— Не знаю, что и посоветовать. Прошу сделать копию чертежей... Заеду к академику Доброхотову. Он — человек большого опыта. Доложу в министерстве. Нужны опыты с участием ученых...
Поднялся, встал у стола, все еще не отрывая взгляда от стены.
— Без участия ученых опыты проводить нет смысла.
Наконец повернулся к Валентине, заметил, что она побледнела. Чтобы успокоить ее, добавил:
— Я верю в успех. Вы можете сделать копии? Для министерства, для института...
Валентина снова покраснела и, видимо, сама заметив это, растерялась. Федор завозился на стуле.
— Могу...
Посидели, помолчали. Было ясно, что разговор надо кончать, но никто из них не решался выйти первым. Наконец Федор поднялся, посмотрел на Валентину и на Виктора.
Виктор подал руку для прощания. Валентина коснулась ее — и оторвала руку, будто ужаленная...
Виктор стоял ошеломленный: что это значило?.. Значит, она к нему не равнодушна? Радостное щемление в его душе смешивалось с тревогой и неловкостью перед Федором, что он причинил ему непоправимое зло.
Он прошел под миксером — огромным резервуаром для хранения и выравнивания химического состава жидкого чугуна, заливаемого в мартены. Не оглядываясь, пошел туда, где должны были ставить на фундамент готовую доменную печь, построенную на железных рельсовых санках.
Оборудованная по последнему слову техники, тысячетонная доменная печь стояла на десятке рельсов, ведущих к фундаменту, построенному для нее в нескольких десятках метров. Рельсы примыкали к самому фундаменту и соединялись с таким же количеством коротких рельсовых отрезков, вмонтированных в основание. Именно на них должна была стать новая домна.
А старая умрет с гордостью, без криков и жалоб — так, как умирают тысячи простых тружеников, дожив свой век. И не пожалуется, и не попросит, чтобы ее поставили на площади перед заводом, как памятник первой пятилетки. А она имеет на это полное право. Она имеет право видеть, как перед ней с уважением снимают шапки старые и молодые рабочие, как несут к ней цветы юные пионеры, как пенсионер-металлург садится около нее на скамейке, чтобы с наслаждением вспомнить дни своей молодости. Она имеет на это право, потому что справедливо считается матерью этих сильных тысячетонных красавиц — новых доменных печей, матерью мартенов, прокатных станов, десятков тысяч разумных машин, несущих почетную службу в разных концах нашей Родины.
Толстые стальные тросы вибрировали над головами рабочих. У электрических лебедок застыли лебедчики в ожидании команды.
С противоположной стороны домну поддерживали несколько тросов, чтобы она не пошатнулась, не упала. Там тоже лебедчики ждали команды... И все должно было работать в едином ритме, в четком взаимодействии, как точный часовой механизм. Стоит только лебедчикам, передвигающим домну, натянуть свои тросы больше положенного, а лебедчикам, ее поддерживающим, отпустить свои в такой же степени, — и домна упадет, развалится на их глазах.
Горечь встречи с Валентиной еще волновала Виктора, но он, как и все, не мог не поддаться гипнозу всеобщего восхищения.
Виктор видел высокую фигуру Федора то среди одной, то среди другой группы рабочих. В нем светилось сейчас столько волевой энергии, трудно было узнать того Федора, который сидел недавно напротив Виктора в кабинете директора.
— Хорошо придумал Голубенко, — сказал кто-то из рабочих за спиной Виктора. — Завод на этом выиграл тысячи тонн чугуна... Как говорится — голова варит...
Виктор оглянулся, но так и не узнал, кто это говорил. Значит, Федор сейчас осуществлял свою собственную идею?.. А ему сказал — общая.
Вот Федор подошел к домне, поднял руку. Виктор хорошо понимал, почему Федор встал именно у домны. Я, мол, настолько уверен в своем замысле и в точности вашей работы, товарищи лебедчики, что буду стоять здесь, нисколько не боясь катастрофы. К нему подошел Доронин. Он его в чем-то тихо убеждал, но Федор, видно, не соглашался. Тогда Доронин встал рядом, как комиссар рядом с командиром корабля на боевой рубке во время самой ответственной операции.
Жест Федора означал: «Внимание, приготовиться!..» Напряжение достигло высшей точки. Мышцы лебедчиков, сжимающих рычаги, вибрировали не меньше, чем натянутые стальные тросы.
Кто-то крикнул:
— Дальше от тросов!..
Рабочие отбежали от рельсового полотна. Внимание всех было приковано к Федоровой руке. За головами рабочих Виктор увидел лицо Валентины и Лиды. Они, как и все, не сводя глаз, смотрели на Федора и Доронина. «Валентина сейчас восхищается им, — подумал Виктор. — А разве можно им не восхищаться в эти минуты? Стоит, высокий, стройный, как олимпийский бог. И все ему подвластно — люди, машины, время...»
Вот Федор посмотрел на секундомер и резко опустил руку. Лебедчики нажали на рычаги. В напряженной тишине домна тихо, ровно поплыла по направлению к фундаменту.
И вот она остановилась. Перед ней лежал большой путь — несколько десятков метров. Преодолеть его не так просто. Она должна была его преодолевать медленными «короткими перебежками».
Долго «шла» молодая домна на свой почетный пост, чтобы заменить горячим трудом свою мать. Долго бегала тоненькая стрелка секундомера на циферблате Федоровых часов. А когда доменная печь наконец встала на заготовленное для нее место, сначала люди облегченно вздохнули, будто не только лебедчики, а все, кто здесь находился, помогали тысячетонной громадине в ее необычном переходе... Потом бросились к печи, ощупывали ее, радостно смеялись.
— Как будто здесь и была!
— Ни трещинки нигде нет!
— Молодцы лебедчики! Блоху подкуют.
Сталевар Никита Торгаш, который утром передал смену Коле Круглову, как и десятки других рабочих, специально не пошел домой, чтобы присутствовать при этом необычном событии. Теперь он, энергично жестикулируя, рассказывал:
— Я знал одного мужчину. Вот был спец!.. На паровом молоте работал. Я еще тогда под стол пешком ходил. Как-то великая княгиня через наш город проезжала. Хозяин пригласил ее завод осмотреть. Подводит к паровому молоту, говорит ей: «Ваше Высочество, пожалуйста, дайте мне часы». Великая княгиня удивленно посмотрела на него, но сняла часы, отдала. А часы какие! Золотые, усыпанные бриллиантами. Хозяин положил их под паровой молот. Ну, говорит, Трошкин, бей. У всех аж в глазах потемнело... А Трошкин и глазом не моргнул. Как даст пару, как разгонит молот...
— И что же, разбил? — взволнованно спросил быстроглазый парень в спецовке.
— А тебе жалко?.. Думаешь, у нее они одни были? — презрительно покосился на него Василий Великанов.
— Не в этом дело. Трошкин потом не только царские часы не пожалел, но и головы царской... — продолжал Торгаш. — Но здесь речь шла о его рабочей гордости.
— Значит, не разбил? — не унимался парень.
— Не разбил. Так на полном ходу осадил молот, что часы вынуть нельзя было. А когда вынули — они оказался целым-целехоньки.
— А то можно подумать, что это легче, — показал на домну Великанов.
— Да нет. Я же и говорю о том, — сказал Никита Торгаш.
Лебедчиков поздравляли, жали им руки, дружески хлопали ладонями по спине.
Виктор сегодня утром чувствовал боль, тупое нытье в тазобедренном суставе. Тогда же мелькнула мысль, что это, пожалуй, снова наступает обострение остеомиелита, возникшего после ранения. Но нервное напряжение отвлекло его внимание от боли. Он забыл рекомендации врачей в каждом таком случае ложиться в постель. И сейчас, когда Виктор сделал несколько шагов навстречу Федору, желая искренне, от души, пожать ему руку, он вдруг почувствовал, что нога отказывается служить. Сотник зашатался, схватился обеими руками за канат лебедки... К нему бросились рабочие. Подошел обеспокоенный Федор.
— Что с тобой? — озабоченно спросил он.
Сотник вынужденно, с мучительным усилием улыбнулся:
— Ничего особенного... Старая история. Время от времени это со мной случается...
Лицо его покрылось капельками пота. Федор взял Сотника под руку, осторожно посадил на обрезок толстой железной трубы.
— Зачем же ты ходил?.. Надо же было переждать. Да ты горишь весь!..
Валентина не подходила к Виктору. Но ее лицо побледнело, как будто ей было больно не меньше чем ему.
Через несколько минут Сотник лежал в санитарной машине, что везла его в больницу. Федор сидел рядом и монотонно бурчал на шофера:
— Ну и шофер... Ему бы только дрова возить. Ишь, как трясет... Нельзя обойти выбоины...
А Валентина стояла у проходной завода, смотрела вслед машине и никак не могла разобраться в том, что происходит в ее душе.
Она поняла, что не Федор мешал ей поговорить с Виктором, как это еще недавно казалось. Мешало нечто большее, чем ее уважение к Федору и нежелание доставить ему неприятность. Она сегодня увидела Федора таким, каким ей не приходилось видеть его раньше. Но разве Валентина виновата в том, что когда все поздравляли его с победой, она думала: это хорошо, что он сильный, — значит, ему можно все сказать откровенно... Валентина гнала от себя эти мысли, ненавидела себя за них, но они приходили снова...
