Янка.
Он отступил в темноту и подождал, пока весь полк прошел. Сразу же за ротами и командами следовал обоз. Попробуй тут разберись, на какой подводе едет Каулинь: в темноте все они одинаковы. Подходить к каждому он опасался: можно нарваться на какого-нибудь пустомелю, который выдаст его фельдфебелю. К счастью Янки, обозные время от времени покрикивали на лошадей, и до него откуда-то из середины обоза донесся мощный бас Каулиня. Подождав, пока подвода приблизится, Янка шмыгнул к ней и вскарабкался сзади.
— Эй, кто там? — сердито заорал Каулинь, услышав, как зашуршал брезент. — Сию же минуту убирайся вон!
— Не кричи, Каулинь, это я, — зашептал Янка. — Неужели не узнаешь меня?
Обозный приблизил лицо к Янке и, узнав его, проворчал:
— Нельзя! Я получу нагоняй!
— Спрячь меня, я буду сидеть тихо.
— Тебя бы следовало не прятать, а хорошенько кнутом отхлестать, — сердился Каулинь. — Шалопай этакий! Небось, учиться лень.
— Каулинь, у меня есть папиросы. На, закури.
Этот довод смягчил сердце обозного. Янка в душе порадовался, что догадался купить папирос, хотя сам он еще ни разу не пробовал закурить.
— Залезай сюда под брезент, только не шевелись, — Каулинь сдвинул тюки с вещами и устроил из них подобие гнезда для Янки. — Свернись в клубок и подтяни ноги к животу. Так. А теперь — ни слова, пока я сам с тобой не заговорю.
«Ну, теперь дело в шляпе», — подумал Янка, устраиваясь в своем укрытии поудобнее. Под монотонный грохот колес по саркандаугавской мостовой он забыл обо всех заботах, о беспокойстве домашних и досаде учителей, когда он завтра не явится в школу. «На позиции, в бой!» — радостно звенело в его груди. Вместе со стрелками на запретную землю! Вот когда начинается настоящая, полноценная жизнь! Это не беда, что придется несколько часов пролежать в двуколке в неудобном положении с онемевшими ногами. Не страшен и гнев командира полка: всему когда-нибудь придет конец. Терпение — первая ступень к героизму.
