— Это моя комната, Патьма-эдже?
— Твоя, твоя, Аджап-джан, так хозяин распорядился.
Аджап осматривалась с любопытством и некоторым недоумением. Странное помещение подобрал для нее Бабалы. Тут кто-то живет или жил еще вчера. Двуспальная кровать. Письменный стол. На нем — газеты, какие-то бумаги. И проходить сюда надо через другую комнату. Бабалы, видимо, кого-то потеснил. Почему, кстати, в той, другой комнате накрыт стол, словно хозяева ждали кого-то к завтраку? И при чем здесь, кстати, Патьма — ведь она домработница Бабалы, как же она в этом-то доме очутилась?
Вопросов у Аджап возникло немало, и чувствовала она себя стесненно.
Патьма, дав ей оглядеться, предложила:
— Аджап-джан, может, ты искупаешься с дороги? Я ванну нагрела.
— Спасибо, Патьма-эдже. Я умоюсь.
Когда Аджап, сполоснув руки и лицо, приведя себя в порядок, вошла в столовую — ее уже поджидал там Бабалы. Девушка сердито спросила:
— Аю, оглан, куда ты меня привел?
— Как куда? В дом, вполне, по-моему, приличный.
— Я просила — снять для меня комнату.
— Тут даже две.
— Но тут кто-то живет!
— Естественно. У каждого дома есть хозяева. Но этот — в полном отвоем распоряжении.
— Кто же все-таки хозяева этого дома? Почему их нет?
— Как нет? — Бабалы, готовясь к разносу, откашлялся. — Хм… Хозяин — вот он, перед тобой.
— Так это твой дом?
Лицо Аджап пылало возмущением. Стараясь не глядеть на Бабалы, она проговорила:
— Тогда вот что. Скажи шоферу, чтобы он отвез мой чемодан в поликлинику.
— Аджап, может, сделаем наоборот — привезем из поликлиники твои вещи? Ты ведь их там оставила, уезжая в Ашхабад? Честное слово, у меня тебе будет удобней. Дома я иногда целыми днями не бываю. Патьма тут о тебе позаботится. Вон телефон есть — можешь в Ашхабад звонить родителям. Полный резон тебе жить в этом доме.
Бабалы уговаривал Аджап, не давая самой девушке произнести ни слова: он знал ее, и знал, что она могла сказать.
Аджап слушала его, разглядывая столовую. Соблазн был велик… Это все-таки не гостиница и не каморка при поликлинике. Наконец она посмотрела на Бабалы, нерешительно сказала:
— Неловко как-то… Ну, если я у тебя буду жить.
— Почему неловко?
— Люди могут всякое подумать, сплетни пойдут.
— Так ты же тут не фальшивые деньги делать собираешься — просто жить.
— Не просто, а под одним кровом с мужчиной… Ты же сам знаешь, не принято это.
Бабалы развел руками:
— Ну, удивила!.. Даже не верится, что это говорит современная девушка, специалист с высшим образованием! Ты боишься нарушить законы туркменчилика?
— При чем тут туркменчилик? Мне неловко — вот и все.
Видя, что Аджап не переупрямишь, Бабалы перевел разговор на другое:
— Но чаю выпить вместе со мной, отдохнуть немного — ты не откажешься? Или это тоже неудобно?
Аджап рассмеялась:
— Удобно, удобно, оглан! Я такая голодная!
Патьма подала им завтрак, разлила чай по пиалам.
И присела на диван, любуясь своим хозяином и его гостьей.
— Патьма у меня — прямо клад, — похвалил ее Бабалы. — С ее приездом я себя так чувствую, будто в новый дом переселился. В чистый, уютный.
Патьма заговорила, обращаясь к Аджап:
— Ай, Аджап-джан, видела бы ты, в каком он хлеву жил! И то сказать: холостой, одинокий. Слава богу, что ты приехала! Уж я так рада, так рада, что вы вместе! Да убережет вас аллах от разлуки!
От этой речи Аджап даже поперхнулась чаем. Бабалы посмотрел на Патьму, хмуря брови. Но та уже разошлась:
— Вы думаете, я ни о чем не догадываюсь? Ваши души для меня — как раскрытая книга. Детей у меня нет, так я хоть вашему счастью порадуюсь. Дай бог вам долгой, светлой жизни!
Оборвав себя на полуслове, она вскочила с места:
— Вай, совсем у меня память отшибло! В казане-то все, наверно, пригорело!
И кинулась в кухню.
— Нам бы следовало поблагодарить Патьму за ее добрые пожелания, — сказал Бабалы.
Аджап подозрительно спросила:
— О чем это она догадывается?
— Ну… Наверно, о том, что мы уже почти достигли вершины горы, имя которой— Счастье.
— А ты не торопись, оглан. Поспешишь — сорвешься. Не надо гоняться за луной, лучше дождаться, пока она сама взойдет.
Патьма принесла им горячее и снова удалилась.
За едой Бабалы и Аджап толковали о всякой всячине. Посмеялись, вспомнив, как разминулись они в Ашхабаде. Аджап подробно, рассказала о стычке между Артыком и Меллеком Веллеком:
— Ой, оглан, видел бы ты своего отца! Он, как тигр, готов был наброситься на Меллека! Если бы папа его не удержал — Артык-ага растерзал бы этого «члена коллегии».
Бабалы, усмехнувшись, покачал головой:
— Напрасно вы их разняли.
— Аю, оглан, Артык-ага убил бы его!
— Ну и что? Одним негодяем на земле стало бы меньше. А отца суд оправдал бы: ведь он совершил бы благое дело.
— Ну, Бабалы-джан, я гляжу, вы с Артыком-ага стоите друг друга.
— А ты вспомни пословицу: нрав отца продолжается в сыне.
И надо же было случиться, чтобы как раз при этих словах зазвонил телефон: Бабалы вызывал Теджен.
Чуть отстранив от уха трубку, он повернулся к Аджап:
— Отец звонит. Он, верно, подслушал наш разговор. Телепатия!
В трубке послышался громкий бас Артыка-ага:
— Салом алейкум, сынок! Как здоровье, как дела?
— Все в порядке, отец!
— Аджап вернулась?
— Она у меня. Передает тебе привет.
Заметив, что Аджап порывается что-то сказать, Бабалы сделал предостерегающий жест: мол, не мешай.
— Когда же свадьба, сынок?
— Вас ждем, отец!
— Э, нет, не верблюд следует за верблюжонком, а наоборот. Это вы должны к нам приехать. Я только хотел спросить: когда? Мать тоже это интересует? Она со мной, рядом стоит.
— Может, лучше ей поговорить с Аджап? Пусть хоть на расстоянии познакомятся.
Бабалы оглянулся на Аджап, та замахала руками. Она не слышала, что говорил сыну Артык, но догадывалась о содержании их беседы. По ее лицу, залившемуся краской, было видно, что она смущается.
— Бабалы-джан, ты что замолчал? — спросил Артык. — Совещание там, что ли, проводите?
— Да нет. Просто задачку ты заДал трудную.
— Решай, решай, сынок. Нам ведь надо все подготовить к вашему приезду
— Не знаю, отец, Отпустит ли меня начальство.
— Какое — старое или новое?
— Разве Новченко снимают?
— При чем тут Новченко? У тебя, по-моему, теперь дома начальство появилось. А вот у нас в семье все по-прежнему: Начальник — я. И я приказываю, сынок: вы должны быть в ауле к двадцать третьему, к среде. Я уже всю нашу область оповестил о свадьбе. Ты уж смотри не подведи меня. Да, куда посылать гелиналджи*: в Рахмет или в Ашхабад?
— Отец, я же сказал: невеста — здесь, у меня в доме. Я уж сам буду и за гелиналджи, и за атбашчи *.
Аджап, услышав это, метнула на Бабалы испепеляющий взгляд и, закрыв лицо руками, скрылась в соседней комнате.
— Что ты сказал, сынок?
— Я говорю: мы тут с Аджап сами все решим. Мне ведь с ней надо посоветоваться.
— Так… Значит, ты обзавелся и домашним начальством, и домашним советником. С отцом можно уже и не считаться?
— Что ты, отец! Твое слово для меня — закон. Мы приедем к нам с Аджап. Ждите телеграмму.
— Вот и ладно. Айна тоже передает Аджап привет.
— Скоро и они смогут обняться.
Когда Бабалы, закончив разговор с отцом, положил трубку, из кабинета вышла Аджап. Губы у нее дрожали от гнева:
— Аю, оглан, ты совсем потерял совесть!
— Аджап-джан, я ведь с отцом шутил. Беседа без шутки — как суп без соли.
— Хороши шутки! Ты же о нашей свадьбе говорил.
— Вот тут я был вполне серьезным.
— И тебе не стыдно!
— А разве ты — против? Тогда давай вместе телеграфируем отцу — чтобы нас не ждали. Ты отошлешь такую телеграмму?
Аджап молчала…
Глава тридцать восьмая
НОВЧЕНКО БУШУЕТ
о новому проекту, предложенному Зотовым и Бабалы, трасса канала должна была пройти через небольшую низину. Чтобы воды Амударьи не ушли в песок и не прорвались бы в низину, требовалось поднять русло и возвести вдоль него широкую дамбу, укрепив ее водой, поступавшей из ближнего района по большой трубе. Вода была на вес золота, ею обычно пользовались окрестные колхозы. Но сейчас она была необходима стройке, и колхозники, понимая это, сознавая также, что через два-три года, когда завершится строительство Большого канала, воду им вернут сторицей, согласились поступиться на время драгоценной влагой. Тем более что на дворе стоял октябрь, шла к концу уборка хлопка, и особенно острой нужды в воде у колхозов не было.
В низине работала одна из бригад, оснащенная мощной техникой. Скреперы и бульдозеры, как танки, ползли вперед. В безветренную погоду пыль вздымалась до самого неба.
