глаза не стесняюсь. При любой публике. Даже детям могу сказать, что с такого дяди пример брать не надо. Только так с ним и можно бороться, брешь в нем пробить. Замшелый он у вас.
— А вы ведь, кажется, старые друзья и бывшие сослуживцы? — спросил Букварев не без тайного умысла хоть чуточку уколоть развеселившегося спутника, а заодно получше понять взаимоотношения его с Воробьихинским.
— Были, — многозначительно подтвердил Грачев без тени обиды, хотя от Букварева и не ускользнуло, что его невысказанный умысел он разгадал.
«С ним надо держать ухо востро, — подумал Букварев. — Прикидывается простачком, а проведет, пожалуй, меня запросто. Похоже, что намерение такое у него есть…» Но Букварев мало-помалу и сам стал заражаться мальчишеской веселостью Грачева. Ему уже хотелось услышать от него новые каверзные вопросы, намеки и отвечать на них вполне правдиво. «Правдой-то я его и обескуражу, — мысленно торжествовал Букварев. — Я не отступлю от своего принципа всегда быть честным. Итак, давай состязаться в остроумии!»
— Я еще до звонка вашего Губина знал, что именно ты в командировку собрался, — с хитроватой улыбкой заявил Грачев.
— Откуда такие сведения, если не секрет? — спросил Букварев, которому спутник начинал нравиться.
— Сообщил Семен Семенович. Он преподнес мне это как личную большую уступку. Силен, а? Здорово?!
— Здо́рово, пожалуй, — согласился Букварев.
— Я и машину зарезервировал, — продолжал Грачев. — Твой Семен Семенович ее у меня выговорил. Видишь, как он о тебе заботится?
— Вижу, — ежась, отвечал Букварев. Не получалось у него с Грачевым начистоту. Инициатива целиком была в руках этого щупленького пожилого человека, который даже в пальто занимал всего лишь половину переднего сиденья «газика».
«Инициативу надо перехватывать», — решил Букварев и спросил прямо:
— Вам бы ругать нас надо последними словами за такой проект, а вы спокойны и даже веселы. Как это понять?
Букварев рассчитывал, что Грачеву не просто будет ответить, но тот ответил, не задумываясь:
— Ругань только мешает работе. Мы же взрослые люди. Да еще с высшим образованием. Я своим подчиненным настроение не порчу, не то что чужим. Спектаклей не устраиваю, прежде чем кому-нибудь объявить выговор. Да и наказываю людей редко. Я же не Воробьихинский. — И Грачев засмеялся.
— Неужели вы не чувствуете хотя бы досады?
— Поначалу, когда узнал, было досадно, верно. А потом стал думать, как все это побыстрее исправить. Обида да злоба — в деле не помощники.
— Положим, — согласился Букварев. — Но я ловлю вас на слове. Вот вы Воробьихинского хулите в глаза и за глаза, а меня, непосредственного виновника ваших огорчений, никак не вините и даже пытаетесь успокоить. Как это понять?
— Нетрудно. С твоим начальником у меня свои счеты как у руководителя с руководителем. А тебя ругать какой резон? Ты мне не подчинен… Да и к чему тебе портить настроение? И ты будешь злым. Я хочу, чтобы на сопках ты занялся исправлением ваших ошибок, а не выискивал наши слабинки. Они ведь, к сожалению, есть! Я хочу заниматься делом, а не счеты сводить. Я надеюсь на вас, — Грачев на этот раз без улыбки сверкнул глазами. — Ведь дело у нас общее, — продолжал он. — Я заказываю, вы проектируете, подрядчик строит, а потом мне надо по этой дороге возить лес, миллионы кубометров, выполнять план. За этот план и вы тоже в ответе. Мы сообща истратили немалые народные деньги, которые должны принести стране ощутимую пользу, выраженную в плановом объеме продукции. Мы обязаны давать отдачу, а не шарлатанские бумажки, вроде иных проектов с непростительными ошибками в расчетах.
— Ну, это ясней ясного, — с обидой сказал Букварев.
— Это основа. Она всегда ясна, — все так же серьезно рассуждал Грачев. — Но приходится удивляться, что многим ясна по-разному, а то и вовсе не ясна. Есть лица, которые не думают о конечном результате. Им лишь бы на каком-то этапе отхватить кусок от общего пирога. А что без этого куска пирог будет испорчен — им на это наплевать. Они сыты — и все.
— Вы имеете в виду Воробьихинского?
— Да! — резко сказал Грачев. — Можете ему это передать. Именно его я имею в виду и еще тех, кто берет с него пример в плохом. Есть у вас и такие, кстати и в вашем отделе. Я знаю.
— Может быть, и есть, но с Воробьихинским я на эти темы больше говорить не буду. И не передам ему ничего, — холодно ответил Букварев.
— Равнодушие иных лиц к делу огромной важности непростительно… Давай так договоримся: проект довести до ума как можно быстрее. Я помогаю всем, чем располагаю. Идет?
— Идет! — согласился Букварев. Ему искренне захотелось посотрудничать с этим человеком и узнать его поближе.
— Сколько дней дал вам Воробьихинский?
— Неделю.
— Разве можно успеть за неделю? — изумился Грачев.
— С вашей помощью постараюсь успеть. Говорят, кто не успевает, тот не успеет никогда, — ответил Букварев.
— Да, жизни человеку вполне достаточно, чтобы он полностью раскрыл свои способности. К сожалению, не всем это удается, — заметил Грачев.
— Кроме свершений и удовольствий человека подстерегают в жизни еще и разочарования и огорчения, — вздохнул Букварев.
— Верно. Жизнь крепко экзаменует нас. Надо выстоять и делать дело, — раздумчиво отвечал Грачев, но добавил вдруг с прежней веселостью. — С чего это мы с тобой философствовать начали?
— Не знаю, — улыбнулся Букварев. — Жизнь заставила…
До Мокрецовских сопок было уже недалеко. Грачев стал что-то объяснять шоферу, а Букварев откинулся на спинку сиденья и задумался.
Не сомнения терзали его в эти минуты, а грусть о том, что молодость проходит, о студенческих годах. Долго живший радужными надеждами, он теперь уныло сознавал, что дорос лишь до уровня самого среднего технического специалиста-интеллигента, который профессионально не выше Губина или собственной жены, но души которого уже коснулось всеразлагающее равнодушие, а протест против этого равнодушия в нем слабоват. Скорее из самолюбия бросился он в эту рискованную поездку. И с Грачевым пытался спорить из самолюбия, чтобы показать, что и он, мол, не лыком
