Бридько составил несколько новых графиков. Обдумывал их и дома, и по дороге на шахту, куда его приглашали приехать поделиться опытом. И все эти эксперименты привели в конце концов к одному огорчившему его выводу: он не в состоянии делать врубовкой два цикла в сутки.
В эти дни Иван Иванович часто вспоминал, как он выступал на областном партийно-хозяйственном активе в городе Донецке.
Во время его выступления секретарь обкома спросил:
— Вы делаете в своей лаве полтора цикла в сутки. Это предел в вашей работе?
Бридько обернулся к президиуму:
— Нет, это не предел.
— Можно лучше работать?
— Можно и будем работать лучше, — уверенно ответил Бридько.
С того времени он действительно улучшил работу на участке, но уже давно топчется на одном месте.
Как-то Иван Иванович встретил у себя в лаве врубмашиниста соседнего участка Виктора Павловича Внукова.
В лаве было непривычно тихо. Врубовка не работала. Бридько осветил аккумулятором собравшихся возле машины людей, строго спросил:
— В чем дело, почему не работаете?
— Вода в мотор попала, — Бридько узнал по голосу врубмашиниста Прохора Якимовского, — а тут Виктор Павлович на подмогу пришел, «спецодежду» для врубовки принес.
«Что за чертовщина? Какая еще спецодежда?» — рассердился Иван Иванович, но промолчал. Внуков, небольшого роста, но сильный, подтянул мокрый, скользкий стояк, уселся на нем и заговорил, своим негромким, застенчивым голосом:
— Иду я мимо вашей лавы, слышу — машина стоит. Я к люковой: в чем дело, почему уголек не качают? А она: так, мол, и так — вода в мотор затекла. Тут-то я и смекнул: надо вернуться к себе на участок за «спецодеждой»…
И Внуков с удовольствием похлопал ладонью по чехлу из толстой резины, которым был накрыт мотор врубовки.
— Он у меня все равно без дела лежит. Лава у нас сухая. А вам небось такая «спецодежда» не помешает, — улыбнулся он своей доброй белозубой улыбкой.
Бридько давно знал Внукова. Еще задолго до войны этот шахтер радовал всех своей настойчивостью в работе, знанием дела, высоким классом мастерства.
Иван Иванович встретил его в первый же день после возвращения с фронта. В дружеской беседе выяснили, что оба воевали на одном фронте. Виктор рассказал о своих военных походах, о тяжелых ранениях. Раны заживали долго.
Слушал его тогда Бридько и думал: «Не видать ему врубовки. А жаль, чудесный был машинист».
— Да, трудно тебе будет работать, Виктор Павлович, — сказал он.
Слова эти испугали врубмашиниста. Он некоторое время смотрел на начальника участка, не зная, что ему ответить. Не работать в шахте, оставаться в стороне от любимой профессии Виктору было невозможно. Более десяти лет работал он на врубовке. Во время войны служил автоматчиком в танковом десанте. Неумолчный гул громадных машин, постоянное ощущение тепла, идущего от брони, каждый раз будили в нем мысли о шахте, о врубовке. Он ждал встречи с ней. Неужели его не пустят в лаву?
— Нет, не разлучиться мне с шахтой. Сил еще достаточно, Иван Иванович, — ответил он Бридько.
И Внуков в самом деле стал работать врубмашинистом.
Бридько глубоко уважал этого мужественного, стойкого человека.
…По штреку некоторое время шли молча. Первым заговорил Внуков.
— Тяжеленько тебе, Иван Иванович.
— А я не жалуюсь.
— И не пожалуешься. Характер твой мне хорошо знаком. Только вижу — нелегко.
Снова помолчали.
— Ты вот что, Иван Иванович, — опять первым заговорил врубмашинист, — водицу никуда не отведешь, ее не иначе как надо обогнать.
— Ясно, что надо обогнать, а как — вот задача, — ответил Бридько.
Внуков, казалось, только и ждал этого вопроса.
— Как, говоришь? А очень даже просто: приспособь пристяжную, и, я думаю, дело у вас пойдет как по писаному, — выпалил он.
В его голосе слышались веселые и, как показалось Бридько, даже насмешливые нотки. Ему вспомнилась вороная, с короткими сильными ногами лошадь, которая работала у него в откаточном штреке. В этом месте электровоз пока что нельзя было приспособить, так как кровля сильно жала и из нее беспрерывно просачивалась вода. Ивану Ивановичу всегда было больно видеть это единственное во всей шахте животное, которое покорно несло свою тяжелую службу: лошадь подвозила крепежный лес, увозила тяжелые вагонетки с породой, и все это в кромешной тьме, почти по колено в грязной жиже. Не этой ли вороной хотел упрекнуть его Внуков?
— С пристяжной дело у вас должно пойти, Иван Иванович, — уже серьезно продолжал Внуков, — я имею в виду вторую врубовку, вроде пристяжной к первой. Лава сразу шагнула бы вперед, и вода не угрожала бы обрушить кровлю.
Эта мысль понравилась Бридько. Вскоре в лаву была спущена вторая врубовка.
Уже первый день работы по-новому дал хорошие результаты. Линия забоя стала за двое суток трижды перемещаться вперед, слабость водообильной кровли и неустойчивость дующей как на дрожжах почвы почти не отражались на работе. Исчезли случаи осадки кровли, частичных обвалов, зажима лавы. В ней стало почти сухо.
Теперь начальник участка уже не журил навалоотбойщиков, когда приходил в лаву и видел их обнаженными по пояс. Но Иван Гопко никогда не упускал случая сказать:
— Ушли мы от водички, Иван Иванович, а жалко. То, бывало, запаришься — душ к твоему удовольствию, а зараз, прямо скажу, душно, хоть караул кричи. Вы бы хоть шланг нам сюда провели с холодненькой водичкой, что ли.
И глаза его по-озорному блестели.
29 августа 1948 года наша страна впервые праздновала День шахтера.
Накануне праздника участок, которым руководил Иван Иванович Бридько, значительно перевыполнил задание, дал стране сотни тонн сверхпланового топлива.
Парторг шахты, уже пожилой человек, в прошлом забойщик, пришел в нарядную, поздравил горняков участка с трудовой победой. Когда все разошлись, парторг, страстный рыболов, не удержался и спросил у Бридько:
— Слышал, новые рыболовецкие снасти приобрел, Иван Иванович?
Бридько действительно, будучи на днях в Донецке, купил в спортивном магазине складные бамбуковые удилища, уйму всевозможных крючков, поплавков и других рыболовных принадлежностей.
— Снасти у меня на славу, Мефодий Меркулович, да только рыбалить некогда, — с сожалением сказал Бридько.
Парторг сощурил на него внимательный, с лукавинкой глаз:
— А может, все же завтра, в выходной, махнем на зорьке в Каменку? Жор сейчас у окуня страшенный!..
Бридько любил охоту и был матерый рыболов. Но с самой весны не мог выкроить время побывать ни в степи, ни на реке. Однако на этот раз не выдержал, поддался уговорам парторга.
Собралась немалая компания любителей порыбалить. Выехали на собственных «москвичах» и «победах» в Каменку, километров за 80 от шахты.
Утро выдалось тихое, ласковое.
Река открылась внезапно. В длинном, местами изогнутом зеркале воды плавали подрумяненные утренней зорькой облака.
Речка небольшая, но изобилующая окунем и лещом. Камыш, растущий по ее заокраинам, в некоторых местах переходит в густую заросль.
Бридько выбрал уютное уединенное местечко и закинул удочки.
Лицо опахивало то мягким, пахнущим землей и травами теплом, то свежей, влажной прохладой реки.
Оторвавшись от сторожких поплавков, на которые, сухо потрескивая крылышками, то и дело садились нарядные стрекозы, Иван Иванович залюбовался красотой донецкой степи. И эта тихая река, и курганы, поросшие чебрецом, и перелески непролазного дубняка, и маслины, точно зеленые острова, разбросанные среди полей, — все это близко и дорого его шахтерскому сердцу.
Часам к десяти утра в садке у Ивана Ивановича было десятка полтора крупных полосатых окуней. Таким же хорошим оказался улов и у остальных удильщиков.
Время браться за уху.
Как и всегда, эту ответственную миссию доверили Ивану Ивановичу. И надо сказать, выполняя это высокое поручение, он поистине священнодействовал.
Жарко пылает языкастое пламя, поет и пенится в костре сырая ветка, взлетают и гаснут хороводы искр. Вскоре в ведре начинает булькать ни с чем не сравнимая ароматная рыбацкая уха, приправленная лавровым листом, перчиком-горошком и надвое разрезанными луковицами.
На запах, который распространяется по всему берегу, начинают сходиться шахтеры. Лица у них сияющие: они на ходу потирают руки, предвкушая поистине великое удовольствие.
Домой возвращались под вечер.
Когда подъезжали к поселку, над шахтой вспыхнула красная звездочка.
— Что-то рано зажгли ее, — сказал парторг.
— Сегодня же праздник, Мефодий Меркулович, — напомнил Бридько.
Он даже и не подозревал, что для него, Бридько, нынешний день — праздник вдвойне.
Первыми сообщили ему об этом поселковые мальчишки. Как только машина Бридько въехала в окраинную улочку, заросшую муравой и мелкой ромашкой, ребятня, взявшись за руки, преградила ей дорогу.
