Как ни упрашивали восхищенные слушатели сыграть еще, Виноградов наотрез отказался.
— У меня не такое настроение, чтобы играть. Вы меня извините. Мы с Мариной Сергеевной пришли к Александру Николаевичу по делу. Вот, когда вся эта история разъяснится, тогда пожалуйста — буду играть для вас хоть целый вечер.
Эти слова сразу охладили присутствующих. Стало стыдно Марине — как она могла забыть! — и у Олеся стало строже, словно отвердело лицо, и Леонид озабоченно переглянулся с ним.
— Вы, может быть, пройдете в мою комнату? — предложил Олесь. — Там будет удобнее беседовать.
И вот они в низкой светелке под крышей. Низкий потолок, невысокое, вытянутое в ширину окно, простой стол и три стула, а в глубине — узкая железная койка и тумбочка. Почти спартанскую обстановку подчеркивало обилие книг, размещенных на простых сосновых полках.
— Для меня много неясных пунктов во всей этой истории с бракованным металлом. Оказывается, я напрасно надеялся на лабораторию — нигде не могу найти последовательных записей об изменениях в ходе плавок, — сказал Виноградов.
— Вам может рассказать Миронов, он заправлял у нас всем этим делом.
— Нет, нет, мне нужно что-то более объективное. Вы, кажется, вели фотографии плавок, как мы уговаривались…
— Я вел записи и очень подробные… Не знаю только, правильно ли, но старался не пропустить ничего.
— Мне именно это и надо. Я ведь только на вас и надеялся. Знаете, у меня такое чувство, что я в них найду разгадку, — оживленно сказал Виноградов.
Олесь с некоторым колебанием положил на стол две пухлые тетради в дерматиновых обложках и смущенно сказал:
— Только не знаю, как вы разберете. Я записывал для себя, не обрабатывал ничего.
— Да разве в этом дело? — воскликнул Виноградов, жадно раскрывая тетради. — Извините, я посмотрю их пока здесь.
Виноградов перелистывал страницы с загнутыми уголками, исписанные карандашом, испещренные формулами и цифрами. Марина в это время расспрашивала Олеся о Вере. Но ничего утешительного не узнала.
— Очень тяжело, она переживает все. Чем ей помочь — не знаю. И на глаза неудобно попадаться — словно я сам виноват. А с Валентином просто говорить не могу. Подлец и подлец.
— Скажите, что это за «экзомикс»? — прервал их Виноградов. — Вот тут вы пишете: «После разливки слитки в изложницах засыпали „экзомиксом“». И еще в одном месте. И вот на этих двух плавках, что забракованы.
— Это мироновская смесь для уменьшения обрези головной части слитка. Попутно с новой технологией он пробовал и свое изобретение.
— Состав знаете?
— В основном порошок алюминия и магния и еще какие-то составные части. Окалина, кажется, и еще что-то. Впрочем, я не уверен. Он не рассказывает о точном составе, хочет подать заявку на изобретение.
— На других марках он применяет эту смесь?
— Да, почти на всех. Опыты поставлены широко. Они начаты еще до вашего приезда.
— Не знаете, получался брак или нет?
— Я не в курсе дела, — сказал Олесь. — Вам лучше Вустин скажет. Но, насколько знаю, нет.
— Вы думаете… — начала Марина, но Виноградов перебил ее.
— Я ничего еще не думаю. И даже не предполагаю. Для этого слишком мало данных. И вам не советую спешить.
Он говорил сухо и строго, и Марина обиделась:
— Я же говорю, что никакого научного работника из меня не получится. Вы сами подчеркиваете это.
Словно не расслышав ее слов, Виноградов попросил у Тернового тетради, попрощался и пошел к выходу, не дожидаясь Марины. Она недоуменно подняла брови, повела плечами и, пожав руку Олесю, поспешила за ученым.
Снова начались опытные плавки в мартеновском цехе. По просьбе Виноградова представители технического отдела и лаборатории записывали все ступени технологического процесса. Вместе с тем, чтобы проверить еще неясные подозрения, Виноградов попросил произвести засыпку новой термитной смесью «экзомикс» контрольных слитков номерных сталей, выплавленных по старой технологии.
Валентин был обижен этим донельзя. Он так привык уже к курившемуся вокруг него фимиаму лести, что просьба Виноградова показалась ему чуть ли не покушением на его авторитет.
— Если бы дело было в моей смеси, то и на других сталях появились бы различные пороки, — заносчиво объявил он. — Однако я работаю над ними с марта месяца, и никогда ничего не было замечено.
Но раз вы уверены в своей смеси, зачем вам волноваться? — резонно возразил Виноградов. — Вы лучше скажите ее точный состав и вообще, как вы ее применяете.
Но, как и сказал Терновой, в составе не было ничего особенного, смущал только высокий процент окалины.
Первые же две плавки — по старой технологии и по новой — оказались совершенно хорошими в готовом прокате. Только опытная плавка отличалась полным отсутствием флокенов, что и отметила себе Марина. Остальных это не интересовало — искали только «белые пятна», одни «белые пятна».
Марина на это время забыла о мартеновском цехе. Ее полем битвы стали лаборатории — металловедческая, механическая, микролаборатория… Она сама просматривала шлифы в микроскопе, изучала микрофотографии, серные отпечатки, результаты испытаний на сопротивление удару, разрыву, сгибанию… Рабочий день был уплотнен до предела и не кончался с гудком.
Но Марина не испытывала усталости. Все ее существо было исполнено радости и подъема, любовь утраивала силы и желание работать.
В эти дни пришло грозное письмо из министерства, в котором Савельеву предлагалось дать объяснение по поводу срыва «Волгосталью» ответственных заданий. Савельев по телефону долго убеждал дать заводу возможность и время самому во всем разобраться.
Следующие плавки проведи с засыпкой в изложницы «экзомикса». Против всяких ожиданий Виноградова плавки снова оказались хорошими. Ни в одной пробе не было «белых пятен». И снова опытные плавки не имели флокенов.
— Вы что-нибудь понимаете? — опросила Марина Виноградова. — Я — нет. Остается только предположить, что кто-то творил что-то незаконное со сталью в наше отсутствие.
— Постойте, постойте, Марина. Вы слишком скоры на заключения…
Однако такое мнение складывалось не только у Марины. На совещании по обсуждению результатов Савельев сказал:
— Вам не кажется странным, что с приездом ученых все пороки исчезли, как по волшебству?
— Видимо, мы недостаточно контролировали деятельность комплексной бригады, — проворчал Рассветов, который не мог не испытывать некоторого беспокойства.
И на следующий же день, когда выплавлялась номерная сталь, он лично проследил за всем процессом, не уходя с рабочей площадки. Давно уже он не проводил в цехе столько времени. Ему было очень тяжело. Пот лил с лица, синяя спецовка, которой он заменил привычный белый китель, противно липла к спине и плечам, сердце колотилось до того, что ему не раз и не два приходилось стоять у вентилятора. Хорошо еще, что захватил свой стакан — из него он мог пить, не опасаясь микробов.
Так прошли пять часов. Наконец, в ковш забросили раскислитель, бурлящая, кипящая, в снопах искр ринулась из печи ослепительная река. Казалось, можно было бы и отдохнуть, но Виталий Павлович не щадил себя. В сопровождении Виноградова он спустился в литейный пролет. Валентина они нашли не сразу: он наблюдал, как рабочие перелопачивают серый сухой порошок.
— Что это вы делаете? — спросил Рассветов.
— Перелопачиваем «экзомикс». Вчера истратили все, что было мной приготовлено. Составлял снова.
— Почему? У вас же старого сколько угодно?
— Я решил, что для контрольных плавок надо сделать все заново. Чтобы уж, знаете, никаких подозрений, — с нотой обиды сказал Валентин.
— А в наше отсутствие старой смесью пользовались? — спросил Виноградов.
— Конечно. У меня не было никаких оснований отказываться от нее.
— Я вас попрошу засыпать сегодня слитки старой смесью, — оказал Виноградов.
Валентин подчинился с оскорбленным и недовольным видом.
* * *
На предметном стекле микроскопа лежала отшлифованная пластинка пробы.
— Марина Сергеевна, загляните, — почему-то полушепотом сказал инженер-металловед, поднимая голову от окуляра.
Марина приложила глаз и увидела необычную структуру — такой она еще не видела в образцах этой стали.
— Вот, пожалуйста: чистое железо. Типичное «белое пятно».
— Поймали-таки… — откинулась Марина на спинку стула. — Но интересно, почему его не было вчера?
То, что озадачило Марину, для Рассветова стало сразу ясно. Так вот как понял его Валентин! Мальчишка, щенок! Виталия Павловича душил гнев — гнев человека, едва избежавшего опасности.
И когда на заседании были продемонстрированы результаты испытаний, Рассветов поспешил воспользоваться возможностью и отмежеваться от происшедшего. Особенный упор он сделал на то, что и прежде слитки засыпались смесью непроверенного состава, следовательно, виновником брака был не кто иной, как Валентин Миронов.
