III
С чем их сравнить, кого рядом поставить? И снова вопросы одолевают меня, вопросы... Как-то зашел я в свою родную школу, а там восьмиклассники пишут сочинение на свободную тему: «Самый дорогой человек в селе». Кое-кто из ребятишек уже закончил этот тяжелый труд и вышел из класса. На учительском столе лежала ровненькая стопка тетрадей. Я открыл одну из них, тетрадку Алеши Решетникова, и начал читать: «Самый дорогой человек для меня — Дмитрий Федорович Ламанов. За его спиной — тяжелая война и ранения. Да и в мирное время он всегда был на виду. Утятский аптекарь — настоящий, большой человек. Такие люди — младшие братья Мересьева. Если бы я был писателем, я бы написал о Ламанове книгу и назвал бы ее «Подвиг».
Но откуда силы у таких людей, откуда?.. Ведь длинна была жизнь у Ламанова, и вся в заботах, тревогах. И почему жизнь эта не согнула его, не отчаяла? И где он нашел мужество, чтоб пуститься в большую дорогу? И вот уж дорога эта привела его в наше Утятское. Так и появился в Утятской аптеке новый заведующий.
Вскоре он обошел на своих костылях все окрестности. Взволновало обилие воды и леса, и река была совсем чистая, потому что текла по песку. В жаркий день он любил присесть на какой-нибудь песчаный пригорок, воткнуть костыли в песочек и лечь на спину. Над головой текло небо, рядом в бору возились грачи. Раньше ему казалось, что эти птицы вьют гнезда только на березах, а в этих краях птицы лепились на самые высокие сосны, и гнезда у них получались толстые, широкие, как мохнатые шапки. Ему казалось, что нет краше на свете Киргизии, а вот приехал в чужие места и прижился. И вроде бы никаких событий с ним здесь не случилось еще, а все равно в душе была радость. Странно. Откуда она? Вот и еще прошел один день на новом месте, а ничего в жизни не произошло. Какие-то обычные, но все равно хорошие дни. Когда я уже дружил с ним, он мне однажды признался:
— А знаешь, со мной здесь ничего не происходит. Работаю, и только. Вот интересно, как ты провел свой вчерашний день? Ну, что произошло с тобой?
Вопрос был такой странный, что я опешил. Он и раньше любил удивлять меня, но сейчас. Что же ответить? Стал мучительно вспоминать о том, что было со мной вчера. Утром сходил за водой в колодец, выстругал удилища, поплавал в реке, накормил хлебом чужую голодную собаку. Ну вот и все. А вечером? А вечером изменилась погода: после дождя, после сырости пришло солнце, очень теплое солнце, и захотелось снова идти к реке — и я сходил к реке. Захотелось пройтись по улице — и я прошелся по улице. Захотелось выпить вина или пива... Но где же это найдешь в летней деревне? Потому и не выпил, но все равно было на душе хорошо. А ночью мне снилась та собака, которую я накормил куском черствого хлеба; я шел с ней с рыбалки или на рыбалку, в руках у меня были удочки, а над головой какое-то большое красное солнце. И пробужденье было тоже неожиданным и счастливым. И я подумал, что сорок лет — это еще очень мало, даже слишком мало. Можно еще многое в жизни сделать, можно даже совершить геройство или сделать какое-то исключительное дело и прославить на многие-многие годы звание человека. И все утро я был в таком радостном состоянии. Вот и все. Все эти события я рассказал ему примерно в таком же порядке, но он усмехнулся:
— Так ты же в отпуске. А я на работе. На работе должно что-то случиться...
Но он был неправ. Люди быстро распознали в новом аптекаре умного, доброго человека, потому постоянно заходили то с рецептом, то просто так — за советом. И вот уже никто не может представить наше село без Ламанова. Здесь он и отметил свой первый трудовой юбилей — двадцать лет работы в аптеке.
...И опять пришло лето. И опять рано поутру или поближе к вечерней зорьке спускается к реке знакомая фигурка. Под костылем — удочка. Он выбирает заветное, насиженное место, и в воду со свистом летит леска. И глубоко дышит грудь: единственному легкому у воды легче.
А завтра — опять работа. Аптека в Утятском — образцовая. «Увезли больницу, так дал бог аптекаря. Живи да выздоравливай, батюшка ты наш», — говорят ему прямо в лицо утятские старички. И от такого пожелания Ламанов опускает глаза. А потом грустно смотрит на своих посетителей.
— Нет уж, мне не выздороветь. Вас вылечу, а сам... Да уж что, на пьяном шапку не поправишь.
— А мы не дадим тебе хворать. Живи, живи, сто лет для тебя не жалко. Примем к себе почетным колхозником. Не откажешься?
— Не откажусь... — А сам задумчиво щурится.
А я думаю о странностях жизни. Вот ведь как случилось, если б не отняли в госпитале ногу, если б не сжалось у него легкое, никогда бы не видать нам этого человека. И что-то бы не хватало сейчас у моего родного села. Один человек, а как это много! Один человек, а какое на всех идет от него спокойствие! Какое яркое идет от него солнце! И светит, и лечит, и согревает.
Мой очерк уже подходит к концу, и вот теперь я позволю себе отвлечься. За свою долгую жизнь, а мне уже скоро пятьдесят, я видел много знаменитых людей, а еще больше — настоящих мастеров труда. Я наблюдал за ними, учился... Но даже самые настоящие из них работали чаще всего спокойно, ритмично. Пришел к девяти утра, а ушел в шесть. И так ежедневно. Для них труд — все-таки обязанность, тяжесть, и от этой тяжести бывает усталость. И только для немногих такой усталости как бы не существует. Для них труд — вечная радость. И еще какая-то веселая, счастливая одержимость, которая бывает только у сильного человека. И пусть ему не двадцать лет и даже не тридцать, а уже шестьдесят и чуть больше, но все равно работа для него — и радость, и норма жизни. А как же возраст, пенсионная книжка? Но это все-таки опять не про них. Вот и Дмитрий Федорович теперь на заслуженном отдыхе, но отдыхать он не любит, а точнее — не может. И он работает теперь среди молодежи, как ветеран, как наставник. И ему верят, ему подражают.
Вот и пришла пора мне ставить последнюю точку, а я так на вопросы и не ответил: откуда силы у таких людей, откуда? А может быть, у этих вопросов совсем нет ответов? Наверное, эти люди просто не могли жить иначе. Просто такая жизнь для них была как бы запрограммирована с рождения. Так же, как течение у рек, как синева у неба, зеленый цвет у растений... Да и разве замечает человек, как он дышит? Разве знает птица, какая сила поднимает ее на крыльях? Да, это так! И других ответов не знаю.
1971, 1986
О ней бы песню сложить да подарить нашим парням, девчатам. Пойте, мол, величайте Нину Павловну Соколову. Для вас она — мать родная, наставница.
Такой человек — награда...
Из разговора с М. Г. Половниковым, старейшим жителем села Прорыв
Часто видишь — течет река, полны берега ее и течение спокойное, ровное, как дыхание. Но поднимает это дыхание плоты и баржи, тяжелые пароходы. А сама река в спокойствии своем похожа на мать, слышна в ней дальняя неторопливая сила. Она и зовет, притягивает человека. И возле этой реки замирают все тревоги, заботы, и опять ты счастлив, уверен... А река катится, спешит к океану.
Да, похожа река на мать, только настоящая мать еще мудрее и сильнее.
— Где дети наши, там и сердце наше. А если девять их, девять сердешных... Оно и рвется, родимое, на девять сторон, — говорит задумчиво Нина Павловна Соколова.
Смотрю в глаза ее, там — твердый уверенный свет. Смотрю на руки и не оторваться от рук. Они тоже сильные, спокойные, покрыты вечным загаром.
Откуда силы у этой женщины, откуда? Этот вопрос стоит в голове и мучит. И я пробую забыть его, пробую заговорить о чем-то постороннем, веселом, но сразу сбиваюсь. Опять смотрю на нее, слушаю, запоминаю... Откуда силы у этой реки, что несут ее к океану? Какое нужно упорство, чтоб осилить дорогу, прорваться через все малые и большие запруды, одолеть все подъемы и перекаты, напоить водой все прибрежные города и села, а потом напрячь последние силы и выйти как ни в чем не бывало к родному батюшке-океану. Откуда такие силы?..
А голос у нее тихий, пологий. Это тоже смущает. Раньше почему-то казалось, что у всех героев, знаменитых людей голоса должны быть широкие, горловые. Их хорошо слушать на улице, в зале, а у Нины Павловны голосок усыпляющий, материнский. Под него хорошо думать и вспоминать. Что-то милое, грустное поднимает он и несет, что-то самое дорогое. Но меня все мучает и томит вопрос: откуда сила ее, откуда? Кто заставил ее, знатную трактористку, чемпионку Зауралья среди комбайнерок, у которой и на пашне-то дел с зари до зари, принять и вырастить девять чужих детей? Только подумайте — девять их, да сначала — чужих, неродных.
— Это сперва чужие. А помоешь дитенка, обрядишь да за стол проведешь — ну и все, ну и пропала твоя головушка. Чего хотела, то получила — твоя кровь, твое тело. У кого их нет, у того и горя нет. А нашему брату зачем без горя, тогда и радости не заметишь.
... Зачем без горя. А ведь когда-то, лет пятнадцать назад, Нина Павловна жила вдвоем со своей старенькой матерью. Хорошее было время. Может, и расскажем пока о нем — об этом хорошем времени, потому что там — все корни, все семена. И без корней этих не было бы теперь дерева, этой густой, пышной кроны, которая всем видна. И не сохнет и не вянет, точно окропили живой водой.
