— Как вы думаете, — она смотрела прямо на него, — здесь хорошо молотили?
Синяков недоуменно развел руками.
— Я не понимаю…
— Да вот мы тут хлеб нашли в соломе.
— Хлеб? — переспросил Синяков. — Как это может быть?
Элька достала из кармана своего полушубка несколько колосьев и протянула их Синякову.
Он потер колосья, и на пол соскользнуло несколько зерен.
— Видите? Видите? Вот где наша пшеница.
— Да, необмолоченные колосья… Где вы их взяли? Вы были у скирд? — отрывисто спрашивал Синяков и мял в руке колосья.
— Нет, пока еще не была. Мы только сегодня вечером это обнаружили. Что вы скажете?
— Странно… — Синяков словно бы задумался. — Не знаю, как это получилось… Может быть, случайно завалялось несколько необмолоченных…
— Нет, нет, здесь что-то не так. Завтра мы выйдем в степь. Вы, конечно, пойдете с нами, поможете нам? Попробуем перемолотить…
— Вы это серьезно? — Он вынул из кармана жестяную коробку с махоркой.
— А вы как думаете?
— Я думаю, — он медленно скручивал цигарку, — я думаю, что хлеб в самом деле где-то есть, но, кажется, не там, где вы его ищете… Понимаете, хлеб здесь молотили не один день, бывали и дожди, колос мог отсыреть… Но ведь сколько его могло остаться?
— Вы думаете, не стоит перемолачивать? — Элька растерялась.
Синяков снисходительно улыбнулся.
— Видите ли, если взять несколько отдельных колосьев, может в самом деле показаться. Но в скирде… В такие морозы вы пошлете колхозников в степь, молотить пустую солому?
— А вдруг? А если мы все-таки найдем хлеб? Вы понимаете, что это значит? Ведь мы сразу поставили бы колхоз на ноги.
Синяков зашагал по комнате. Какую оплошность он допустил, что не приехал сюда, как только вернулся из Харькова! Надо что-то предпринять… Но что? Вдруг он успокоился. Когда молотьба уже подходила к концу, секретарь райкома провел два дня в колхозе, и последнюю скирду хорошо обмолотили. Отлично! Пусть она заставит людей в такой мороз обмолачивать пустую солому! Это даже ему на руку.
— Ну что ж, может быть, стоит попробовать… Хотя не верится.
— Посмотрим, — ответила Элька, уже с задором. — Значит, договорились? Завтра молотим. Да, кстати… Вы знаете Юдла Пискуна?
— Кого? — Синяков сделал вид, что не расслышал.
— Завхоза.
— А… Ну да, знаю.
— Что вы можете сказать о нем?
— Как будто мужик работящий. В хозяйстве разбирается… А почему этот человек вас интересует? — спросил он безразличным тоном.
— Да так… Колхозники его недолюбливают, — медленно ответила Элька.
«Должно быть, неспроста она спрашивает. Неужели этот олух чем-нибудь себя выдал? Надо сегодня же повидаться с ним». Но внезапно мелькнула другая мысль.
— Ну, я пойду. — Синяков вопросительно посмотрел на Эльку. «Чем черт не шутит… Вдруг клюнет». — Я часто вспоминаю нашу встречу в степи. Ведь такую девушку, как вы, не часто встретишь. — И он посмотрел на Эльку многозначительно.
Она покраснела.
— Однако вы умеете говорить комплименты!
— Я серьезно…
— О, я в этом не сомневаюсь! — сказала Элька насмешливо, но не без удовольствия.
Синякову показалось даже, что она ласково посмотрела на него.
— Где вы остановились? — спросила Элька, поправляя волосы.
— Пока нигде. «Рискнуть? Вдруг оставит?»
— Откровенно говоря, мне некуда идти. Уже поздно…
— Постучитесь к Калмену Зоготу, он человек гостеприимный. Хотите, я вас провожу?
— Зачем? Не надо.
Он застегнул бурку и набросил на голову башлык. «Ну что ж, отложим до следующего раза».
— Значит, завтра увидимся? — Она подала ему руку.
— Да, спокойной ночи.
Синяков распахнул дверь. Ветер ударил сухим снегом в лицо. Элька быстро затворила дверь и заперла ее на задвижку. «Кажется, погода портится», — подумала она с тревогой и подошла к окну.
11
Для Юдла Пискуна наступили тяжелые дни. Мало того что он вечно изнывал от страха перед Синяковым, так нежданно-негаданно свалилась сюда эта недостреленная девка, а не успел он опомниться — как на тебе! — еще и Хонця приехал вдобавок, провалиться им всем в одну яму! Теперь эти двое насядут на Волкинда, а если Волкинд слетит, ему, Юдлу, несдобровать. Куда деваться? Что делать?
Юдл выискивал всякие поводы, чтобы быть поближе к Эльке, — то привозил ей будылья для топки, то приносил газеты, то расчищал снег около ее хаты. Для чего это ему нужно было, Юдл и сам толком не знал. Он не раз замечал, что Элька словно недовольна, и пугался до смерти, что вот сейчас она его подзовет и скажет… О чем она скажет? О том, как он стрелял в нее? О припрятанном хлебе? О каких-нибудь более старых делах?… Он умирал от страха и все-таки чувствовал себя спокойнее, когда Элька была на глазах.
Надо было сидеть тихо, но как это сделать? Кто знает, чего потребует Синяков, а ведь сейчас каждый шаг — это верная погибель. Попробуй сделай что-нибудь, когда за тобой следит столько глаз! И попробуй не сделать, когда твоя жизнь в руках у этого изверга! Нашел себе безопасное местечко, нечего сказать! Юдл готов был бросить все и вся — дом, добро, схороненный хлеб — и среди ночи удрать куда глаза глядят. Но как быть с женой и сыном? Они-то ведь ничего не знают… Со всех сторон скверно!
Сегодня утром, когда Юдл пришел на колхозный двор, Волкинд велел ему съездить в Санжаровку — отбить на мельнице отруби для скотины. Юдлу очень не хотелось уезжать, но рядом с Волкиндом стояла Элька, и он не посмел спорить.
Как назло, у санжаровской мельницы собралось много подвод, и Юдл освободился поздно. Мороз усилился. По дороге назад Юдл продрог и осыпал проклятиями лошадей, холод, а главное — ее, Эльку. Почему именно его послали в Санжаровку? Наверно, это не зря…
В дом он вошел усталый и злой, чувствуя потребность на ком-нибудь отыграться. Виновата во всем жена — зачем она позволила ему ехать? Но Добы он не застал. Иоська сидел один, наклонившись над столом, и что-то рисовал. Увидев отца, мальчик бросился к нему навстречу.
— Знаешь, папа…
Юдл остановился посреди комнаты.
— Где мать?
— Она сейчас придет… Ты знаешь…
— Куда она пошла? Помоги снять кожух! — крикнул Юдл.
Иоська быстро стянул с него кожух и валенки. Он чувствовал, что отец сильно не в духе и лучше бы к Нему не приставать, но не мог удержаться и снова начал:
— Ты знаешь, папа…
Юдл стоял в одних портянках и оглядывался, отыскивая сапоги.
— Ну что там такое, выкладывай! — буркнул он.
— Ой, что здесь завтра будет! — захлебываясь от восторга, говорил Иоська. — Что будет… Все поедут в степь с молотилкой… солому молотить…
— Какую солому? Зачем молотить?
— Солому, которая в степи. Скирды…
— Скирды? Какие скирды?… Кто это говорил? Где мама? Куда она ушла? — Юдл всеми силами старался не выдать тревогу. — Что ты молчишь? — крикнул он.
— Я же тебе сказал… Товарищ Руднер, Волкинд и Хонця сегодня нашли колосья в соломе.
— Какие колосья? — кричал Юдл.
— Ну как ты не понимаешь! Хлеб плохо молотили… И теперь будут еще раз молотить…
— Что? Еще раз молотить? Говори толком!
— Так я же говорю… Колосья… Вот я тоже принес охапку, уж пробовал молотить.
Мальчик направился в угол, где лежала утоптанная солома. Пробегая мимо стола, он задел кувшин. Кувшин упал и разлетелся на куски.
Юдл вздрогнул, подскочил к Иоське и схватил его за шиворот.
— Что ты сделал, а?
Иоська испуганно смотрел на отца, стараясь вырваться. Но Юдл крепко держал его.
— Пусти! — закричал Иоська.
— Что? — шипел Юдл. — Что ты сделал, а? — Он занес руку над головой Иоськи.
— Не бей меня! Я нечаянно…
Юдл тряхнул его так, что у мальчика лязгнули зубы.
— Отпусти! — побледневший Иоська рвался из его рук. — Не бей! Я расскажу в отряде.
— Ах ты собачье отродье! — вскинулся Юдл. — В отряде расскажешь? Всю посуду в доме перебьешь, а потом побежишь жаловаться в отряд?… Ах ты щенок паршивый! Пока еще отряд тебя не кормит, пока еще ты жрешь мое мясо, пьешь мою кровь…
Мальчик не переставал кричать. Пальцы Юдла разжались сами собой. Иоська отскочил в сторону и исподлобья следил за отцом, который в бешенстве метался по комнате. Портянки у него размотались и волочились по полу.
— В отряде расскажет… Что ты там расскажешь? Уже и пальцем нельзя его тронуть… Ах, сгорите вы все!.. Вот трудись, отдавай за него жизнь — и не смей ему слова сказать… Ну, что ты стоишь? Подойди сюда…
Иоська не двигался с места.
— Что я тебе сделал? Подойди сюда, — упрашивал Юдл сына. — Где мама? Куда она пропала?
Иоська был сильно обижен. Он так ждал отца, хотел ему первому все рассказать, думал, что отец обрадуется, когда узнает про завтрашнюю молотьбу… Иоська еще никогда не видал, чтобы зимой молотили. Весь хутор завтра выйдет в степь! Он так ждал отца, а тот набрасывается на него, дерется. Из-за кувшина…
