Владимир Богомолов - Повесть о красном Дундиче

Дундича хоронили на главной аллее парка, под сенью кленов и каштанов. Над свежей могилой горестно сжал фуражку Ворошилов, проглотив подкативший к горлу ком, медленно говорил:

— Сегодня мы предаем земле тело героя из героев. Подлая рука панских наймитов вырвала из наших рядов красного серба Дундича…

Он передохнул, скинул с высокого лба каштановую прядь и, глядя на гроб, сказал:

— Красный Дундич! Кто может сравниться с тобой сказочной храбростью и лихостью в бою?!

И тысячная толпа, запрудившая аллеи парка, улицу, клятвенно подтвердила:

— Никто!

— Кто может сравниться с тобой ненавистью к врагу и презрением к смерти?! — звенел, набирая силу, голос Климента Ефремовича.

И снова над городом прогудело:

— Никто!

— Кто может сравниться с тобой в доброте и товарищеской сердечности?!

И в третий раз люди, провожающие Дундича, единым голосом заверили:

— Никто!

Когда последние слова прощальной клятвы конармейцев потонули в троекратном ружейном залпе, оркестр заиграл «Интернационал». Это был тот самый оркестр, который Дундич отбил в донских степях у генерала Улагая. И тот самый капельмейстер. Полнолицый человек, когда-то споривший с сербом, стоял теперь с глазами, полными слез, и лишь изредка качал лысеющей головой в такт мелодии пролетарского гимна.

А Иван Шпитальный, прислонившись к шершавому стволу клена, все не верил, что он похоронил своего командира, друга и брата. Казалось, что Дундич, словно вестник грядущей победы, скачет где-то далеко впереди всех красных полков. И нету в целом свете такого коня, который может догнать этого необыкновенного всадника.