Вечерами Яшка отдыхает вместе со всеми. Особенно любит он «болеть». Если играют в волейбол, Яшка садится на штангу, к которой привязана сетка, и следит за мячом. Во время футбольных состязаний любимое место Яшки — футбольные ворота.
Днем Яшка делает разминку. Он забирается в небо так высоко, что превращается в черную точку.
— Наш воздушный разведчик, — шутит Махортов.
Вдоволь налетавшись, Яшка возвращается.
— Никуда он от нас не улетит. У Яшки нашего — душа ракетчика, — серьезно утверждают солдаты.
Стайки рябеньких серых куропаток сновали по припорошенной снегом степи. На ракетном полигоне их никто не трогал. Может быть, поэтому они и не боялись людей в серых шинелях. Наиболее смелые курочки подходили к самым ракетным установкам, оклевывая головки высохших трав торчащих из-под снега. Теплая погода постепенно сменилась холодной. Зима вступила в свои права.
Ударили морозы. Подули свирепые метели. Куропатки куда-то исчезли. Видимо, укрылись. от непогоды в оврагах, кустарниках. И только ракетчикам не было дела до погоды. Печет ли знойное солнце, дуют ли ветры, идет ли дождь или снег — ракетчики должны выполнять боевые стрельбы.
Однажды утром солдат Грибков, заготовляя для печки дрова, среди поленниц нашел полузамерзшую курочку. Обессиленная и закоченевшая, она даже не пыталась сопротивляться. Солдат сунул ее за пазуху и принес в палатку.
— Послушайте, какую сказку я вам расскажу, — многозначительно произнес Грибков, останавливаясь посреди палатки. — Жила-была у бабушки курочка ряба...
Грибков распахнул шинель и осторожно вынул маленькую серенькую куропатку.
— Из этой хохлатки получился бы неплохой жареный цыпленок, — Засмеялся кто-то из угла.
— Живодер! — возмутился Грибков. — Ты посмотри на нее. Неужто поднимется рука?..
Он снял с головы шапку, уложил в нее курочку и пододвинул поближе к теплой железной печке.
— Накормить бы ее, — сказал лейтенант Зубков. — Ну-ка, быстро на кухню за хлебом, — распорядился он.
Вскоре перед курочкой выросла целая горка хлебных крошек и остатков каши.
После обеда солдаты расселись на табуретках. Лейтенант Зубков приступил к занятиям. Через несколько дней предстояли боевые стрельбы.
Никто не заметил, когда куропатка отогрелась. Лейтенант оборвал свой рассказ на полуслове. По полу палатки ходила курочка. Перышки на ней были серые, с белыми крапинками. Она клевала хлебные крошки и тихонько говорила: «Ко-ко-ко!». Точь-в-точь как настоящая курица, только голосок у нее был тоненький-тоненький. Солдаты притихли, смотрели потеплевшими глазами на маленький серый живой комочек.
Два дня бушевала непогода, и два дня жила в солдатской палатке маленькая рябенькая курочка. На третий день выглянула солнце. Бескрайняя степь ослепительно сверкала. Кое-где из-под снега выглядывали кустики полыни. Грибков отбросил в сторону брезентовый полог палатки.
— Гуляй, милая! Смотри, простор-то какой!
Но курочка не спешила покинуть гостеприимную палатку. Она не спеша доклевала остатки хлебных крошек, посмотрела по сторонам, произнесла свое «ко-ко-ко» и только тогда пошла к двери, за которой сияла степь.
— Ишь ты, не хочет от нас уходить. А ты, хохлаточка, живи. Не обидим, — сказал Грибков.
Хохлатка, словно понимая, остановилась. Забавно наклонила головку, повела черной, с желтым ободком бусинкой глаза на солдата, сказала «ко-ко» и засеменила в родную, зовущую ее степь.
Долго молча смотрели ей вслед солдаты.
На другой день ракетчики готовили свое могучее оружие к стрельбе. Снова стало тепло и тихо. Откуда-то опять появилась стайка сереньких куропаток. Они подходили совсем близко к ракетам, склевывая головки с высохших кустиков травы. Солдат они не боялись, словно знали, что эти властелины грозных ракет никогда не причинят им зла.
Середина лета. Жарко. Двери комнаты раскрыты — так немного прохладнее. Я склонился над планшетом...
Оторвавшись от работы, я повернул голову к двери и в недоумении замер. В комнату деловито вползала большая черепаха. Она постояла на пороге и не спеша поползла обратно.
— На кухню к Прокопчуку спешит, — заметил кто-то.
— А, Машунчик! — приветствовал черепаху веселый солдат в белом фартуке. — Пробу пришла снимать! Рановато, милая. Но ничего, сейчас я тебя угощу.
Повар ловко отсек ножом хвост трески и бросил его черепахе. Та, захватив маленьким ртом рыбий хвост, потащила его в темный уголок.
Позже я узнал, как черепаха оказалась здесь.
Ее поймали весной на речке, что бежит в зарослях камыша в нескольких километрах от города, и нарекли Машкой. Речной жительнице, видимо, понравилось у военных, потому что лето было на исходе, а она и не думала покидать гостеприимных хозяев...
В воскресенье мы решили сходить порыбачить на речку. Говорили, что там водятся неплохие окуни. Клев был вялый. Поймав несколько небольших окуньков, мы оставили кукан с рыбой в воде, а сами перебрались на другой омуток. Когда через час вернулись на старое место, рыбы мы не нашли.
Кто же похитил ее! Осмотревшись, увидели на заросшем камышом берегу двух черепах, которые по-хозяйски разделывались с нашей добычей.
— Вот они, воришки, — засмеялся мой приятель.
Мы не стали их пугать и потихоньку покинули черепашье царство. Теперь мне стало понятно, почему Машка полюбила солдатскую кухню: трески-то ей здесь достается вдоволь.
В двух километрах от города, перекатываясь на каменных порожках, бежит шустрая, говорливая речушка. Вода в ней прозрачная и холодная, даже в летнюю пору. Водится в речке быстрая форель. Многие пытались здесь ловить эту осторожную рыбу, но редко кто возвращался с хорошим уловом.
— Ведь ходит, вредная, около крючка. Видно, как на ладони, а не берет, — сокрушались незадачливые рыболовы.
И только повару ефрейтору Громову всегда везло. Никогда не возвращался он с рыбалки с пустыми руками.
— Видать, заклинанье какое-то знает, — шутили солдаты.
Но однажды Громов тоже вернулся без улова, чем немало удивил друзей.
...В тот дань Громов, как обычно, пришел на свое излюбленное место. Речка здесь делала крутой поворот. Зажатая с двух сторон отвесными скалами, она бросалась вниз с невысокого каменного порога. Дальше текла уже спокойно. А у самого порога плескалась форель.
Громов затаился в прибрежных зарослях, осторожно бросил приманку в водоворот и в это время услышал за поворотом реки всплеск воды. «Не иначе, рыбачит кто-то... Прознали все же про мое местечко», — подумал солдат.
От этих мыслей его отвлекла сильная поклевка. Сердце Громова забилось учащенно. Он вышел из-за кустов, подвел к берегу и выбросил на камни большую, переливающуюся радугой форель, да так и замер на месте. В нескольких метрах от него, на самом пороге, в воде стоял большой медведь. Вот, оказывается, кто здесь рыбачил!
Некоторое время солдат и медведь смотрели друг на друга. Потом, недовольно ворча, зверь стал выбираться на берег. Громов не имел особого желания близко знакомиться с Топтыгиным, бросил удочку и ретировался.
Отбежав подальше, он спрятался за большую сосну и стал наблюдать. Мишка подошел к брошенной удочке, увидел только что выловленную форель и стал с аппетитом уплетать ее. «Вот нахал!» — рассердился Громов и, заложив два пальца в рот, пронзительно свистнул. Медведь, как показалось солдату, нагловато ухмыльнулся и не спеша побрел в лес.
В тот день Громов больше не отважился ловить форель: а вдруг косолапый добавки попросит.
Елань — открытое место.
Согра — болотистая низменность.
Еман — домашний козел.
Аллаш-ордынцы — члены казахской белогвардейской организации.
Каскыр — волк (казах.).
Левик — турман, переворачивающийся не через голову, а налево, через крыло.
Зер гут — очень хорошо; майн готт — мой бог (нем.).
Фриеденстаубе — голубь мира (нем.).
Парий — бесправное, отверженное, всеми гонимое существо (инд.).
Кинолог — специалист по собаководству (от греческого «кинос» — собака).
