А может, шеф попросту стареет, превращается в твердолобого консерватора? Не в состоянии охватить умом новых веяний в науке и в жизни? Да ну, ерунда, ему всего тридцать шесть, самый расцвет, пора самой интенсивной работы.
Тырлов, без спору, интересный мужчина, а вот жена у него истеричка и в науке — ноль. Но многие с ней соглашаются, поддакивают — все–таки жена руководителя.
Шеф судил о своих противниках без злобы, с одной стороны, потому, что в достаточном количестве не наделен был ею от природы, а с другой — прежние споры потеряли здесь остроту, отодвинулись за эти острова, за это море. Кричаще обозначились другие заботы в повестке дня.
Появился вот Станислав. Ярый индивидуалист! Но обижается, если даже вскользь намекнешь ему об этом. Он считает себя рубахой–парнем, примером выдержки и мужества. Увы, увы… Мужества, быть может, ему не занимать, а вот с выдержкой — плоховато.
Ах, шут его задери… в общем–то он неплохой парень, только не нужно ему без конца набивать самому себе цену. В общем–то он знающий дело человек, таким всегда нет цены в кочевой жизни, и сейчас, положа руку на сердце, шеф не хотел бы остаться здесь без Станислава. В общем–то и его недостатки активны, шумны — товар, так сказать, лицом. От них при желании легко себя оградить.
А вот кто такой Миша Егорчик? Незаметная, серая личность. Что–то все жует и жует. Что здесь можно жевать, между прочим?.. С ним нужно быть жестче, а?..
Много думалось в эти дни. Много и обо всем подряд.
То о женщинах, которые не стали женами, — как знать, к добру или недобру, — то о недругах, которых хотелось бы видеть друзьями, то о жизни дальнейшей, о жизни вот здесь, под этим набрякшим небом.
Вечером Юрий Викентьевич заметил мигающий светлячок, прошедший где–то высоко по своей межзвездной орбите.
— Кто там «летающее блюдце» высматривал? — спросил он. — Вон, похоже, спутник пролетел. Как это по–ла–тыни? Per aspera ad Astra! Через тернии — к звездам. Н–да–а… Однако глупо, что во времена спутников и космических полетов существуют на земле необитаемые острова!
Настроив себя на особый лад, шеф посетовал, что давно не слышал настоящей музыки — нет, не вашего Эллингтона — Баха, а?.. Прокрутить бы несколько арий Шаляпина, Собинова — это как очищение от грехов, именно, именно…
Станислав не поддержал этой темы. Он был занят собственными переживаниями.
— Днем я смотрел на тот остров, — уронил он в раздумье. — Не мог наглядеться.
— Вас волнуют те каннибалы?
— Ага. Я все пытаюсь постигнуть природу их поступка. И не могу. Что это, самурайская отрыжка, самурайские штучки?.. Ведь вот наши — ребята, которые на барже…
— Наши ребята… — недовольно пробормотал шеф; ему, вероятно, не нравился самый предмет беседы. — Нужно иметь в виду, что процесс морального упадка человека находится в прямой зависимости от физической деградации его организма. Он естествен, этот процесс… Слабеет, видите ли, тело, сдает и мозг… Так вот весь фокус в том, что одни способны сохранить высокий дух, человеческое, так сказать, подобие дольше, другие — нет.
Из темноты пододвинулся к костру Витька.
— Неправда, — сказал он, — . неправда, что до уровня зверя может опуститься каждый — один раньше, другой благодаря силе духа позже. Неправда это. Вон на «жучке» блуждали восемьдесят два дня в океане, у них давным–давно не стало еды, но ведь друг друга они не поели.
— Во–во, Витька! — поддержал его Станислав. — О чем я и толкую шефу.
Шеф улыбнулся. Ладно, ладно, он не спорит. Возможно, он не совсем точно сформулировал свою мысль. Социальные мотивы, нравственные принципы, благородство духа, воспитание… Все это, разумеется, влияет на человека.
Голод весьма могущественный фактор. Он правит миром: мыслями, чувствами, поступками людей. Но власть голода отнюдь не фатальна, нет, — охотно уступил шеф напору Витьки. И еда не единственное, что может волновать человека в часы бедствий.
Ночью забарабанил по тенту над палаткой дождь; вот он уже стал секущим, пробойным, как гвозди, а вот и рухнул на землю потопом, будто прорвалось небо. Море угрожающе зарокотало. Бешеные порывы ветра трепали палатку.
«Не устоит», — подумал шеф, на миг представив себя раздетым и несобранным во власти тайфунного ливня; зажег свечу, которую обычно строго экономил.
Витька надевал на себя все, что нащупал под руками, впопыхах засовывал в рюкзак разбросанные вещи.
Иногда ветер как бы стихал, но потом его таранно бьющие удары обрушивались на палатку с новой силой. Похоже, что сорвало тент, и вода теперь протекала по швам, бисерно проступала сквозь парусину. Слышно было, как вздрагивают и, подобно звенящим струнам, напрягаются оттяжки.
— Придется закрепить, — сказал шеф. — А то сорвет.
Его то и дело накрывало ослабевшим полотнищем, и он
зябко поеживался. Сверху на голову лилось уже ручьем.
— Бесполезно. Промокнешь в момент, а закрепить толком не закрепишь, — покачал головой Станислав. — Все равно вырвет с мясом. Уж лучше понадеемся на судьбу.
Вверху, у разрушенного кратера, что–то громоподобно ухало, в ущельях барабанно грохотала вода, ворочая камни. И вдруг хлестко, со свистом лопнули оттяжки, палаточная крыша упала, свеча погасла. Воцарился мрак.
— Ну вот, дождались, — сказал шеф с досадой.
— Как–нибудь переживем, — беспечно отозвался Станислав; у него было завидное состояние духа, будто ничего не произошло — так, налетел какой–то грибной дождичек. — Если нас и унесет, то вместе с палаткой.
Все–таки шеф выбрался наружу. Он попытался что–то там связать, но безуспешно.
— Вам помочь? — тоненько спросил Витька: он уже заранее дрожал.
— Не нужно! — прокричал снаружи шеф. — А вообще
следует вот что… следует всем выбраться, и давайте усядемся где–нибудь под защитой скалы. Палатку с барахлом оттащим туда юзом. Ну, как?!
— Это что в лоб, что по лбу, — сказал Станислав.
Но его кое–как уломали.
Остаток ночи сидели спина к спине и стучали зубами от озноба, пока к утру Станислав, воистину маг и чародей, не разжег в затишке костра. Он исступленно возился с ним часа два кряду. Наконец ему удалось закрыть собою и высушить собственным дыханием несколько щепочек. Воспламенившись, они мало–помалу дали начало тому гигантскому костру, которому даже тайфун оказался не страшен.
К утру облачность еще не разошлась. Было пасмурно.
— Море сегодня — сепия, — сказал, возвратившись с берега, Витька. — Будто тысячи осьминогов, испугавшись тайфуна, выпустили свои чернила. Вода черная, неласковая.
— Плевать, — сказал Станислав, — плевать, ничего не страшно, когда есть огонь.
— Если убрать из вашей жизни огонь, что–нибудь еще останется? — заулыбался шеф.
— Ничего. Нет жизни без огня.
— Нет дыма без огня, это верно. А жизнь, представьте, бывает, — не согласился шеф; он грел о кружку с кипятком красные руки и все еще простодушно улыбался: — Эх–ма–а!.. Как сказал поэт: «Холостой стаканчик чаю, хоть бы капля коньяку!»
Шеф вдруг бог знает о чем заговорил: о тех временах, когда люди каким–то образом обходились без огня, когда природа возникновения тепла была им еще неизвестна, когда они еще не научились добывать его посредством трения дерева о дерево или удара камня о камень.
У айнов, населявших когда–то Курилы, разумеется, был огонь; но жили они в общем незавидно: питались мясом морского зверя, птицей и при всей скудности такого меню даже рыбой пренебрегали.
— Нам совсем просто и легко здесь будет, если мы привыкнем смотреть на мир безыскусными глазами айнов, — медленно, с легкой грустью проговорил шеф. — И задним числом позаимствуем у них опыт приобщения к здешней чудо–природе. Одежду, например, они делали из птичьих шкур, сшитых сухожилиями сивуча, перьями внутрь. Как видите, сырьевой базой для пошива такой одежды мы тоже располагаем. Сверху мы ее можем, опять–таки по примеру айнов, украсить клювами кайр и морских попугаев, разными блестящими перьями, а окантовочку дать из узких полосок меха. Затем парки, надевающиеся через голову, — нечто вроде зимнего комбинезона, а?.. Подпоясавшись ремнем из сивучьей кожи, за пазуху такой парки можно складывать что угодно, как в рюкзак: жестянку с порохом, чай, сахар, вареный рис, мясо, какую–нибудь одежонку. Нередко айны туда же складывали и приносимые к кораблям зверобоев яйца морских птиц. Увы, иногда получалась яичница.
— Богатая перспектива, — буркнул Станислав.
— Лучше, чем ничего, — засмеялся Витька. — Ставлю десять против одного, что вы наизусть знаете Сноу, раз так подробно описали эту картину… насчет айнов…
— Вчера некоторые места перечитывал, — сознался шеф. — Книжка в смысле отдельных подробностей весьма ценная. А вообще, товарищи, у нас нет пока основательных резонов жаловаться на жизнь, а?.. Стихия, которая нас окружает довольно, я бы сказал, плотно, она пока… она пока сентиментальна, а?..
