— Довольно! — прервал его Иванов. — Ты бывал в плавании?
— Так же, как и ты.
Иванов от неожиданности заморгал глазами.
— Мы что, свиней вместе с тобой пасли? — загремел голос механика, отдаваясь по всем бункерам. — Какая я тебе ровня. Ты не знаешь, как надо разговаривать с начальством?
— Знаю, — хладнокровно ответил Джонит, завязывая шелковый платок аккуратным узлом. — Но я знаю и то, как должен обращаться ко мне незнакомый начальник, пока мы с ним не выпили на брудершафт. Сколько я ни служил на пароходах, там даже капитаны говорили мне «вы».
— И ты думаешь, что и здесь с тобой будут так же обращаться? — рассмеялся Иванов. Ему нравилось поведение Джонита, он почувствовал, что имеет дело с толковым парнем, но продолжал разыгрывать роль оскорбленного начальника.
— А ты думаешь, нет? — самоуверенно возразил Джонит. — Какие у меня будут обязанности?
— Посмотрим, что ты вообще умеешь делать.
— Например?
— Прежде всего, покажи, умеешь ли ты кидать уголь в топку.
Это было самым большим оскорблением, какое можно нанести опытному кочегару. Джонит побагровел от злости, но промолчал. Взяв лопату, он встал к угольной куче.
— В которую топку? — спросил только он.
Иванов с удовлетворением отметил, что у Джонита от волнения дрожат руки. Прекрасно, паренек, прекрасно, понервничай — и ты сразу же начнешь пороть горячку. Даже самые опытные кочегары, если их разозлить и если за каждым их движением наблюдает начальство, не могут правильно кидать уголь — лопата то ударяется ниже топки и уголь высыпается на пол, то взлетает выше и половина угля остается на лопате.
Джонит открыл топочную дверцу и приступил к работе. С первого же броска Иванов понял, что это опытный кочегар. Подхват угля на лопату, размах и сильный бросок — все движения были настолько рассчитаны и свободны, что лучшего нечего и желать. И всякий раз уголь ложился туда, куда хотел кочегар.
— Это было с правой стороны, — произнес Иванов. — Теперь пойдем к другому котлу и посмотрим, как ты работаешь с левой руки.
Многие хорошие и опытные кочегары не умеют кидать уголь с левой руки; если им приходится бросать уголь в топку слева, они переходят на другую сторону и кидают с правой руки, но каждый такой бросок требует затраты лишнего времени на переход и поворот.
Джонит перешел на другую сторону кочегарки, открыл топку крайней печи и доказал, что левой рукой он орудует так же ловко, как и правой.
«Замечательный парень, — порадовался про себя Иванов. — Я его постараюсь перетащить в свою смену».
— Ладно, — сурово произнес он. — Топить ты как будто умеешь, а вот как чистишь топку и держишь пар, это увидим в море. Скажи, за что ты меня давеча обругал? — вдруг спросил он. — Тебе, наверное, не нравится на этом пароходе? Хочешь сняться с якоря?
Джонит испытующе посмотрел на механика, затем, отвернувшись, сплюнул и стал подниматься по трапу вверх.
— Куда ты пошел? — спросил Иванов.
— Укладывать свой мешок.
— Зачем?
— Как — зачем? Или ты думаешь, что я буду ждать, пока меня вышвырнут? Я уже вижу, что мне здесь не служить. Так лучше заблаговременно уложить свои манатки и сказать «гудбай».
— Вот еще шальной! — обозлился Иванов. — Кто тебя вышвыривает, разве тебя гонят отсюда?
Джонит остановился на середине трапа и, недоумевая, уставился на механика.
— Вот как?
— Ну да, так. Ты будешь у меня в смене. А теперь пойдем в машинное отделение, и помоги мне у слесарного станка. Ты напильником работать умеешь?
— Напильником? Ха… — Джонит от души расхохотался. — На каком-то «датчанине» я отремонтировал динамо-машину…
До обеда Джонит работал в машинном отделении, затачивал напильником, пилил металл, смазывал, как заправский слесарь. Вскоре Иванов убедился, что Джониту можно кое-что поручать самостоятельно. Благодушно ворча, он поучал его, то и дело требуя подать то гаечный ключ, то отвертку или деталь машины, и ни разу Джонит не ошибся.
Во время обеда Джонит опять учинил скандал. Это произошло на палубе, у окна каюты первого механика. Там была насыпана куча шлака. Обычно шлак не выбрасывают до выхода судна в море, а там в первую же ночь кто-либо из трюмных сбрасывает его за борт. Но в портах запрещено выкидывать за борт какие бы то ни было отбросы, поэтому кучи шлака постепенно превращаются в настоящую помойку, куда моряки выбрасывают все: пустые консервные банки, кости, картофельные очистки, разбитые ламповые стекла и тому подобное. В теплую погоду гниющие остатки издают зловоние, и куча отбросов становится бичом экипажа.
Выйдя из кочегарки на палубу, Джонит увидел, как один из матросов выливает на шлак помои.
— Обожди, сосед! — крикнул он, подойдя к матросу. — Ты что сейчас сделал?
— А ты будто не видел? — огрызнулся матрос и собрался уходить.
— Погоди, дружок, не спеши, — Джонит схватил его за обшлаг. — Что тебе здесь, помойка, да? Черные вам, рогачам, лакеями, что ли, нанялись? Кому этот мусор за борт придется кидать? Трюмным. А кто сюда сейчас вылил помои? Ты. Так вот постарайся, чтобы они немедленно были отсюда убраны.
— Убирайся к черту! — выругался матрос, вырываясь от него. В руках Джонита остался кусок обшлага матроса.
— Еще неизвестно, кто из нас скорее уберется к черту, но мне сдается, что это будешь ты. Стоп, сосед… — Джонит, схватив матроса за плечи, подталкивал его к куче шлака. — Сию же минуту убери.
— Даже не подумаю.
Увесистая затрещина усадила матроса на только что вылитые помои.
— А теперь собираешься? — спросил Джонит.
— Я пожалуюсь штурману.
Еще зуботычина, от которой строптивый матрос растянулся на палубе во весь рост.
— А теперь пойдешь жаловаться?
Матрос с отвращением стал собирать помои. Кое-кто издали любовался необычной картиной, а первый механик Дембовский внимательно следил за Джонитом, который стоял над матросом, осыпая, его в виде поощрения самой изысканной бранью. Наконец Дембовский не выдержал и вышел на палубу.
— Что здесь происходит? — резко обратился он к Джониту.
— Уборка, чиф, — небрежно ответил Джонит, скрестив руки на груди. Почитателю военной выправки такое поведение показалось предосудительным, и он вскипел от злости.
— Хватит, — кивнул он матросу, — кончай это. Он уберет потом. Это обязанность кочегаров.
Джонит загородил матросу дорогу.
— Кончай, кончай, все равно тебе рано или поздно придется заниматься этим. Я не прикоснусь к куче до тех пор, пока в ней не останется ничего другого, кроме шлака из топок.
Матрос недоумевал, как ему быть. В присутствии Дембовского Джонит не мог ему ничего сделать, но что будет потом? Не всегда же его будет охранять авторитет чифа. Чтобы дать возможность матросу самому решить, как поступить; Джонит отошел немного в сторону и стал наблюдать. После минутного колебания матрос наклонился над кучей и продолжил начатую работу.
— Я тебе говорю, не делай этого! — шипел, побагровев, Дембовский.
— Ничего, господин механик, мне ведь не трудно, — ответил еще более покрасневший матрос и поспешил закончить то, от чего он только что отказывался и что ему даже запрещал Дембовский — второй после капитана начальник на судне. Это парадоксальное явление, когда человек выполняет неприятную для него работу и когда приказание простого кочегара значит больше, чем запрещение чифа, поразило Дембовского. Кинув на Джонита злобный взгляд, он вернулся в каюту. Добившись своего, Джонит направился в кубрик. Он приобрел себе еще двух врагов, один из которых был не на шутку силен. Но это его не печалило. Совсем напротив, казалось даже, что растущее число противников доставляло ему радость. Чем их больше, тем выше честь; чем сложнее игра, тем она увлекательнее.
«И не таких львов видывали…» — было девизом Джонита, его боевым кличем уже не первый год. И всегда он выходил победителем. Почему на этот раз должно быть иначе?
4
Уже больше двух недель «Пинега» стояла под погрузкой — грузили различный строительный лес. В последние дни штурманам некогда было и дух перевести. Производить осмотр груза помогали боцман Зирнис и один из матросов. Но и помимо осмотра у них находилось много всяких других дел. Волдис Гандрис вел журнал погрузки и чертил ее план. На его плечи ложилась громадная ответственность за правильное размещение многочисленных грузов. По прибытии в Англию их надо было выгружать в определенной последовательности. Если на конечном пункте чего-нибудь не хватит, что-нибудь будет повреждено или спутано с другой партией грузов и этим будет причинен убыток судовладельцу, то пострадает в первую очередь первый штурман: его уволят со службы или, в лучшем случае, понизят в должности. Помимо этого, он еще обязан принимать судовую провизию, краски, бензин, канаты, керосин. Капитан Белдав больше находился на берегу, а возвратясь на пароход, молча следил за деятельностью Волдиса. Дескать, посмотрим, как ты расхлебаешь эту кашу. Я не собираюсь тебя щадить.
