«Вот не пущу на берег к жене, тогда поймешь, как надо с техникой обращаться», — мысленно сказал он матросу. А вслух спросил:
— Что, Надя все еще на «Горбуше»?
Гончар зарделся:
— А то где же? Нравится ей там...
— Может, мне пойти к Серову?
Матрос дужкой свел лохматые брови, а в карах глазах вспыхнули сердитые искорки.
— Не надо... Я не люблю, когда за меня просят. И она тоже... — Он по-доброму взглянул Грачеву в лицо. — Надя очень обидчивая.
«Как хочешь, я же вижу — страдаешь ты, когда судно на промысле. Тяжко, когда ты дома один...»
Петр потянулся к щитку и включил рубильник. Вспыхнул зеленый глазок, и в наушниках послышалась музыка. Чей-то грустный голос напевал «Рябину». Петр чуть изменил настройку, и, будто каскадами водопада, зазвенела песня: «Я на подвиг тебя провожала, над страною гремела гроза...»
— Песенка Дженни из кинофильма «Остров сокровищ», — робко заметил Гончар.
Радиоприемник работал хорошо, Грачев, выключив его, предупредил матроса впредь быть внимательным.
— Если подобное еще случится, я накажу вас. Ясно?
— Понял, товарищ старший лейтенант...
Петр вошел в свою каюту, снял шинель. Все, теперь можно и отдохнуть. Он умылся, вытер ворсистым полотенцем лицо и заглянул в зеркало, висевшее на стене рядом со шкафом. Лицо серо-землистое, усталое, будто сутки не спал, в темно-голубых глазах тоже усталость. Хотя крейсер и недолго находился в море, но дул стылый ветер, а когда подошли к точке поворота, неожиданно повалил густой снег. Простояв на мостике несколько часов на ветру, он озяб. Тоскливо у Петра на душе, горечь какая-то. Может, сходить к Серебряковым и узнать, нет ли писем от Иры? Молчит она, давно Петру не писала. Видно, замоталась перед экзаменами. В январе она приезжала на каникулы, но радость омрачилась тем, что она едва не попала в госпиталь. А было все так. Ира пригласила его на лыжную прогулку. «Если меня догонишь, значит, я тебя поцелую», — смеясь, сказала она. Хочешь, не хочешь, а надо ее догонять... Ради поцелуя, конечно.
«Пошел!» — крикнула она и, оттолкнувшись палками, стремительно покатилась с горы. Он не видел, как она, зацепившись за деревцо, упала, он услышал ее крик. Подскочил, а она лежит на снегу. Сильно ушибла ногу, и ему пришлось нести ее на руках, пока не добрался до шоссе. «Ты самый добрый, — шептала она ему, — ты очень сильный. Может, я и выйду за тебя замуж». «А ты забавная!» — смеялся Петр. Их взяла попутная машина, и ночью они вернулись в город. Грачеву было не до смеха. Увидев дочь у него на руках Надежда Федотовна уронила на пол тарелку (она как раз накрыла на стол), ее полное лицо с черными крапинками у темно-карих глаз вмиг напряглось, побелело.
— Боже, что с ней! — вскрикнула она и, подбирая на ходу полы халата, подскочила к дочери.
Петр усадил Иру на диван, смущенно одернул воротник шинели.
— Ушиблась малость... — И кивнул Ире. — Ну, я пойду...
Она через силу улыбнулась.
— Оставайся чай пить... Ну? Снимай шинель...
Надежда Федотовна присела на диван.
— Может, у тебя перелом? — Она тронула ее за колено. Ира скривила лицо. — Болит, да?
— Ужасно... — Она не сводила глаз с Грачева, который стоял у двери и, казалось, размышлял: то ли ему задержаться и выпить чаю, то ли уходить.
— Петя, и как это вы проглядели? — упрекнула его Надежда Федотовна.
Не успел Грачев ответить, как заговорила Ира.
— Я сама виновата... Он не разрешал мне с горы спускаться, а я не послушалась. Летела как стрела, и вдруг — кувырк!.. Вывих колена... А, чепуха, — махнула она рукой, — до свадьбы заживет.
Мать тронула ее за плечо.
— Какая свадьба? — строго сказала она. — Ах, Ирочка... Ведь ты учишься. Надеюсь, Петя это понимает? — И Надежда Федотовна мило улыбнулась Грачеву.
«Уж как-нибудь мы с Ирой сами разберемся», — с горькой улыбкой на уставшем лице подумал Петр. Чай он пить не стал, сославшись на позднее время, простился и ушел.
А наутро корабль вышел в море на ракетные стрельбы. Две недели были для Грачева пыткой: он старался не думать об Ире, но все мысли были о ней: как она, что с ногой? И едва «Бодрый» вернулся в бухту, как он сошел на соседний причал, и тут же позвонил Ире. Трубку, однако, взяла ее мать.
— Кто, кто, не поняла? — ручьем звенел в трубке голос Серебряковой. — Ах, это вы, Петя. Не узнала вас. Голос какой-то чужой. Вы не простыли? Нет, да? Молодцом. Вам Иру, да? Я так и поняла. Но ее нет, Петя. Она бы взяла трубку, но ее нет. Как где? Вы меня слышите — уехала. Каникулы-то у нее короткие.
— Когда? — Петр до боли в суставах пальцев сжал трубку. — Вчера, да? А как же нога? Ах, врача вызывали... Так, так. Ну, ладно, спасибо...
Он положил трубку.
«Вот бы съездить к ней в Ленинград», — подумал сейчас Грачев.
Раздумья Петра прервал матрос Гончар. Вошел он в каюту робко с виноватым лицом.
— Товарищ старший лейтенант, вам тут письмо, а я сразу не отдал, позабыл, — он протянул ему белый конверт.
Грачев буквально выхватил письмо из его рук, увидел, что почерк Иры, сказал матросу «идите, спасибо, идите», потом уселся в кресло и осторожно надорвал конверт. Письмо он читал медленно, ощущая в душе прилив необыкновенно радостных чувств. Ира успешно сдала экзамены и теперь собирается на практику; она еще не знает куда, но, видимо, за рубеж.
«Я понимаю, ты ждешь, что я скажу о нашей дружбе? — спрашивала Ира. — И я все чаще об этом думаю — пора наконец нам решать... Я привыкла к тебе и не стану этого скрывать. Без тебя мне тоскливо, скучно, кажется, уехала бы к тебе. А вот когда я дома, то тоска по тебе куда-то мигом исчезает. Я думаю, почему? Только, пожалуйста, не обижайся, я ведь пишу то, что лежит у меня на сердце. Я не знаю, как ты относишься ко мне, но я отношусь ко всему очень серьезно. Кажется, я особо остро поняла это, ощутила всем сердцем, когда в январе уезжала домой. Я даже повздорила с отцом: ведь это он угнал ваш корабль в море! Я прямо и заявила ему, что видно, не хочет, чтобы я дружила с тобой. Он так на меня обиделся, что даже не провожал на вокзал. «Грачев мне близок как никто другой, но я не собираюсь создавать ему особые условия службы, даже ради своей дочери». Ты понял? Он так и сказал.
Петр, а почему ты редко мне пишешь, да и коротко: жив, здоров, был в море, и все. А я бы хотела знать, что у тебя на сердце. Ну, а не забыл насчет нашей поездки к твоей маме? Я вернусь с практики, и мы поедем. Мне очень хочется ближе узнать твою маму. Надеюсь, ты не станешь возражать? Если честно, то мне даже стыдно, и я корю себя, что не съездили мы с тобой в январе. Этот глупый случай на лыжной прогулке... Две недели я не выходила из комнаты, все ждала, вот-вот ты придешь. А потом не вытерпела, спросила у отца; он засмеялся и сказал, что «Бодрый» давно в море. Мне вдруг стало не по себе, я готова была плакать, рыдать, только бы тебя увидеть. Но так и не дождалась. А ты, Петр, думал обо мне? Только правду напиши.
Ты как-то бросил мне упрек, что не сердце у меня, а камень. Ох, как ты ошибаешься! Помнишь, мы весной ходили с тобой в Загородный парк? Ты вел меня под руку, а потом увидел моего отца и вытянул руки по швам. Ты чего так испугался Серебрякова? Мы ведь были в парке, где люди не только ходят под руку, но и целуются. Я не хочу, чтобы ты был как та заводная пружина; любовь, чувство уважения — все это нам, девушкам, очень дорого. Ты тогда отпустил мою руку, а я весь день ходила как в тумане, думалось: не любит он меня, не нужна ему. Только пойми — не ради себя я говорю об этом, ради тебя, Петр. Что, разве не так? У тебя есть пример — Сергей Кесарев. Вера любила его, ждала, надеялась, а он вдруг приревновал ее к другому, а что получилось? Кесарев женился на другой. Я не скажу, что Наташа женщина лукавая, нет, она по-своему хороша, она тоже имеет право на счастье, на семью. Но ведь первая любовь у Сергея дала трещину, а это долго не забывается...»
Грачев свернул письмо. Но тут же вновь развернул его и в конце прочел:
«Я очень буду рада, если ты хотя бы на день приедешь в Ленинград. Я очень хочу тебя видеть. Только, пожалуйста, не говори об этом маме. Она станет волноваться».
«Я очень хочу тебя видеть...» — повторил про себя Грачев. Каким теплом повеяло от этих строк! Ему так и хотелось крикнуть: «Я люблю тебя, Ира, я, конечно же, приеду к тебе! Но он лишь горько усмехнулся: когда приедет, если снова «Бодрый» уходит в дальний поход? А просить Склярова отпустить его на два-три дня бесполезно, скажет: «А что вам, товарищ Грачев, делать в Ленинграде? Ведь ваша мать живет на Кубани?» Петр вздохнул: да, спросит, а объяснить цель своей поездки он не сможет. Ира ему не жена, а невеста...
Грачев спрятал письмо.
«Серебряковым я о нем не скажу», — решил он.
Но стоило ему сойти на причал, как комбриг капитан первого ранга Серебряков, отец Иры, подозвал его. Улыбнулся, поздоровался с Петром за руку.
— Ну, как жизнь? Чего не заходишь к нам? Надежда Федотовна в субботу тебя ждала, даже блины приготовила.
