Против оборотней и привидений есть заклинание. — Яэко сложила щепоткой пальцы левой руки и приложила к ладони правой. — Мне дед говорил, что у самураев был такой способ самоохранения от всех бед… делали вот так руками и произносили: «Мариси–тен Мондзюбосацу»…
И помогало?
Говорят, помогало.
Они подошли к висячему мосту. К нижней паре канатов были привязаны брусья, на которые надо было ставить ноги, а верхняя пара канатов служила перилами. Яэко сняла сандалии, засунула их за пазуху, послюнила палец и провела им по бровям и, ухватившись за канаты, осторожно пошла по качающемуся мосту. Перейдя на ту сторону, крикнула подруге:
— Не смотри вниз, а то… — она покрутила пальцем перед глазами, — закружится вот так…
Сумико перешла мост и, тихо простонав, опустилась на мох.
— Ой, как страшно! Если бы не твердила заклинание, сорвалась бы…
Яэко засмеялась.
— Вот видишь, как помогает. Отгоняет все бед$>1.
Она подошла к обрыву.
— Все видно отсюда. Вон рыбацкий поселок. А речка, как змея, выползает из долины и бежит к морю. А правее — полигон как на ладони. Вот те круглые домики, похожие на перевернутые волчки, — это казар
мы. Видишь американский флаг на шесте, а дальше полоски… насыпи, а между ними самолеты?
Сумико прищурила глаза.
— Плохо вижу. Опять что–то с глазами, как в прошлом году. На этот раз, наверно, у меня…
Яэко быстро перебила ее:
— Не говори чепуху, не от этого! А потому, что шьешь по ночам.
В хорошую погоду отсюда можно видеть далеко–далеко… — сказала Сумико, — даже берег на той стороне моря… Корею.
Неправда, Корею никак не увидишь! — Яэко строго посмотрела на подругу. — Нельзя врать.
Сумико втянула голову в плечи и ударила себя по губам. Потом подошла к краю обрыва и заглянула вниз.
— А тут прямо из камней вылезает сливовое дерево, скоро цветы будут.
Солнце уже опускалось за Монастырской горой. Снежные пятна на вершинах дальних гор стали оранжевыми, а складки на них темносиними. Снизу, с долины, ветер донес глухой стук праздничного барабана.
— Скоро стемнеет, идем скорей, — сказала Яэко. — Уже, наверно, начали.
Тропинка круто спускалась вниз. Местами было так скользко, что приходилось цепляться за ветки деревьев и кусты можжевельника. Самый последний спуск был самым крутым и в то же время самым легким: между деревьями был протянут толстый соломенный канат, за который можно было держаться. Девушки спустились на префектурное шоссе.
У поворота дороги они встретили мужчину в вязаной шапочке и крылатке и двух девочек, лет по десять, с узелками. Поравнявшись с Сумико, мужчина остановился, кивнул ей и приветливо улыбнулся, показав золотые зубы.
Шедшие за ним девочки тоже остановились, но он движением половы показал им, чтобы они шли дальше. Он внимательно оглядел Сумико с застывшей улыбкой на лице.
— У тебя тут запачкано или родинка? — Он ткнул себя в щеку.
Сумико провела рукой по лицу.
— Нет… не запачкано.
Сумико хотела пойти за Яэко, но мужчина остановил ее жестом руки. Улыбка на его лице стала еще шире.
— Ты приехала сюда, кажется, сразу после войны? Ишь, как выросла! Учишься в школе?
Кончила…
Значит, у тебя глаза в порядке. Какого года рождения? Год мыши?
Нет, год кабана.
Хо, уже совсем взрослая. Семнадцать. Если родилась в год каба'на, значит бойкая, с норовом. А где у тебя этот самый келоид? Тут? — Он приложил руку к своей груди, потом к животу.
Нет… — Сумико покраснела и показала на плечо. — Здесь.
А пятна на теле появляются?
Она мотнула головой и пошла вперед, но мужчина, сделав шаг в сторону, остановил ее.
— Хочешь поехать в город? — быстро зашептал он. — Будешь носить европейское платье и каждый месяц откладывать деньги. Сможешь хорошо устроить жизнь. Вот смотри, какие объявления…
Он вытащил из–под крылатки газету и развернул ее, но Сумико, отскочив в сторону, побежала к Яэко.
— Не оборачивайся! — сердито прошипела Яэко, схватив подругу за рукав. — Идем скорей! Зачем разговаривала с ним?
Всё знает обо мне.
Этот Барсук–Санта знает всё. Раньше был поваром в городе, а недавно занялся этим делом… ходит по деревням и набирает девочек, потом продает их. И все становятся этими… панпан–девками, которые гу-* ляют с иностранцами. Не оглядывайся!
Стоит и смотрит сюда, — хихикнула Сумико.
Уже темнело. За кипарисовой рощей с часовенкой
божества Инари мелькали огоньки и раздавался стук ручного барабана. Девушки прибавили шагу. Вдруг
Яэко остановилась, прислушиваясь к быстро приближающемуся рокоту. Вскоре он заполнил все небо. Но самолетов не было видно: они летели за облаками.
— Уже возвращаются, — сказала Яэко. — Это те, что пролетели в сторону моря, когда мы умывались. Уже слетали в Корею и возвращаются.
Время от времени ровный тяжелый рокот перебивался другим звуком, как будто кто–то размахивал над облаками огромным кнутом: сшюу–у–у! сшю–у–у!
В том месте, где дорога сужалась из–за выступающих с обеих сторон валунов, стоял столбик с желтой дощечкой. На дощечке поблескивали буквы из зеркальных стекляшек: «SLOW».
— Написали «медленно», а попрежнему шпарят вовсю, — сказала Яэко. — На прошлой неделе опять сшибли кого–то из Восточного поселка.
Немного дальше на большом плоском камне был наклеен бумажный лист с раскрашенным рисунком: играют дети, а над ними летят два самолета, на одном из них написано: «ENOLA». А в углу по–японски: «Борись с угрозой войны! Мир — в дом, войну — вон!»
— «Инола», — прочитала Яэко. — Так назывался самолет, с которого бросили пикадон.
«Кацу Гэнго», — прочитала Сумико подпись в углу. — Наверно, знаменитый художник… а дети нарисованы плохо. Похожи на головастиков. Я бы лучше нарисовала.
Пошли скорей, — сказала Яэко.
Вокруг здания школы, украшенного бумажными фонариками и ветками остролиста, толпились дети и женщины с младенцами >за спиной. Около грузовика стояли парни. Парни шумно переговаривались, хохотали и хлопали себя по рукам, покрытым татуировкой. Возле земляной арены для борьбы стояла большая кадка, к ней подходили по очереди и зачерпывали деревянным ковшом рисовую брагу.
Яэко толкнула локтем Сумико.
А этот чудак тоже притащился сюда.
У качелей в углу площадки стоял молодой сутулый мужчина в картузе с длинным козырьком и в пальто, накинутом на плечи. На нем были темные очки.
— Странный какой–то, — Яэко фыркнула. — Приехал сюда после Нового года, уже около месяца здесь, но ни с–кем не разговаривает. Я сперва думала, что он слепой.
Ha–днях подошел к нашей калитке и долго стоял… курил все время, — сказала Сумико. — Дядя потом говорил, почему это Таками–сан часто болтается около нашего дома?
Яэко усмехнулась.
— Дядя Сумитян не посмеет прогнать его. Он двоюродный брат госпожи Сакума. Наверно, узнал, что Сумитян тоже попала под пикадон, хочет познакомиться.
Дядя сказал, что Таками–сан долго лежал в больнице в Нагасаки после пикадона и не мог совсем говорить, а потом поправился. Ему время от времени делают переливание крови. Скоро поедет в Киото учиться в университете.
Он немножко сумасшедший, — Яэко строго посмотрела на подругу. — Не надо разговаривать с ним.
Из распахнутых окон школы донесся протяжный возглас:
— Черте–ей ван! Сча–астье в дом!
Из здания школы на крыльцо вышел толстый борец с высокой, похожей на парик прической, с торчащим вверх пучком волос. Он держал деревянный поднос с ящичком, на котором был написан иероглиф «счастье». За ним высыпали на крыльцо мальчики и девочки, густо напудренные, с подведенными бровями и нарисованными пятнышками на лбу, в пестрых бумажных колпаках и с привязанными к шее коробками. На колпаках и коробках тоже красовался иероглиф «счастье».
Парни у грузовиков прекратили галдеж. Среди полной тишины борец рявкнул: «Чертей вон, счастье в дом!» — и неуклюжим жестом швырнул пригоршню жареного гороха в толпу. Все бросились собирать горошины счастья.
Разбросав горох, борец подал команду, и дети в колпаках стали бросать в толпу бумажные кулечки с подарками. Сумико подняла с земли кулечек. В нем оказались завернутые в целлофан засахаренные земляные орехи и две открыточки. На одной были сняты две маленькие девочки — белокурая, в форме американского солдата, и японская, в веночке из хризантем и в разрисованном халате; они стояли друг против друга, выпятив губки, — собирались целоваться. На другой открытке было написано по–английски: «Head, Hand, Heart, Health!», а рядом по–японски: «Знание, Уменье, Дух, Здоровье! Юноши и девушки деревни, вступайте в клуб «Четыре Эйч»! Здоровая телом и духом молодежь — опора Японии!»
Яэко взяла у Сумико открытки и, взглянув на них, швырнула на землю. Все черти, обитавшие в районе школы, были изгнаны. Борец, выпив из ковша сладкой браги, поехал на автомобиле в сторону рощи с часовенкой. Вслед на грузовиках поехали парни, размахивая флагами клуба «Четыре Эйч». Один из парней проорал: