Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1)

Большую удачу трудно было себе представить. Астемир не только успевал с детьми к зрелищу отходящего поезда, но неожиданно попадал к самому отъезду в Москву Инала, который ехал туда со срочным докладом.

Астемир не знал, что этим же поездом должен был ехать и Казгирей к месту нового назначения в московское представительство. Однако коляска Матханова приехала в окружном без Казгирея. По словам кучера, хромого Аслана, верховный кадий ушел куда-то с Саидом после того, как они, запершись, беседовали всю ночь.

Откладывать отъезд Инал не мог. Нечего говорить, в каком состоянии он, Эльдар и Степан Ильич прибыли на вокзал. Вместо Казгирея их встречали здесь подводы из Шхальмивоко с Астемиром и детьми, отряд партизан из Малой Кабарды и всадники из Каменного Моста.

Степан Ильич и Инал сразу увидели Астемира, Инал направил своего коня к мажаре.

— Салям алейкум, Астемир! Рад тебя видеть, дорогой наш учитель. Это все твои ученики? Зачем приехал?

Подъехал и Эльдар.

— Салям алейкум, Астемир! Как здоровье Думасары и Сарымы? Салям, Лю! Салям, Тембот!

В то время как и между Астемиром, Иналом и Степаном Ильичом завязался оживленный разговор, на площади перед станцией начинался базар.

Сюда съехались сотни подвод со всех концов Кабарды, мажары и арбы с кукурузой, с кулями муки, с крынками кислого молока, с корзинами, наполненными живой и битой птицей, с вязанками лука и чеснока.

— Покупайте топленый бараний жир, устраивайте поминки по большевикам, — кричал какой-то бойкий продавец, — жарьте поминальные лепешки и лакумы!

— По тебе поминки будут! — кричал другой. — Погибают не большевики, а шариатисты.

С мажары, доверху груженной кулями с мукой, владелец этого добра кричал:

— Запасайтесь мукой — горит дом! Большевики хотят спалить половину, в которой живут шариатисты… Запасайтесь мукой!

— Не большевики сожгут половину, в которой живут шариатисты, а шариатисты сожгут половину, в которой живут большевики, — отвечали продавцу мучных запасов, и спор опять разрастался, люди забывали торговлю, и тут и там можно было услышать острое словцо.

— Кто даст шариатистам в руки огонь! Разве безумному дают огонь в руки? Кто мчащемуся всаднику дает в руки кувшин?

— Было время, шариат был нужен, как палка для перехода реки. Мы перешли через реку, можно палку отбросить.

— Шариат сеет только рознь, а мы хотим, чтобы русские и кабардинцы ходили друг к другу за ситом, как добрые соседи.

— И балкарцы хотят этого. Этого не хочет только Матханов!..

Поезд уже был подан. Приближалось время третьего звонка. Инал, Степан Ильич, Астемир, Эльдар и присоединившийся к нему Хажмет вышли на перрон. Детей Астемир поручил Ерулю, и тот повел их к самому паровозу, в голову поезда.

Не было только Матханова. Что же случилось?

Аслан не врал. Ночь после возвращения из Батога Казгирей провел с Саидом. Старый кадий дожидался его, чтобы просить освобождения от должности: пришло ему время выполнить последний долг перед самим собою — поклониться гробу пророка. И тут Матханова осенила мысль: не только отпустить старика, но и самому ехать с ним… Ничего лучшего нельзя было бы сейчас придумать! Не ехать же, в самом деле, в Москву! Не Москва, а Мекка! Там он найдет новые силы, утешение и ободрение. А эта прямая цель не исключает поездки в Стамбул, где у него осталось столько друзей; там он найдет и совет и помощь. «Не в состоянии ехать сейчас в Москву — еду к гробу пророка, отпустите меня туда… Погибли отец и мать, умер брат, нарушено дело, в которое я вложил все силы души, все достояние свое, — разве этого недостаточно?..» — скажет он, и даже бездушный Инал не посмеет возразить, не станет снова кричать о предательстве…

Саид, разумеется, только порадовался такому решению Казгирея. Он готов был даже помочь своими сбережениями. Не составит греха употребить на эту святую цель деньги, собранные на постройку мечети. Трата окупится…

Так и было решено. Казгирей, повеселев, встречал новый день.

Вот почему он не приехал в окружком, а появился на вокзале перед самым отходом поезда, когда его уже не ждали.

Легким и решительным шагом он направился к Иналу, уже стоящему около вагона. И Степан Ильич и Инал, увидев Казгирея налегке, почувствовали неладное, и все же то, что сказал Казгирей, поразило их.

— Я еду, — сказал Матханов после приветствия, — но мой путь другой: не Москва, а Мекка. Это решено твердо, Инал.

Было ясно, что уговоры или возражения неуместны.

— Что ж, Мекка так Мекка! — проворчал Инал. — Видно, туда ведет русло твоего ручья… Когда же думаешь двигаться? Один или с кем-нибудь? В Москве все-таки спросят: а где же Матханов? На пути в Мекку. На чьем попечении? Не с Жирасланом же! Что я отвечу? Жираслана и самого надо ставить на ноги…

— Жираслан живуч, — заметил Эльдар. — А Казгирею теперь один аллах защита!

И Казгирей снова со всей силой почувствовал свое одиночество.

Раздался удар колокола.

Инал в широкой мохнатой бурке уже стоял на площадке вагона.

Казгирей оглядел провожающих через пенсне, взгляд его остановился на Эльдаре. Но тот уже давно избегал встреч со своим прежним спутником по кабардинским дорогам. Сейчас он держался в сторонке, оживленно беседуя с боевым товарищем Хажметом. Очень кстати было для него появление Хажмета!

И, уже обращаясь ко всем вместе, Казгирей повторил сказанное давеча в Батога:

— Трудно. Очень трудно! Горько! — Затем проговорил другим тоном: — Но… еще не все сказано… не все книги прочитаны…

— Все сказано, Казгирей, — пробасил Инал. — А если что осталось, об этом мы поговорим в Москве, там все договорим. Там будем говорить и о новой типографии, и о новых книгах. Верно, Степан Ильич?

Степан Ильич ответил немногословно:

— Разговор серьезный. Не простой разговор. Конечно, в Москве вам помогут… а Казгирею — и тут прав Эльдар — теперь один аллах защита… Что ж, Казгирей сам сделал выбор…,

Астемир смотрел на Казгирея с такою же строгостью, как и другие. Но он видел и понимал, как трудно сейчас этому человеку, и ему хотелось сказать Матханову что-нибудь доброе. А может, выражение сочувствия лишь еще больше уязвит его? Да, наверное, это было ошибкой, но Астемир искренне сказал то, о чем он думал все время после великого туриха, когда Матханов пришел к нему в школу и посоветовал учить детей Корану. Астемиру казалось, что тогда он ответил недостаточно решительно, и давно искал возможности еще раз поговорить об этом с Казгиреем.

— Ты твердишь о книгах, Казгирей, — сказал Астемир. — Я помню тот день, когда ты советовал мне учить детей Корану. Теперь я точно знаю, что ты не прав, нам нужны другие книги, Казгирей, не те китапы, по которым учился ты. Некоторые называют наше время лихим. Это неверно. Время не лихое, а умное. Другие нужны книги, другие люди. Умное время! О нем написано не в твоих книгах. Оглянись вокруг…

Буфера в этот момент лязгнули, и вагоны пошли.

Казгирей не отвечал. Нервно теребя концы старинного пояска, он с удивлением посмотрел на Астемира, как бы неверя, что простой человек может выразить такую мысль.

Поезд уходил. Инал, стоя вполоборота, легким поклоном распрощался с остающимися.

Вскоре вагон поравнялся с группой детей, которые ушли вперед в сопровождении Еруля.

Некоторое время дети бежали рядом с паровозом и впереди всех Лю. Мальчик старался подражать движению поршней паровоза и еще долго, уже когда поезд прошел мимо, смотрел вслед, и в его глазах светился восторг. Вероятно, это был такой же отблеск счастья, какой горел в глазах деда Баляцо, увидевшего блеск чудесного мгновения.

В июне 1913 года было жестоко подавлено восстание кабардинских скотоводов против князей, захватившихобщественные пастбища на реке Золке. 

Кадий — духовное лицо, судья, решающий по Корану вопросы семейного и религиозного права.

Уорк — знатный человек. 

Койплидж — праздник. 

Махсыма — буза, домашнее пиво. 

Курпея — мерлушка; смушка. 

Удж — плавный кабардинский таней, исполняемый парой. 

Карахалк — простолюдин; простолюдины (собират.). 

Джегуако — народные певцы. 

Жемат — квартал. 

Валлаги — ей-богу. 

Аталык — учитель, наставник.