— Если и приводит, то ненадолго, — спорила Айя. — Разве мы можем приказать зерну, чтобы оно дало колос в один день? Пока оно прорастет да взойдет, нужно время и заботливый уход. Мы растим сознательных людей, воспитываем их. А что пользы от человека, который работает по принуждению, не веря в результат своей работы? В час испытаний он дезертирует или пойдет против нас.
— Пусть попробует! — Чунда стукнул кулаком по столу. — У нас хватит силы справиться со всеми ненадежными.
— Но почему ты всего хочешь достичь одной силой, принуждением? — усмехнулась Айя. — Партия учит нас совсем другому.
— Правда на нашей стороне, поэтому нам позволительно реализовать ее любыми способами. А я всегда стараюсь прийти к цели кратчайшим путем.
Чтобы не отрываться от работы во время посещений Чунды, Айя прибегала к хитрости: она приглашала свою подругу, Руту Залите, из оргинструкторского отдела, на которую решительность и стремительность Чунды производили сильное впечатление. Романтически настроенная девушка с первого взгляда нашла в нем сходство с одним из героев Виктора Гюго, которым она зачитывалась в школе. Рассказы Чунды о том, как он «наводит порядки» на фабриках и в магазинах, как он «вправляет мозги», Рута слушала с почтительным восторгом. Она засыпала Чунду вопросами, и Чунда заливался соловьем. Айя тем временем работала, не поднимая головы.
Но у Чунды были особые основания засиживаться у Айи. Он с удовольствием смотрел на ее ясное красивое лицо, на стройный стан. Ее голос и редкие улыбки заставляли сильнее биться сердце этого «буревестника». Уверенный в успехе, он долго не раздумывал, а пошел к цели, как всегда, кратчайшим путем.
Оставшись как-то наедине с Айей, он решил воспользоваться моментом и приступить к делу.
— Я тебя интересую как мужчина? — спросил он в упор. Даже его мрачный взгляд немного смягчился. Он ободрительно кивнул Айе, давая понять, что она может не стесняться, может высказать так долго скрываемые ею чувства.
Айя вздрогнула от неожиданности и взглянула на Чунду.
— Что за вопрос, товарищ Чунда?
— Вопрос, понятно, частного порядка, но иногда и это важно.
— Ах, частного порядка! Ну, тогда дай мне подумать. До сих пор мне это не приходило в голову.
— Ладно, подумай до завтрашнего вечера. Завтра мы вернемся к этой теме. Только не забудь, это имеет большое значение для нашего будущего.
Он просидел у Айи еще с час, но она рассеянно слушала его красноречивые монологи.
Когда Чунда, наконец, ушел, она облегченно вздохнула. «Так вот почему ты часами просиживал здесь, — оказывается, надеялся пленить своими речами. Вот болтун, вот дурак…»
Вечером Айя рассказала о предложении Чунды Юрису. Тот покраснел, нервно рассмеялся и горячо заговорил о чем-то другом.
В субботу вечером Силениек объявил:
— Чтобы завтра в райкоме не было ни одной живой души, кроме дежурного. А вам всем надо выспаться, потом поехать за город собирать ягоды, грибы, загорать и на это время выкинуть из головы все дела. Завтра последняя возможность для такого отдыха, а потом начнется предвыборная кампания, и ни о чем другом думать не придется.
Эрнест Чунда сообщил о распоряжении Силениека Айе и предложил ей провести воскресенье вместе.
— Человек — животное общественное. Одиночество не доставляет ему никакого удовлетворения.
Но его предложение запоздало: Айя уже уговорилась с Юрисом, что воскресенье они проведут где-нибудь на Киш-озере или в Сигулде.
— Мне надо сначала подумать над твоим вопросом, — сказала она. — К понедельнику я должна решить его для себя.
— Мое присутствие не помешает тебе думать, — возразил Чунда.
— Боюсь, что оно может повлиять на мой ответ. А я это частное дело хочу решить самостоятельно.
— Ну, если так…
Уходя, Чунда встретил в коридоре Руту Залите. Вопросительный взгляд девушки растрогал его, и он, не раздумывая, пригласил ее поехать на Взморье.
Легкий ветерок надувал паруса. Маленькая яхта, как белая птица, скользила по озеру. Они держались дальше от берегов, и им не было дела до остальных яхт и байдарок, которые порхали по всему Киш-озеру, как рой мотыльков. Рука Юриса держала руль, Айя сидела рядом, на корме. При поворотах яхта почти ложилась на борт. Юрис закреплял шкот[45] на другом борту, и они снова могли идти почти час, не заботясь о парусах.
У железнодорожного моста, там, где Киш-озеро соединяется с протоком Милграва, Юрис повернул яхту обратно. Большой серый пароход стоял у причала суперфосфатного завода. Дальше чернели силуэты закопченных угольщиков. Издали нельзя было разобрать названия пароходов, но Юрис безошибочно называл их:
— Это «Сириус» — норвежец, водоизмещением в три тысячи пятьсот тонн. Вот тот, черный, — «Ариадна», а тот, с белой трубой, — наша «Турайда».
— И как ты их различаешь? — удивилась Айя.
— Я на каждом по нескольку раз работал, выгружал и нагружал. И потом каждый пароход чем-нибудь отличается по своей конструкции: у одного капитанский мостик выше, у другого ниже, у этого спардек[46] и нет фальшборта[47], у того тонкая и длинная труба, а у иного высоченные мачты. Нет такого судна, которое в точности походило бы на другое. Даже те, которые во время мировой войны строились сериями, и то чем-нибудь отличаются друг от друга. Если хочешь, я тебе перечислю, сколько у этих пароходов шпангоутов[48] в каждом трюме и у кого из капитанов нос красный, у кого синий. Эх, Айя, ведь через мои руки прошло больше трехсот пароходов, а если опросить моего старика, тот им и счету не помнит. Можно сказать, что капли нашего пота разносятся по всем уголкам мира, по всем морям и океанам. Каждое судно увозит с собой часть нашей жизни. И все же нравится мне эта работа.
Айя положила руку на плечо Юриса. Она чувствовала сквозь шелковый рукав своей блузки стальную мускулатуру юноши. Юрис старался не двигаться, чтобы не спугнуть эту чуткую руку, так легко покоившуюся на его плече. Яхта снова отдалилась от берега. С тихим журчанием омывала вода бока суденышка, и маленькие водовороты возникали за кормой, где смыкалась разрезанная струя.
Юрис повернул лицо к Айе. Задумчиво, как во сне, глядела она на полосу леса, окаймляющую берега озера. Несколько чаек пролетели над яхтой. Издалека доносилась музыка.
Почувствовав взгляд Юриса, Айя обернулась. Оба улыбнулись, сами не зная чему.
— Правда, хорошо? — заговорила Айя.
Юрис кивнул головой:
— Готов бы так каждое воскресенье… Надо хоть изредка проветривать голову, освобождаться от забот, от всяких споров и треволнений…
— От бессовестных людей, которые знать ничего не желают, кроме собственного благополучия, да еще требуют, чтобы их считали образцом благородства, — продолжила Айя мысль Юриса. — И сколько еще на свете всякой дряни, Юри! Всяких подхалимов, спекулянтов, карьеристов. И сколько еще пройдет времени, пока вырастет прекрасное, морально чистое общество!
— Только не приходи в уныние, Айя, — сказал Юрис. — Никогда не будем забывать, что не ими земля держится. Иногда, правда, с души воротит, глядя, как эти людишки везде суют на первое место свое «я», но это вовсе не значит, что мы должны уступать им.
— Нет, уступать нельзя ни в коем случае. Идти на уступки — значит признавать права эгоиста.
— Ну, некоторая доля эгоизма есть у каждого, — усмехнулся Юрис. — Не знаю, как у тебя, а у меня определенно.
— Ну, ты не очень потакаешь ему.
— Стараюсь, но есть вещи, где без этого нельзя.
— Ну, например?
— Например, нынешняя прогулка по Киш-озеру… Ты, наверное, думаешь, что у меня не было никакой задней мысли? А ведь мне хотелось побыть с тобой на озере… и чтобы с нами никого больше не было.
— А если я тоже этого хотела? — Веселые искорки зажглись в глазах Айи.
— Но это еще не все, — продолжал Юрис. — В тот вечер, когда ты мне рассказала, что Чунда спросил, интересует ли он тебя как мужчина, у меня появились совсем непохвальные мысли.
— Гм… это уже хуже. — Лицо Айи стало серьезным.
— Да, да. Во-первых, мне захотелось набить ему морду за то, что он полез к тебе с такими вопросами.
— А во-вторых? — взгляд Айи ласкал, торопил его, но он этого не видел, потому что смотрел в другую сторону, на синеву озера.
— Во-вторых, я разозлился на самого себя за то, что ничего не говорил тебе до сих пор. Вот почему я пригласил тебя покататься. И я решил, Айя, не подходить к берегу, пока это дело не станет ясным.
— Какое дело? — притворяясь непонимающей, спросила Айя.
Тогда он вздохнул, рассердись на свою нерешительность, и грустно посмотрел Айе в глаза.
— А сама ты не можешь догадаться, обязательно все надо объяснять?
