— У тебя много еще будет гостей? — спросил я Алексея, когда, осмотрев все комнаты и все, что было в квартире, мы с ним остались вдвоем.
— Думаю, придут люди. Должны бы уважить, — сказал Алексей. — Сам знаешь: всегда я на людях. И Катя тоже.
Телеграмма мне не давала покоя, хотелось скорее прочесть ее вслух, прокричать во всеуслышание, но как-то так получилось, что не было рядом со мной или Кати, или Алексея, или их стариков, или, наконец, Ксении, которой телеграмма тоже касалась.
Подошла Катюша. Я толкнул в спину старшего Василька:
— Позови скорей бабушку с дедушкой. И тетю Ксану.
Катюша потянула меня за рукав:
— А ты еще одну вещь у нас не заметил!
На маленьком столике в углу стоял телефонный аппарат. Я невольно улыбнулся. Что это значит? К чему? В Н-ске мало еще квартирных телефонов…
— Улыбаешься! И я так сперва руками махала, когда пришли ставить его: «Ну, что я делать с ним буду?» А директор мне говорит: «Не для роскоши ставлю тебе его, а для беспокойства. Ты — заведующая медпунктом. Случай несчастный какой — тебя в любую минуту вызовут. А так я и сам знаю: тебе особенно разговаривать не с кем».
Она протянула руку к трубке:
— Три дня стоит, а ни разу звонка еще не слыхала. Попросить разве дежурную, пусть поздравит…
Катюша испуганно отдернула руку. Словно по щучьему велению, телефон зазвонил. Резко, настойчиво. Катюша неуверенно поднесла трубку к уху.
— Да. Да. Я слушаю, Худоногова, — заговорила она, встревоженно поглядывая на меня. — Кто? Ильющенко?.. Здравствуйте. Узнаю… Так… К депутату? Я слушаю… Почему магазин опечатывают?.. Ах, вон что? А я при чем? Не буду. Не имею оснований вмешиваться! Это ваше дело. Начальника орса, наконец… Нет нигде? Так ведь я его не замещаю! Позвоните Николаю Павловичу… Тоже нет? Ну, я не знаю. Никак не соглашается… Ну ладно. Попросите, пусть подождут. Я сейчас приду…
Расстроенная, она положила трубку. Чуть не плача, объяснила:
— Санинспекция магазин за антисанитарное состояние опечатывает. Ильющенко говорит: ему два дня на приведение в порядок надо. А инспектор не соглашается, навешивает пломбы. Я знаю: Ильющенко уже не раз предупреждали. Дождался. Когда он еще комендантом общежития служил — дело до войны было, — то прославился на весь город грязью. Леша, помнишь, меня тогда еще в санитарную комиссию выбрали проверять его? — Переждав, Катюша уже спокойнее сказала: — Пойду на месте разберусь. Может, уговорю санинспектора.
Алексей только развел руками:
— Голову ему оторвать мало, Ильющенке этому. Весь праздник испортил.
Катюша ушла. Вскоре явился Волик с женой. Потом еще два мастера из краснодеревного отделения, и тоже с женами. Потом, почти одновременно, но держа себя независимо, вошли Костя — парень, которому Алексей не позволил зашпаклевать трещину в полированной доске, и Феша — санитарка, в свое время так сердито встретившая меня в медпункте. Наполнив дом движением и смехом, ворвались Тамара и Маша, те самые девушки, которые в красном уголке готовили к выпуску стенгазету.
Позже других пришли Николай Павлович с Иваном Андреевичем.
Директор завода сразу предупредил Алексея:
— Только на часок. Поздравить, пожелать, рюмку водки и так далее. В девять тридцать у меня диспетчерский разговор с Москвой.
— Рюмку водки, Николай Павлович! — пожаловался Алексей. — Да хозяйки-то даже нет… Увели…
— Кто?
Алексей рассказал. Николай Павлович хмуро побарабанил пальцами по подоконнику:
— Иван Андреевич, насчет действий госсанинспектора надо…
— Худоногова разберется. Посмотрим, — заметил Иван Андреевич.
Разговор плохо вязался. Ксения торопливо помогала Устинье Григорьевне накрывать на стол, возле них вертелись Тамара и Маша, женщины хлопотали на кухне, мужчины слонялись по комнатам из угла в угол. Праздник пошел комом. Директор лесозавода то и дело поглядывал на часы.
— Николай Павлович, — решился наконец Алексей. — Не знаю я, какой тут нам правильный выход найти. Катюша в отлучке не по своей охоте, общественные дела обязывают, а как без хозяйки…
— Вот еще, о чем ты беспокоишься, — старался ободрить хозяина директор. — Меня ие это раздражает. Из-за этой истории с магазином рабочие могут остаться без хлеба. Вот что! Впрочем, в таком случае я сразу к черту пломбы сорву! Поставлю в известность горком партии… и сорву!
Прошло еще нудных десять минут.
Наконец появилась Катюша. Красная, запыхавшаяся от быстрой ходьбы.
— Ой, Николай Павлович, Иван Андреевич, Костенька, Маша, Андрей Никитич! Ой, здравствуйте! Извините, извините, пожалуйста. Мне тут пришлось по делам…
— Знаем, — одобрительно сказал Николай Павлович. — Ну и как, вправила ты ему мозги?
— Вправила, Николай Павлович, — весело сказала Катюша. — Ой, тут уже все готово! Тогда прошу, пожалуйста… Садитесь… Вы сюда… А вы, Иван Андреевич, рядом. Тамара, сюда…
Все сразу ожило, просветлело. Вот оно — что значит хозяйка!
— А подробности, Екатерина Федоровна? — полюбопытствовал Иван Андреевич.
Все наконец уселись за столом. Осталось еще одно свободное место и лишний прибор.
— Да какие же подробности, Иван Андреевич? — сказала Катюша, глазами проверяя, все ли в порядке на столе. — Запущен магазин, действительно торговать в нем нельзя. Раньше закрыть надо было. Ильюшенко думал, что я его поддержу. Посмотрела я…
— Что? Магазин закрыли все-таки? — Николай Павлович даже отодвинулся от стола. Лицо его сразу посерело, стало неприветливым.
— Да. Опечатали, Николай Павлович. — Катюша раскладывала закуски на тарелки. По старшинству: гостям, потом отцу с матерью, Алексею, последней — себе. — Опечатали, пломбы навесили. Я, как депутат горсовета, акт подписала, чтобы больше споров уж не было.
— Так, — глухо сказал Николай Павлович и встал. — Значит, «помогли» заводу? Чистоту соблюдаете. А рабочие будут без хлеба? Или бегать в город за три километра?
Катюша побледнела.
— А вы что ж, не согласны, Николай Павлович? — спросила она. — По-вашему, антисанитарию следует в магазине разводить? Посмотрела я акты у инспектора. Дальше уже невозможно. Три раза предупреждали Ильюшенко, начальнику орса писали, вам писали…
— Не получал я, — краска выступила на щеках Николая Павловича. — Видимо, секретарь, минуя меня, передала тоже в орс…
— Не оправдывайся, Николай Павлович, — сказал Иван Андреевич. — Я тоже тебе об этом говорил. Ты взялся вызвать начальника орса, обещал этим делом вплотную заняться.
— Обещал. Да… Но завертелся, забыл… Дела… — краснел все больше Николай Павлович. — А в конце-то концов, что я должен делать — торговать или лес пилить? Программу по распилу завалю — небось не начальник орса отвечать будет. А я буду отвечать за магазин?.. За что тогда он зарплату получает?
— По всему выходит, виноват я, что на бюро об этом вопрос не поставил. Так? Придется поставить.
— Виноваты, виноваты! — Директор завода вышел из-за стола и стал ходить по комнате. — Да, виноваты мы все. А чем рабочие виноваты, скажи ты мне? Они придут завтра за хлебом…
— Николай Павлович, — волнуясь, сказала Катюша, — я не знаю, может, конечно, опять он не сумеет ничего, а только я приказала ему за ночь весь магазин щелоком, содой вымыть, побелить стены известкой, банки, бутылки вымыть, вытереть, сшить на окна новые занавески. Судом ему пригрозила, если к утру не будет готово. Может, и не по праву так сделала я…
— По праву, — тихо сказал Иван Андреевич.
Директор завода метнул гневный взгляд в пространство, подскочил к телефону.
— Коммутатор! — закричал он, дуя в трубку. — Коммутатор! Квартиру начальника орса!.. Не отвечает?.. Дежурного по заводу!.. Дежурный? Кто? Товарищ Никулин, разыщите начальника орса, живого или мертвого — все равно. Передайте ему мое распоряжение: проследить лично, чтобы указания санинспектора и депутата Худоноговой в части наведения порядка в магазине были обязательно выполнены в течение сегодняшней ночи. Слышите? Обязательно! Надо будет людей — дайте. Снимите в ночной смене с переборки. Помните: ответ держать будете вы и начальник орса! Все! Исполняйте…
Отдуваясь, директор прошелся еще несколько раз взад и вперед по комнате. Все молчали. Николай Павлович взглянул на часы.
— Извините, — сказал он, торопливо подходя к столу и поднимая свою рюмку, — извините за бурное выступление. Но тихая жизнь — не наша мечта. — Он улыбнулся. — С новосельем тебя, Худоногов, с хорошей квартирой, а тебя, Худоногова, особо, с хорошим, крепким характером!
— И с хорошим мужем! — добавил Иван Андреевич. — За крепкую советскую семью, чтобы без единой трещины!
— Сбережем, Иван Андреевич! — крикнул Алексей. — Она у нас на каменном фундаменте построена.
