— Не надо, пусть играет, — сказал Алибала. Он был весьма доволен собой. Верно говорят, что жить надо своим умом. Как будто и разумно рассудил Садых, а не дай он телеграмму в Минводы, вез бы Дадаша в своем купе без билета до самой Москвы и за это время извелся бы от волнения. «Теперь я, слава богу, спокоен, и никто мне не указ…»
Садых стоял, прислонившись к косяку дверей, смотрел на старшего товарища, на его утомленное лицо и думал о том, какой странный это человек. Без билета едет Дадаш, и ему хоть бы что, а Алибала чего только не пережил за это время! Ну по крайней мере теперь он немного успокоился, может, отдохнуть приляжет.
Да, беспокойный человек Алибала. Стоит ему взяться за какое-нибудь дело или что-то кому-то пообещать, он не угомонится, пока не сделает задуманное и не выполнит обещанное. Из кожи вон лезет, а делает. Да и просить его иной раз не приходится, если он может кому-то помочь, дважды об этом заикаться не стоит — сам сделает. Людям от такой отзывчивости и обязательности, конечно, польза, а какая польза ему? Ни с того ни с сего человек лишает себя покоя, мечется по чужим делам, забывая о своих. Но в какое бы трудное положение ни попал из-за чужих забот, он никогда не сетовал и не сожалел, что впутался в чужое дело, и вообще терпеть не мог людей, которые вечно на что-то жаловались, Не дай бог раскиснуть при нем — оборвет и отчитает: разве пристало мужчине жаловаться? Если чем-то недоволен, постарайся исправить дело, а не можешь — сиди и помалкивай, незачем ныть, трепать языком и причинят;, головную боль другим. Попусту жаловаться — все равно что идти за дичью с незаряженным ружьем.
— Пассажир с семнадцатого места сошел, Алибала-даи, пойду постелю Дадашу.
— Да, Садых, ты уж потрудись.
Алибала, по обыкновению, после успешного завершения дела присел отдохнуть. Вода в «титане» была еще горячей, он налил себе стакан крепкого чаю, снимающего утомление. «Пока кассир не протянула мне билет, я все еще не верил, что дело образуется. Значит, у Дадаша есть счастье. Да и к начальнику я попал под хорошее настроение — без всяких разговоров он тут же отбил телеграмму в Минводы. Одним словом, Дадашу везет».
Поезд медленно тронулся, постепенно набирая скорость. Алибала выпил еще один стакан чаю.
Пришли Садых с Дадашем, и Дадаш сразу сказал:
— Большое спасибо, Алибала. Садых говорит, все устроилось, ты взял билет.
— Да, взял.
— Сколько хлопот я тебе причинил! Ехал бы ты себе тихо-мирно, если бы не я… Я тебе очень обязан.
— Ничем ты мне не обязан. Когда же, если не в таких случаях, приходят на помощь друг другу?
Дадаш сунул руку в карман и вытащил пачку денег.
— Сколько ты заплатил за билет?
— Да нисколько.
— Как то есть нисколько, что, тебе бесплатно дали билет?
— О деньгах не говори, если не хочешь меня обидеть.
В пачке, которую Дадаш небрежно держал в руке, были крупные купюры. Среди полусотенных Дадаш выбрал двадцатипятирублевую и протянул ее Алибале:
— Этого хватит?
Алибала деньги взять отказался.
— Ты мой гость…
— Но я же не дома у тебя, вагон не твоя собственность.
Алибала нахмурился.
— Так не годится, Дадаш. Днем ты принес из ресторана люля-кебаб, и мы с тобой не расплачивались, а ведь ресторан тоже не твой…
— Алибала, браток, только не обижайся… Ты же проводник. Я знаю, у тебя не такой оклад, чтобы покупать билеты всем, кто сядет в вагон, хотя бы и друзьям. — Деньги он все еще держал в руке. — Слава богу, деньги у меня есть. Пока трачу, не жмусь, а там видно будет.
Днем, когда Дадаш дал официанту-разносчику, доставившему люля-кебаб и напитки, новенькую пятидесятирублевку вместо сорока шести рублей семидесяти копеек и не взял сдачу, Садых начал к нему приглядываться. «Ишь как транжирит! А чего жаться, если денег столько?»
На глазок Садых прикинул, что в пачке, которую держал в руке Дадаш, не меньше тысячи рублей. Да, дядька денежный. Наверное, на доходном месте работает. Прямо играет деньгами. Алибала зря ломается и не берет за билет, словно у него богатства выше головы/Деньги — это такая вещь, что чем больше их будет, тем лучше… Что для Дадаша двадцать пять, даже пятьдесят рублей? А Алибала с семьей на эти деньги три дня может жить… Словно читая мысли Садыха, Дадаш положил двадцатипятирублевку на столик, а остальные деньги сунул в карман.
— Послушай, Алибала, возьми эти деньги, а вот когда я в Баку приду к тебе в гости — угощай чем хочешь, расплачиваться не стану. Договорились?
— Нет, Дадаш, одно к другому не имеет отношения. Приезжай, милости прошу, угостим как можем. Но билет я тебе купил так, как если бы купил его себе.
— Ну и упрямец же ты! Ну ради сына твоего прошу: возьми деньги и считай, что угостил меня билетом, и мне будет приятно.
Дадаш уже знал, что единственный сын Алибалы Вагиф был военным инженером, служил где-то на Урале, жил он там со своей семьей и летом иногда приезжал в Баку. В Шувелянах, на берегу моря, они отдыхали, купались в море, вдоволь ели инжира и винограда. Алибала любил сына без памяти, и когда Дадаш попросил взять деньги его именем, уже не мог устоять.
— Ну зачем ты клянешься… — сказал он и неохотно положил деньги в карман. Да и денег этих много за билет. Раз ты считаешься, то и я посчитаю все до копейки и верну тебе сдачу.
Садых взял сторону Дадаша и сказал:
— Ну, Алибала-даи, точным можно быть, но не надо мелочиться, положи деньги в карман, да и дело с концом.
— Ради бога, бери, и не будем больше говорить об этом. Я же знаю, как вы зарабатываете.
И взглянул на Садыха. Значит, Садых рассказал Дадашу, что ему трудно живется. Привык ныть и стонать Но стонет-то Садых, а не он, Алибала!
Разнося чай, Садых всегда задерживается в купе, заводит задушевные беседы и как бы между прочим дает понять, какая у него большая семья, сколько нехваток г как трудно выкручиваться при таком низком заработке как у проводника. И пассажиры не оставались глухими к этому. Расплачиваясь за чай, они давали и Садыху «на чай», и давали порой весьма щедро. Словом, Садых «подрабатывал». В начале их совместной работы Алибала не знал о проделках Садыха. Но однажды ему зачем-то понадобился напарник, и он пошел за Садыхом. Тот сидел в купе и распространялся о своем тяжелом материальном положении. Алибала не стал упрекать Садыха при пассажирах, но когда они вернулись в служебное купе, сказал без обиняков: «Ты что перед первыми встречными выкладываешься? Как бы ни трудно тебе жилось, ты все-таки не нищий и не так беден, как говоришь. Ты молодой, стыдно так поступать, надо думать о своем достоинстве». Садых усмехнулся и доверительно сказал: «Алибала-даи, вы не знаете, почему я так делаю. Если узнаете, не станете сердиться. Это тактический ход. Денег у пассажиров побольше, чем у нас, не беда, если перекинут рубль-другой. Я говорю: семья… Не говорю: большая. Нас трое: жена, ребенок и я. Но до вас я работал с одним человеком, и оп научил меня всему этому, и, знаете, такая тактика приносит мне пользу». Только теперь Алибала понял, почему деньги за чай всегда собирает Садых. Выручка стала расти. За счет чего? Да, в сущности, за счет этого культурного попрошайничества. Он предупредил напарника: «Не делай так, Садых, очень прошу тебя, я такого заработка не хочу». — «Алибала-даи, клянусь могилой отца, я делал это ради нашей пользы. Не хочешь, больше не буду». И дал слово, что больше не заведет песен о тяжелом материальном положении. Алибала, не поверив клятве, первое время присматривал за Садыхом и, если тот задерживался в каком-нибудь купе, под каким-либо предлогом заходил неожиданно; в конце концов он убедился, что Садых по-мужски твердо держит свое слово и успокоился. И даже стал сожалеть, что, не поверив на слово своему молодому товарищу, стал проверять его.
С тех пор, конечно, выручка уменьшилась, чаевых вовсе не стало, и доверие Алибалы к Садыху росло. Может быть, Садых даже хитрил, скрывал от Алибалы часть денег, собранных за чай, но если уж Алибала кому-нибудь верил, то веру его трудно было поколебать. Признайся Садых, что оставляет себе часть денег, он принял бы это признание за шутку.
Теперь, выходит, Садых его обманывал. Когда он на шел время пожаловаться Дадашу на бедность? Неужели он не подумал даже, что Дадаш — гость Алибалы, а поскольку они работают вместе, то и ему, Садыху, Дадаш — гость. Годится ли хозяевам жаловаться гостю на затруднения и бедность? Только самому близкому, и то в подходящее время, мужчина может раскрыть сердце поделиться с ним своими заботами, тревогами, сказать о своих затруднениях. Когда же Садых и Дадаш стали та кими друзьями?
И Алибала, строго взглянув на Садыха, сказал Дадашу:
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «зарабатываете», я не знаю; хотя должность у нас небольшая, заработка нашего нам вполне хватает.
Дадаш выразительно посмотрел на Садыха, потом на Алибалу, словно хотел сказать этим взглядом, что их речи не сходятся и не знаешь, кому же верить.
