Лодки подошли к вечеру. Мы с бабкой и парни ждали их на берегу, давно ждали, бабка все выглядывала, щурясь в сторону дальней сопки, где терялась излучина. С нами были собаки, псов двадцать, им передалось ваше беспокойство, и они сгрудились на берегу, сидели плотно, не ссорились, на удивление; и все посматривали в сторону излучины, Откуда ждали людей и мы.
Первым на берег неторопливо сошел Егор — пожилой ламут с гладким коричневым лицом, родственник бабушки.
— Здравствуйте, — он поздоровался со всеми за руку. Сказал, что скоро подойдут другие лодки. В глазах бабки радость, она улыбается, — все-таки два с лишним месяца не виделись.
Потом Егор вернулся к лодке, она была загружена рыбой. Он выбирал рыбу и кидал собакам. Каждая ловила свою и уходила в кусты. Собаки не дрались, рыбы хватило всем — кому щука, кому пелядь.
Мы помогли Егору вытащить на берег мешки с мясом. По дороге он завалил лося. Мешки мы тут же оттащили в ледник, а весь его нехитрый скарб бабка сама отнесла в ярангу.
Подошли еще лодки. Дети не побежали к яранге, а стали помогать взрослым — вытаскивали лодки на берег, разгружали их, брали что полегче и несли в гору, подальше от воды. А когда работа была закончена, бросились стремглав к яранге, и вся орава псов устремилась за ними.
До начала занятий в школе еще целая неделя, детей в интернат отвезет Егор — тем более у него дела на центральной усадьбе. Добираться туда всего два-три дня, успеет — дни стоят хорошие. Повезет он третьеклассника Костю по кличке Апанай (окунь) и его сестру Ирину, четырнадцатилетнюю красавицу, по которой вот-вот начнет сохнуть не одно сердце на обоих берегах Большой Реки.
Ирина спокойна, не по-детски величаво-медлительна, и, когда смотришь на нее чуть дольше, чем положено, любуешься втайне, она краснеет, убегает, все-то девочка понимает, не по годам взрослеют тут…
С Апанаем мы дружны. Он всюду сопровождает меня. Мы ходим на охоту, вместе проверяем сетки, собираем халцедоны на отмелях, заготавливаем грибы и ягоды; хороший он помощник, настоящий таежный мужчина. Он взрослее своих городских сверстников — и не потому, что метко стреляет и сумеет при случае разделать медведя, просто здесь, на природе, человек ближе к изначальному, к земле и солнцу, к воде и птицам, он сам — частица этой земли, и мудрость окружающего у него в крови.
За чаем у костра я как-то рассказал ему сказку о трех поросятах. Оказывается, он не знал ее, ему в раннем детстве книжек не читали.
Апанай с интересом следил за сложностями сюжета, смеялся и переживал, а вечером, когда я уже забыл, что днем рассказывал ему, он вдруг заявил:
— Неправдашняя сказка…
— Почему?
— Ну… так не бывает…
— Отчего же не бывает? Это же сказка, — не понял я. — Вот про Келильгу — тоже ведь сказка, а веришь в нее почему-то.
— Про Келильгу правильная, — задумчиво сказал Апанай, — А эта нет.
— Почему?
— Вот смотрите, поросята же братья?
— Братья!
— А почему же каждый поросенок строил себе дом сам? Какие же это братья? Братья должны помогать друг другу. Им втроем сразу же надо было строить вместе большой каменный дом. Ведь правда?
— Гм… пожалуй… да, да, конечно. Когда вместе, дело идет лучше.
А про себя подумал — вот уж тридцать лет, как знаю эту сказку, и ни разу не увидел в ней того, что сразу же бросилось в глаза юному таежному философу.
…Вечером мы смастерили три лука и отправились утром к дальней пойме, в низину, играть в индейцев. За лето я так и не удосужился сходить туда. Весной была непривычно большая вода, это место всё было залито, а летом вода спала, но земля по-прежнему была мокрой, и росла здесь трава высотой в человеческий рост и густой кустарник — сплошные джунгли, самое место играть в индейцев.
— Я Апанай! Вождь ламутского племени! — кричал Костя и корчил свирепую рожицу. — Ты американец Чарли! Берегись!
Я убегал в кусты и прятался в траве. Костя с Ириной должны были найти американца Чарли и поразить отравленной стрелой.
На мокрой траве лежать неудобно, я залез на большой тополь и высматривал своих преследователей. Две пущенные мной стрелы пролетели мимо, по их полету дети быстро обнаружили меня.
— Сдавайся! — кричал Апанай.
— Сдаюсь! — и я швырнул лук к ногам вождя.
Слезать с дерева оказалось делом сложным, Я раскачался на ветке и хотел спрыгнуть, но тут вдруг заметил на соседнем кусте небольшой продолговатый ящик.
— Что там? — спросил я Апаная.
— Прыгай!
Мы подошли к ящику.
— Это Витя, — сказал Апанай. — Он умер маленьким.
Я не понял и открыл крышку ящика. Там была меховая одежда, почти истлевшая. Я прикрыл крышку.
— Была большая вода весной, — объяснил Костя, — это оттуда, — и он махнул рукой в сторону старого родового кладбища.
Я потрогал ящик — он крепко застрял между сучковатых веток куста. По местным обычаям перезахоронение делать нельзя.
— Идем, покажу бабушку Келенеут!
Я пошел за Апанаем, Ирина отстала — раз игра кончилась, ее мужские дела не касались.
В темноте под разлапистыми кустами Апанай показал:
— Вот там.
Я остановился, дальше не пошел, я чувствовал — он смотрит на меня.
Я глядел по сторонам, Апанай молчал. Я увидел.
Это была голова, и особенно хорошо сохранились волосы, черные, распущенные, без единой сединки. И еще я внезапно заметил прелые листья на земле, стоялую воду ручья, который никуда не течет, редкие солнечные блики — лучи еле-еле пробивались сквозь густую крону.
— Идем, Апанай!
Мы не спеша возвращались, и я ловил себя на том, что хочется прибавить шагу, и думал, почему же для Апаная все это естественно и ничего страшного нет и все он принимает спокойно, как должное — и солнце, и снег, и лес, и смерть… Почему же мне так не по себе, и знаю больше, и ничего не боюсь в лесу, должен, по крайней мере, не бояться?
— Он тронул меня за руку:
— Бабушка Дьячкова скоро, уйдет от нас. Мы ее оставим там, на горе, сделаем железную ограду. Там не будет воды…
Мы вышли на косу, Ирина давно была там, кидала камни в воду, «пекла блины».
У яранги я встретил бабушку Дьячкову и представил ее в лесу на месте Келенеут. Не получилось. «Долго жить будет, — подумалось вдруг. — Нельзя представить усопшей — долго жить будет».
Егор у костра курил папиросу.
— Мы были у Келенеут…
— А-а, — протянул Егор, — это моя сестра… неродная.
«Ну конечно же, — сразу вспомнил я, у нее же имя чукотское. Это же ветвь от того красивого чукчи, его трубка у бабушки Дьячковой».
Апанай на берегу стрелял из лука в чаек. Он стоял над чаячьим гнездом, оно было прямо на песке, у куста (какое-то странное позднее гнездо), и чайка пикировала на Апаная, хотела клюнуть мальчика в голову, он оборонялся и никак не мог прицелиться.
— Апанай! — крикнул Егор, и мальчишка сразу же побежал к яранге.
— Хорошая у тебя дочь, — сказал я Егору, — спокойная.
— За всю жизнь только раз плакала… в прошлом году. Я ей туфли новые привез, а она один потеряла, — он улыбнулся.
Я прикурил от головешки, сигарета вкуснее, если ее прикуриваешь от костра, а головешку потом аккуратно возвращаешь на место.
— Женись на Ирине, — улыбнулся Егор, — увезешь ее в большой город. Ту Вигвамс для нас, стариков. Молодым тут нет дела… — Он вздохнул, замолчал, и блики костра играли на его бронзовом гладком лице.
— Долго ждать, — поддержал я его шутку, — целых два года.
— Ничего, — сказал Егор. — Больше детей в Ту Вигвамс не будет. Когда бабушка останется там, — и он посмотрел на холм, где я собирал красную смородину, — я отсюда уйду.
— Скоро детей надо увозить в интернат, — перевел я разговор.
— Скоро.
— Есть ягоды, Егор. Я поставлю брагу. К твоему отъезду поспеет.
— Хорошо… А что тебе привезти?
— Ничего не надо. Возьми почту и газеты, все газеты за это время. И свечи новые для мотора.
— Совсем нет свечей, — вздохнул Егор.
Я пошел в ярангу.
Ирина сидела у входа на шкуре, чинила торбаса. Я наклонился, осторожно тронул ладонями ее лицо, принялся считать:
— Раз, два, три, четыре, пять, двести восемьдесят шесть, двести восемьдесят восемь… гм… двух веснушек не хватает! Где потеряла две веснушки, признавайся?
Она покраснела, засмеялась:
— Нет у меня столько веснушек!
Подошел Апанай, присел рядом.
— Ирина, — я поворошил угли в маленьком костерке, — давай приготовим чай для Апаная — вождя ламутского племени. Ты знаешь, какой это должен быть чай?
— Знаю… В Ту Вигвамс вожди плохой чай не пьют.
Родился в 1937 году в Уфе. Закончил Киевский государственный университет. Пишу о Севере. Северный стаж — Кольский полуостров, Чукотка, Магадан — 34 года. Книги «Расскажи про Одиссея», «Головы моих друзей», «Время Игры в Эскимосский Мяч» (Магадан), «Дни ожиданий» (Владивосток), «Очень маленький земной шар», «Аттаукай — похититель женщин», «Спроси заклинателей духов» (Москва) — это основное.
