Ознакомительная версия.
– Вань… – запинаясь, позвала она минутой позже.
– Слушаю, – оторвался он от газеты.
– Вань, ты в этот… ну, в микроскоп глядел?
– Чего-о? – Он даже отложил газету. – В микроскоп? Доводилось.
– А смотрел… волоконце-то ихнее смотрел аль нет?
– Смотрел, ну?.. зачем тебе?
– Может, нашим-то глазам и вовек того не увидеть, что ихние видят? Она, поди, с детства в него глядела, навыкла…
– Кто это?
– Да инженерша-то твоя!
– Где ты ее видала?
– Где!.. а на улице. Увидала она меня, узнала, повела чай пить…
Увадьев нахмурился:
– Не пугай, Варвара.
– Истинный бог!.. приветливая бабочка. Кушай, говорит, мармелад, а у меня от мармеладу-то, сам знаешь, с души воротит. Уж я вертелась-вертелась… Ну, не хошь, говорит, мармеладу, садись в микроскоп глядеть!.. Да пусти ты меня, Ванька, чего за плечи держишь. Не держи, все равно сбегу! Думаешь, посадил за стол, щами накормил, да и владай Варварой?
– Никуда ты, мать, не сбежишь: поздно тебе. Поздно, попадали твои яблочки…
– А не дразнись: сбегу! – И опять было приятно сыну глядеть на нее, как на огромный мешок, полный спелого и звучного зерна. «Эх, сколько еще в тебе, мать, нерожденных большевиков!» – Я и босая от тебя уйду!
– Куда, старуха, в собес?.. на пятнадцать рублей?
– Посуду в кабаках мыть буду, в сиделки пойду! – Она не докричала до конца, а присела возле и погладила его по руке. – Вань, а Вань…
– Ну, утихомирилась?
– Вань, а ведь она замуж выходит.
Он понял сразу, он схватил ее за руку, и по тому, с какой силой вдавились в нее увадьевские пальцы, она узнала всю меру его влеченья к рыжей девушке.
– За кого же это?
– …Володей называла.
Увадьев промолчал, потом снова взялся за газету: начатая статья не проникала в сознанье. Ему пришел в память давнишний намек Бураго про недалекую свадьбу на Сотьстрое, и вот с необыкновенной силой потянуло видеть этого умного, всегда недовольного чем-то человека, говорить с ним о разном – о звездах, о небесном возничем, который сбился с дороги, о габарите бумажного зала, о циркуляре, предписывавшем всюду по возможности заменять деревом железо… о всем, исключая Сузанны. Он дождался, пока мать не вышла из комнаты, и почти вырвал трубку из телефонного гнезда:
– Бураго, есть дело.
– Добрый вечер!
– Что вы делаете сейчас?
– По радио передают Грига. Хотите слушать?.. приходите.
– Это что-нибудь военное? – переспросил Увадьев.
– Нет, война – это криг по-немецки, а Григ – это музыка.
– Я приду… погодите одну минуту! – Он выдвинул ящик из-под койки и, не глядя, пошарил в нем рукой. – Я думал, финики оставались, но таковых обнаружить не удалось. Приду так…
Бураго жил не один, а с ним котенок; одно время инженер приручивал сыча с перебитой ногой; оставаясь наедине, он смотрелся в сыча, как в зеркало; тот погиб от табачного дыма. Когда Увадьев вошел, Бураго играл сам с собою в шахматы. Рыжий клубок шерсти мурлыкал в его коленях. Увадьев скинул полушубок у двери, и оттого, что говорить не хотелось, они стали играть в шашки; Увадьев, тугодум, не испытывал склонности к шахматам. Три партии подряд закончились вничью: в простом Увадьев чувствовал себя крепко… В комнате бравурно звучал марш троллей, и, если закрыть глаза, представлялась пасмурная долина, заросшая хлопьями белых, без запаха, еще не описанных в душевной ботанике цветов.
– Это Пер-Гюнт, – важно буркнул Бураго и передвинул шашку, образуя боевой треугольник на правом своем фланге. – Слушайте о мечтателе Пер-Гюнте, Увадьев! Это полезно и вам… – Он высоко приподнял котенка за шею и заглянул ему в сонливые щелки зрачков. – Кошачьи сны, наверно, все об одном. Этакая лужа сливок размером с Каспий и рядом пушистая дама с великолепным хвостом. Ваш ход!
– Ему рано о даме, ему пока о говядине… – сказал Увадьев, повторяя маневр Бураго. – А вы правы… запахло свадьбой. Своим выбором она показала, что есть еще и моложе нас, Бураго.
– Да, у него все благополучно… и мировоззрение его гладко и красиво, почти как романс: второе поколенье, Увадьев! – Так они бранились, обойденные выбором.
Телефонный разговор между ними происходил в начале восьмого, и аппарат действовал исправно, а в восемь на квартиру главного инженера примчался один из плотников и сообщил, что Фаворов много раз кряду вызывал квартиру Бураго, и все попытки его остались безуспешными. На водонасосной произошла неприятность, требовавшая присутствия главного инженера. Партия в шашки так и осталась неоконченной.
В пустой комнате длилось меланхолическое и торжественное повествование о гибели мечтателя Гюнта. Единственным слушателем его был рыжий котенок; выгибая спину, он бродил между раскиданных по полу шашек и недоуменно косился на неплотно притворенную дверь, из-под которой пушисто сочился холод.
…Несчастье произошло на исходе восьмого часа, когда вступала вторая смена. Работа велась в водозаборном колодце, на том именно уровне, откуда начинался подводящий канал в направлении реки. В штольне не было никого, сопели лишь насосы. Дело началось с того, что случайным камнем пробило храповик новой машины – железную фильтровальную сетку на конце заборной трубы. Производитель работ, инженер Фаворов, который и ночевал тут же в водонасосной, даже сквозь сон проверяя на слух мерное журчанье центробегов, первым обнаружил поломку. В пустующую шахту немедленно были спущены люди заменить храповик, и тут-то был обнаружен небольшой прогиб шпунтовой сваи. Прогибы случались и прежде, – для того и существовало плотничье дежурство, чтоб своевременно ставить предохранительные крепи и подкосы. Прогибы не были опасны; вся шахта стояла в распорках, и, может быть, ничего бы не произошло, если бы предыдущая смена не вынула одну из них, в особенности затруднявшую движенья землекопов.
Пока готовили новую распорку, вздутие стены пошло с молниеносной быстротой. За криком людей и жужжанием моторов треска не слышал никто. Сперва вспучило две шпунтовины, потом зыбучая сила плывуна вклинилась в щель и вдруг раздвинула ее, как пьяный распахивает дверь. Вслед за тем в расщелину засвистал ил, и когда началась эта беспримерная борьба, людям было уже по колено.
Бураго нашел Фаворова на втором ярусе полатей.
– Ну как, жених? – спросил он тихо, мало заботясь о том, что выдает себя с головой.
– Ерунда прет… – осипшим голосом сказал Фаворов, пропуская мимо себя бегущих в яму людей.
– А вы интересовались, почему прет ерунда? – спросил старый инженер, обтирая заиндевелые усы.
– Очевидно, при забивке… – Лихорадка мешала молодому инженеру говорить слитно. – При забивке одна из свай надломилась. Вбивали в мерзлоту, раньше тут стояли гравомойки, мог случиться…
– Что могло случиться? – Губы Бураго опухли, точно искусанные злым насекомым.
– Мог произойти перекос… – Глаза Фаворова были воспалены, зрачки заплыли красным туманом и стали одного цвета с лицом. Разговаривая, он держался за стойку и старался отвечать по-военному кратко.
Бураго спросил:
– Почему вы дрожите?
– У меня грипп… – И, дрогнув, прибавил: – Третий день…
Бураго выпятил губу, носки его сапогов стали вовнутрь. Его раздражало упоминание Фаворова о трех гриппозных днях, в течение которых тот не выходил из водонасосной; ему показалось, что Фаворов ждет похвалы своему энтузиазму. Невидимое насекомое ползало по лицу старика, которое опухало, и самые зрачки становились как два точкообразных укуса.
– Ваше место там, внизу, товарищ прораб. Потрудитесь спуститься… вы мне отвечаете за шпунт! – властно сказал Бураго, сунув пальцем туда, в одиннадцатиметровую глубину, где почти вслепую происходила драка со стихией.
Насосы хрипели, как люди; было в этом хрипе что-то от первородного Адама, когда обрушивалась на него гора. Лампы казались слишком тусклыми; мало было бы и солнца осветить страх и ярость людей. В пролом толстым гнутым снопом лез плывун; соседние сваи медленно поворачивались на своих осях, образуя еще больший разворот. Похоже было, будто всей Соти с песками, лесами и болотами предстояло пробиться в эту скважину. Упираясь в ползучую трясину, мокрые люди пытались зажать досками открытую рану. Шел плывун. Подземный напор откидывал людей назад, доска скользнула по течению, и опять в полном молчании возобновлялось неравное это соревнование. Насосы не справлялись с нагрузкой; добавочная смена, вызванная до срока, еле успевала отвозить наверху вагонетки с породой, но уровень повышался. Жидкий, крупичатый холод затекал через голенища в сапоги. Представлялось, будто плывун становится жиже, и, хотя со стороны реки штольню защищала широкая свайная дамба, все ждали, что через минуту сюда бурливо и резво вплеснется Соть. Какой-то длинный человек на нижнем ярусе метался и паясничал, чтоб подбодрить уже выбившихся из сил рабочих. Увадьев, наклонясь над провалом, едва узнал в нем того ворчливого десятника Андрея Иваныча, который еще недавно поддразнивал его богом.
Ознакомительная версия.
