С танками Звягина пошли автоматчики. Будыкин не хотел брать на опасное дело раненого Драгунского. Но тот настоял на своем. Волобою это понравилось — молодец лейтенант! Не понравилось лишь одно: что бы ни делал этот Драгунский, непременно хотел показать: «Смотрите, какой я хороший!» А зачем? На войне и без того каждый виден насквозь. Раненого Драгунского хотели оставить еще раньше — у гнилых болот, с третьим батальоном. Да где там! Он с рапортом: «Хочу сражаться в первых рядах». Стремление, разумеется, похвальное, но к чему эти рапорты?
— Что он у вас такой эффектный? — спросил комбриг у Русанова.
— Один сынок у батюшки с матушкой. С пеленок внушали ему, что он лучше всех. Вот он и влюбился в себя до потери сознания.
Волобой зябко ежился от сырости, щурился от дождевых брызг и на чем свет стоит проклинал погоду за то, что она нагородила на его пути столько препятствий. Подумал об оставленном у верхнего моста батальоне. Туда с часу на час должна подтянуться пехота, возможно, и горючее подвезут. Тогда и Сизов сможет пойти вслед за авангардом бригады. Но больше всего его тревожила переправа.
Комбриг поторопил Звягина по радио.
— Ты что там, короб с яйцами везешь, в конце-то концов? — язвительно спросил он ротного.
Но как ни кипятился комбриг — ускорить продвижение авангардных взводов не мог. Японцы огрызались, отходили с арьергардными боями. С востока то и дело доносились отдаленные винтовочные выстрелы, иногда долетал пушечный гул. Волобой пересел в танк и приказал механику-водителю гнать к Звягину, чтобы самому увидеть, что там происходит. Пока ехал, собирался распушить Звягина за неповоротливость, но, когда взглянул на дело сам, убедился: Звягин не виноват. Через каждый километр-два — минные заторы. А когда саперы пытаются разминировать дорогу, японцы открывают по ним огонь.
Комбриг распорядился выслать в передовой отряд еще два бронетранспортера с автоматчиками, приказал Звягину свернуть с дороги, идти второму и третьему взводу по заболоченной пойме, а Хлобыстову — по самому берегу реки. Отряд пошел вроде быстрее, но все-таки не так, как хотелось командиру бригады.
Поздним вечером батальон подходил к нижнему мосту. Моста не было видно, и никто пока не знал, цел ли он, но Волобою хотелось верить, что цел, так как связывал с ним все свои надежды. Перевалит батальон на ту сторону Гольюр-хэ, захватит аэродром, получит переброшенное по воздуху горючее — и тогда танкисты смогут без передышки катить на Чанчунь, а потом и до самого Порт-Артура. А не будет моста — все пойдет прахом...
Волобою очень хотелось спросить у Звягина, видит ли он мост. Далеко ли еще до него? Но он воздерживался, чтобы не будоражить эфир, не выказать врагу своего нетерпения, а значит, и намерений.
Орудийный выстрел вывел комбрига из раздумий. Снаряд упал впереди танковой колонны и взорвался. Потом прогремел еще выстрел, раскатился длинный недружный залп. Японцы били из-за реки.
Тридцатьчетверки по команде Волобоя рассыпались в разные стороны — одни рванули вперед, другие назад, третьи отвалили в сторону — к залитому водой гаоляновому полю. Снаряды рвались в придорожных кюветах, выбрасывали фонтаны грязной воды. Душный смрад пополз по мокрой траве, завихрился над черной рекой. По торопливым бесприцельным выстрелам, а также по запоздавшему докладу нашего заречного дозора нетрудно было определить, что японцы к реке вышли недавно, не успели вовремя занять огневых позиций и теперь спешат наверстать упущенные минуты, стремятся хоть на короткое время задержать наши танки.
Машины рассредоточились вдоль берега, открыли огонь по укрывшимся за рекой японским артиллеристам. Но в это время позади вдруг зарокотали пулеметы, защелкали дружные винтовочные выстрелы. Огненные точки трассирующих пуль замелькали над башнями танков. Где-то совсем рядом рванули два гранатных взрыва, послышались хриплые крики:
— Банзай! Банзай!
Лишь теперь Волобой понял хитрость японцев. Они переправили артиллерию на правый берег, и она стала недосягаемой для наших танков. А стрелковые роты остались здесь на левом берегу — нажимают из гаоляна. Теперь его танковый батальон оказался в тисках. «Надо скорее пробиваться через мост на правый берег и давить их пушки», — подумал Волобой и вдруг услышал в шлемофоне голос Звягина:
— Мост горит! Спешу!
На востоке над стелющимся над рекой туманом трепыхались желтые лоскутья пламени. Они то подскакивали вверх, то перепрыгивали с одного места на другое, растягиваясь в длинную огненную гирлянду.
— Гони! — крикнул комбриг.
Танки передового отряда помчались к горящему мосту. Хлобыстов глядел из люка на языки пламени, на взлетавшие искры и ничего не видел, кроме этого пламени, через которое ему предстояло пробиться. Слева из темноты ударила пушка. Снаряд пролетел над самой башней. Андрей дал два ответных выстрела и, не останавливаясь, ринулся на предмостную насыпь.
По темному настилу моста скользили фосфорические вспышки. Горели перила, и от этого весь мост был похож на огненный желоб, перекинутый с одного берега на другой.
— Только бы успеть... — подумал Хлобыстов и, переключив переговорное устройство на внешнюю связь, крикнул: — Дава-а-й!
Тридцатьчетверка врезалась в бушующее пламя и, гулко стуча гусеницами, помчалась на правый берег. Навстречу летел дым, бились о броню багрово-красные пласты пламени, рассыпаясь на тысячи кружившихся искр.
По левую сторону у самых перил грохотал танк Бушуева, идущий за командирской машиной. Вся нижняя часть бушуевского танка в огненном дыму. По нижнему люку мела огненная поземка, над башней — голова Бушуева. Оглядывая сверху путь, он кричал механику-водителю:
— Левее! Правее! — и требовал «жать на всю железку».
Иволгин бежал за третьим танком, что катился за командирской машиной. Рядом, накинув на голову плащ-палатку, бежал Баторов. Он что-то кричал, размахивая рукой. За ним тяжело грохал сапожищами Ерофей Забалуев.
Горячий дым слезил глаза, лез в горло, обжигал лицо. От вымоченных в воде плащ-палаток валил густой пар. «Только бы не оторваться от танков», — твердил Иволгин.
На середине моста горело слабее, и бежать стало легче. Но вот впереди снова взметнулось багровое пламя, поднимаясь у перил выше человеческого роста. Тридцатьчетверка с ходу врубилась в огненный смерч и исчезла в нем, точно сгорела.
Увидев перед собой сплошную стену кипевшего огня, автоматчики заколебались. Иволгин хорошо понимал их тревогу. Впереди — неизвестность. Куда делся танк? Может быть, рухнул на дно реки. Страшило и другое: ведь плащ-палатки уже подсохли и вспыхнут, как свечи. Но он понимал и другое: танкам без десанта нельзя — значит, надо идти вперед. Только вперед!
— Комсомольцы, за мной! — неистово крикнул он и бросился в огонь. Десантники — за ним.
Слева прогрохотала тридцатьчетверка. Впереди что-то треснуло. Запахло горелой резиной. «Загорелась плащ-накидка», — догадался Сергей. Прошла минута — и он почувствовал под ногами землю. Проскочили! Только почему же так темно? Уж не ослеп ли он? Но, обернувшись, успокоился: увидел, как съехал с моста танк Бушуева, за ним выскочила еще одна тридцатьчетверка.
За третьей машиной мчалась четвертая. Она была уже рядом с предмостной насыпью. Но вдруг рухнула вниз. Мостовой настил провалился. Бежавшие за ней автоматчики тоже попадали в воду.
— Назад! Назад! Мост провалился! — вопил кто-то.
Иволгин посмотрел за реку и вначале никак не мог понять, что происходит. Пока он штурмовал горящий мост, позади, на левом берегу, где находился батальон, разгорелся бой. Грохотали танковые пушки, сверкали, перекрещиваясь, трассы пулеметных очередей, багрово вспыхивали разрывы снарядов. Выходит, Токугава не переправился сюда, за реку, а находится на той стороне и теснит наши танки к берегу реки. Сергей перевел взгляд на правый берег и вдруг увидел красные вспышки орудийных выстрелов. Все ясно: Токугава переправил сюда лишь свои пушки, и они теперь, прикрытые рекой, били безнаказанно по нашим танкам. Хитро задумано!
Не будь реки, Волобой незамедлительно бросил бы на японские орудия свои машины. Но танки не корабли! А достать снарядами с той стороны японские пушки невозможно: берег здесь крутой. От него идет ложбина. Она-то и позволяет японцам укрыться.
Иволгин бросился к Хлобыстову.
— Ты понял, что происходит? Они же перебьют все наши танки.
Андрей все понимал и напряженно обдумывал, что ему следует предпринять. Вырваться на правый берег удалось лишь одному его взводу. Снарядов — кот наплакал. Сколько у японцев пушек — неизвестно. Как же быть? Много было неизвестного в сложившейся ситуации. Ясно было одно: надо ударить отсюда, с фланга, по японским орудиям. И если уж не уничтожить их, то хотя бы отвлечь на себя огонь и облегчить трудное положение, в котором оказался батальон.
