— Мы выслушали вас внимательно, хозяин, и не собираемся возражать вам. Допустим, все, что вы говорите, правда. Но разве улучшится положение рабочих фабрики оттого, что мы передадим им ваши слова?! У рабочих нет больше сил жить так, как они живут сейчас. Мы уходим и оставляем вам письменные требования ваших рабочих. Мы будем ждать ответ до завтрашнего полудня. Если ответа не будет или если ответ не удовлетворит рабочих, фабрика объявит забастовку.
Представители рабочих ушли.
Гости, находясь под впечатлением красноречивых слов Гаджи, были уверены, что представители стачечного комитета вняли своему хозяину и, вернувшись на фабрику, успокоят рабочих.
Гаджи пожаловался друзьям:
— И это те самые люди, которые некогда работали, как волы, не поднимая глаз от земли! Общаясь с русскими и армянами, они потеряли совесть. Большевики вселили в них дух безумия. Как жаль, что губернатор Накашидзе так рано ушел от нас! Покойник при жизни часто говорил мне: «Я вскрою бунтарям черепа и вырву из их мозгов крамольные мысли!» Будем уповать на милость аллаха. Пусть он поможет нам осуществить мечты покойного.
Едва стало известно о дне похорон губернатора, Гаджи продиктовал секретарю две телефонограммы: одну — управляющему своей фабрики, вторую директрисе азербайджанской женской школы.
Не удовлетворившись этим, он решил лично позвонить управляющему фабрики Гаджи Мамеду.
— Алло, Гаджи Мамед. Это говорю я, Гаджи… Здравствуй, здравствуй! Похороны губернатора состоятся завтра… Да, конечно, надо… Завтра траурный день, поэтому фабрика не должна работать. Вы все, и ты, и инженеры, и мастера, и рабочие, и фабричные дворники, должны организованно явиться на похороны. Ты слышишь меня?.. Сделаешь так, как я говорю тебе. Только, чтобы был порядок!.. Как? Что?.. Выдадим, выдадим. Всем, кто пойдет, выдадим заработную плату… Что, что?… Слушай меня внимательно, Гаджи Мамед!
Ты должен навести порядок на фабрике!.. Нельзя пускать дело на самотек… Помолчи, помолчи. Послушай, что я тебе скажу. Ведь ты же знаешь силу денег! А коли так, нечего попусту языком молоть. Кто они такие — эти члены стачечного комитета?! Сколько их? Два-три человека… Да ты пойми, что я хочу сказать тебе… Ты слышишь меня?! Пойми, что я имею в виду… Постарайся сделать так, чтобы рабочие отошли от этих людей. Пусть стачечный комитет останется один на голом месте… Помолчи пока, не болтай. Сейчас я научу тебя, как поступить. Я всю мою жизнь только и делал, что заставлял рабочих трудиться. Не все рабочие такие умные и развитые, как некоторые… Тебе ясна моя мысль?… И слава аллаху, что это так… Ну так вот, два-три расторопных пройдохи могут сбить с толку сто человек, даже тысячу… Так вот… Не надо зевать, прибери к рукам тех, кто сбивает рабочих с толку. Я научу тебя, как это делать. Ты же знаешь, на моей фабрике русских и армян очень мало. Большинство рабочих — из Ирана. Я специально брал их на работу, чтобы в нужный момент использовать. Завтра составь специальный список, занеси в него имена рабочих из Ирана, тех, кто поавторитетнее и пользуется уважением у рабочих. Только список этот держи в секрете. Так вот, ты вызовешь их к себе и по секрету скажешь: «Гаджи увеличит вам заработную плату на тридцать процентов, но с условием, что никто не будет знать этого. В начале каждого месяца вы будете приходить ко мне тайком и получать от меня эти ваши тридцать процентов…» Ты понял, как надо действовать, Гаджи Мамед?… Уверяю тебя, забастовка будет сорвана и все члены забастовочного комитета будут посрамлены. Ты все понял? А этому лентяю молле Заману скажи: «За что тебе, бездельнику, Гаджи платит лишние двадцать пять рублей в месяц?! Почему ты не можешь наставить на путь истины кучку дураков, рабочих из Ирана?! Слушай меня дальше… Послезавтра, — не завтра, а послезавтра, ты освободишь все комнаты фабричной конторы и прикажешь устлать полы чистыми коврами, затем прикажешь купить в магазине двадцать пудов сахара… Да, да, сахара. Чему ты удивляешься?! Я сам вызову Мирзу Кямала и договорюсь с ним обо всем. Короче говоря, ты организуешь на фабрике поминки по имаму Гусейну. В конце дня вы не позволите рабочим идти на митинг, организованный большевиками. Объявите: каждый, кто придет на поминки по имаму Гусейну, получит по два стакана сладкого чая. Пусть рабочие займутся угодным аллаху делом. Вспомни: год тому назад я составил инструкцию, как вы должны вести мои дела на фабрике. Найди эту бумажку и делай все по ней. Ты слышишь?! Вот так!.. Если рабочего предоставить самому себе, он пойдет и станет большевиком. Ты ведь знаешь, у этих типов отлично подвешен язык, они хорошо болтают. Большевики кого угодно могут сбить с пути истины, не то что темных иранцев. Через неделю я приеду на фабрику и проверю вашу работу. Теперь о другом… Рядом с твоей конторой есть большое помещение, в котором эти типы предлагают открыть школу. Так вот, превратите это помещение в мечеть. Пошли людей к ахунду Ахмедали, возьмите у него старенький минбер, покрасьте его, подновите. Прибавишь молле Заману еще пять рублей, скажешь: так приказал я, Гаджи. Пусть он трижды в день выкрикивает с минбара азан сзывает верующих. А я хорошо заплачу ахунду Хадызаде, пусть два раза в неделю приходит и учит читать молитвы рабочих, совершающих намаз. Постарайтесь, чтобы дети рабочих ходили в вашу мечеть. Если бы вы приняли все эти меры заранее, сегодня невежественные рабочие не просили бы открыть школу для своих детей, не требовали бы от нас акушерок и докторов и возили бы больных не к докторам, а к сеидам и моллам. Однако и сейчас не поздно. Надо как можно скорее принимать меры. Ты слышишь меня, Гаджи Мамед? Эй, Гаджи Мамед!… Чуть было не забыл… Я послал на фабрику мешок с траурными повязками. Постарайся, чтобы все рабочие, которые придут на похороны губернатора, повязали на руку черные повязки. Это надо сделать таким образом: сначала вызови пять-шесть человек и сунь им в руки по двадцать-тридцать копеек. Рабочие — что бараны: куда один, туда и другой. Увидят черные повязки у одних — и тоже нацепят. Ты все запомнил, что я сказал тебе?!. Вот так!… Ну, раз запомнил, ступай, действуй!… Завтра жду твоих рабочих на похороны губернатора!…
Гаджи положил телефонную трубку, тяжело вздохнул, затем отправил в рот ложку варенья и запил остывшим чаем. После этого он опять поднял трубку и попросил соединить его с мусульманской женской школой.
— Алло, говорит Гаджи. Завтра состоятся похороны губернатора. Сначала все мусульмане города соберутся у моего дома, где будут читаться молитвы, затем все примут участие в похоронах — направятся к дому покойного. Завтра в час дня приведите всех учениц к моему дому. Пусть девушки вплетут в волосы черные ленты. Кроме того, у каждой на руке должна быть черная повязка. Составьте список учениц, которые откажутся подчиниться вашему приказу.
На следующий день к полудню движение на Горчаковской улице было приостановлено. К дому Гаджи пришли тысячи мусульман, начиная от лавочников, кончая носильщиками.
Кочи Гаджи Аслан со своими людьми метался по базару, отдавая приказания:
— Чего стоишь?!. Живей, живей!… Беги к дому Гаджи!… Эй, поторапливайся!…
Запуганные мусульмане покорно, как стадо овец, потянулись к дому своего „отца“.
Молодчики Гаджи Аслана, угрожая расправой, бегали по городу и принуждали азербайджанцев идти на похороны губернатора. Лавочники, владельцы магазинов безропотно повиновались приказам кочи.
Шум толпы на Горчаковской улице не мог заглушить громких молитв, которые вырывались из широких окон парадного зала дома Гаджи.
В доме было полно пароду. Но впускали только тех, чье имя значилось в заранее составленном списке.
Гаджи ходил среди гостей, отмечал, кто пришел, кого нет.
Головорезы Гаджи Аслана стояли, выстроившись в один ряд, все в высоких, черных каракулевых папахах, в бархатных жилетах с посеребренными стеклянными пуговицами; из-под пиджаков выглядывали ручки пистолетов; у всех были лихо подкручены усы.
Рядом с ними, в три шеренги, стояли ученицы женской школы — с черными лентами в волосах, с траурными повязками на руках.
Кочи вели непристойные разговоры, вгоняя девочек в краску.
— Ах, похитить бы вот эту пташку!…
— Эх, попадись она мне в руки!…
— Да, схватить бы такую — и в фаэтон!… И без промедления в садик Нардаран!…
— Гаджи за такие вещи по головке не погладит! Вон видишь стоит женщина? Все зависит от нее. Она дала клятву выдать замуж всех этих девочек.
— Нам-то с тобой ни одна не достанется!
— Достанется и тебе, если такие, как Ашур-бек, не обесчестят всех этих девочек!
— Что верно, то верно. В кабинете директрисы каждую ночь веселятся…
— Говорят, девочки, которые позволяют развлекаться с собой, ходят в зеленых шляпках.
Болтовня необузданных, грубых кочи возмущала школьниц.
