И тут — звонок внутреннего телефона.
— Да. Пришли? — спросил Перегудов в трубку, продолжая добродушно сверкать мне глазами. — Так пускай входят. Жду.
Отворилась дверь, и в кабинете возникли Никорук и Капитанов, как говорится, собственными персонами. Друг за дружкой, сияющие, южные, впереди Никорук, сзади и выше Капитанов. Никорук обрадовался встрече шумно, сочно, с задорными выкриками: «Мир–то тесен! Мир–то тесен!», Капитанов держался более скованно (с оттенком приятной застенчивости провинциала), но видно было, что и он с трудом сдерживает душевную симпатию ко мне. Все у них было срепетировано. Они малость переиграли, потому что кинулись сразу ко мне, а не к Перегудову. Точно я тут был главный, а Владлен Осипович состоял при мне в неизвестно каком качестве. Мне стало немножко даже обидно: не слишком высоко они меня ставят, если не учли такую малость. Опытные же люди. Бывалые. Не скажу про Капитанова, а эти двое очень опытные, очень. В отместку я тоже изобразил бурное кипение чувств: вскочил, расшаркался, спросил, по–прежнему ли жарко в Н., посетовал, что не привезли они с собой Петю Шутова, с которым мы успели крепко подружиться. Сцена, была, в общем–то, свинская. Наконец все успокоились и расселись вокруг журнального столика, где секретарша Перегудова быстро расставила бутылки минеральной воды и дымящиеся чашечки кофе. «Сколько, интересно, времени отвел Владлен Осипович на процедуру вправления мозгов охамевшему сотруднику?» — подумал я.
Мы расположились за столиком так: с одной стороны Перегудов и я, напротив — гости. Это важный штрих. Получилось, будто мы с Владленом Осиповичем единомышленно ведем переговоры с приезжими.
По моим наблюдениям, такие мелкие внешние детали влияют на исход дела, бывает, покрепче самых веских аргументов.
Поначалу Перегудов в пастельных тонах обрисовал общую ситуацию. Говорил он очень проникновенно и кофе прихлебывал по–домашнему, вкусно. Никорук и Капитанов, слушая, согласно кивали, поддакивали в нужных местах и вообще вели себя, как две воспитанные обезьянки. Время от времени Никорук солидно вставлял: «Конечно, никаких проблем», а один раз вежливо вмешался и рассказал поучительный случай аналогичного содержания из своей прежней практики.
Мизансцена была построена так удачно, что, если бы я сейчас вылез опять со своим диким ультиматумом, это выглядело бы как приступ белой горячки. Представьте, собрались актеры, все на главных ролях, начитывают текст хорошей современной пьесы, о хороших современных людях, и вдруг один из актеров встает и спрашивает: «Товарищи, а кто будет платить за разбитые в прошлом сезоне лампочки?» Боюсь, этого актера недолго бы в театре видели. Еще одна подробность. Товарищи догадываются о склонности этого актера к несуразным выходкам и, любя его, всячески оберегают, оставляя на его долю минимальное количество реплик, да и те чуть ли не хором ему подсказывают.
— Что–то я не понимаю, — сказал я. — Хоть убейте — не понимаю. Значит, получим премию, а потом начнем работать? Вроде премию как бы авансом? Так, что ли?
Никто не ответил. Крупная зеленая муха спикировала на стол Перегудова. Он проследил за ней взглядом, а потом посмотрел на меня. Я понял значение его взгляда.
— У вас можно курить? — вежливо спросил Капитанов.
— Конечно, — разрешил Перегудов.
Что–то повисло в комнате, какая–то душная, томная тишина. Мне было почти совестно, но что я мог поделать. Ничего не мог.
— Вы, Виктор Андреевич, к директору можете не ходить, не затруднять себя, — кисло заметил Перегудов. — Он в курсе и, к сожалению, не разделяет вашей точки зрения. Да и занятой он человек, чтобы заниматься ерундой. Кстати, о премии. Это ведь не вам ее дают, а совсем другим людям. Которые работали.
— Схожу все–таки к директору, — ответил я. — Иначе получится, действую за его спиной.
— Не придавайте большого значения своим действиям.
Заговорил Капитанов, выдувая дым сквозь зубы, от того разрывая фразы на части.
— Я, простите, не понимаю… что происходит?
Никорук, который понимал, доброжелательно жмурился.
— Виктор Андреевич хотят быть святее папы римского, — объяснил Перегудов. — Честно говоря, его поведение для меня полная неожиданность. Я давно его знаю — это дельный, способный работник с трезвым взглядом на вещи. Отнюдь не истеричка.
— Почему вы говорите обо мне в третьем лице, Владлен Осипович?
— И я не думал, что вполне обычной производственной ситуации он постарается придать такой размах. Не знаю, может быть, его тешит сознание, что он поступает более честно, чем мы. Так это же глупо. Впрочем, у меня складывается впечатление, будто уважаемый Виктор Андреевич не совсем здоров…
Никорук добавил озабоченно:
— В самом деле, Виктор Андреевич, я еще там, помните, на даче заметил, вы были какой–то взвинченный, издерганный. В каких–то странных синяках. Мне говорили, что вы упали с лесенки в гостинице? Возможно, хороший врач…
Внес свою лепту в обсуждение моего здоровья и Капитанов, выглядевший сам утомленным и невыспавшимся. Он заметил все тем же тоном застенчивого провинциала, обращаясь, естественно, к Перегудову, но и на меня кося удалой глаз:
— Товарищ Семенов с самого начала повел себя необычно. Мы не знали, что и думать. Представьте, встретился первый раз с Шацкой, нашим инженером, очень уважаемым человеком на предприятии, первый раз ее увидел и сразу начал пугать судом и тюрьмой. Ни больше ни меньше. Она даже сгоряча написала жалобу, но мы посоветовались с Федором Николаевичем и решили не давать ей ходу. Жалобе то есть… Не обижайтесь, Виктор Андреевич, но поставьте себя на наше место. Мы попросту растерялись от ваших демаршей… Вы обычно как переносите смену климата, обстановки?
— Плохо, — сказал я.
— Вот видите. А тут еще — вы понимаете, здесь все свои — эти ночные кутежи с Шутовым. Он–то человек привычный, а на вас могло повлиять. Картина смазалась, предстала в неверном освещении. По–житейски это так понятно…
Как я полюбил их всех за эту остроумную интермедию! За то, что они могли все это говорить с серьезными лицами и никто не выдал себя даже улыбкой.
— Спасибо, — сказал я. — Вы так все ко мне добры. Спасибо, ей–богу… Я и сам заметил что–то такое в себе неладное… Какие–то навязчивые идеи. Вы знаете, я же холостяк. Не разведенный, а просто холостяк. А тут, уже два дня, только и думаю о том, как бы поскорее жениться. Ни с того ни с сего. Взбрело в голову, как блажь какая. И в самом деле, наверное, придется жениться…
— Девушку–то приглядел, Витя? — спросил Перегудов.
— Приглядел, Владлен Осипович. Совсем молоденькая, невинная. С ребенком, правда. Ну так что ж, что с ребенком, верно?
— Ты вот что, Виктор Андреевич, — предупредил, — не зарывайся все же слишком… Здесь не гостиная. Ты объясни, зачем тебе все это?
— Да, да, — подхватил Никорук.
Они все трое были мне чужие люди, и одновременно я чувствовал с ними неразрывную свою связь, общность.
— Мне кажется, — ответил я, — что если я приму ваши правила игры, то подведу не только себя, но и вас, да и многих других. Больше мне и сказать нечего.
Перегудов смотрел в сторону. Капитанов курил, осыпая колени пеплом. Никорук уныло чмокал губами.
Я не сумел высказать то, что хотел, что должен был. Не получилось. Да и не могло получиться. Пройдет время, прежде чем я одолею привычную немоту. Если одолею.
— Вы в самом деле больны, — сказал Перегудов, продолжая изучать горшки с цветами на подоконнике. — Жалко, что вы не можете услышать себя со стороны… Что ж, всего хорошего. У меня больше нет вопросов.
— Минуточку, — вступил Федор Николаевич. — Вы что же, действительно считаете нас всех мошенниками? Или уж как похуже?
— Считает, — ответил за меня Капитанов. — А себя считает новоявленным мессией.
Я пожал плечами.
— Идите, идите! — подтолкнул Перегудов. В его глазах я прочитал сожаление. Лицо Никорука, так недавно сиявшее добродушной лаской, сейчас было похоже на потухшую свечку. Капитанов отвернулся.
— До свидания! — сказал я, неизвестно чего ожидая. Никто не ответил.
Директор, Петр Ипполитович, не поднялся мне навстречу, но приветливо указал на стул и осведомился, кто я и по какому делу. Я назвался и положил перед ним листки своей докладной. Потом сел и начал считать ворон. На середине первой странички Петр Ипполитович сказал: «Ах, да, помню!» — и цепко взглянул на меня из–под очков. Дочитав до конца, он повторил «да, да, помню!», перевернул листки: нет ли чего на обратной стороне. Не было там ничего.
— Ну и что? — спросил он, сняв очки и лаская пальцами роговые дужки. Разве решение этого вопроса не в компетенции Перегудова?
— Мне кажется, его решение неверно.
— Вам кажется? А вы кто? — он заглянул в конец докладной. — Ах, да, помню, — старший консультант. Как ваше имя, отчество?
— Виктор Андреевич.
— Хорошо, Виктор Андреевич, будем считать, что вы просигнализировали и сигнал принят. Спасибо вам, так сказать, за бдительность, вы удовлетворены?
