Гульшагида и Мансур обрадовались этому предложению, — как это им самим не пришло в голову! Вместе ведь интереснее, веселее.
Об уговоре не забыли. И в течение зимы и весной не раз возвращались к нему, уточняя детали… В один из чудесных летних дней на двух машинах они прикатили на пристань.
Набережная оживленно бурлила. Новый речной вокзал, почти весь из стекла, сиял на солнце. На рейде — не счесть больших и малых пароходов, катеров, речных трамвайчиков. В облаке водяной пыли мчится на подводных крыльях «ракета». Отходят от пристани двух-и трехпалубные дизельные суда. На смену им приходят новые.
В хорошем настроении отправляются в путешествие наши друзья. Зимой Гульшагида нелегко переносила беременность — волновалась, капризничала. Но теперь все позади. Она опять расцвела, похорошела. К ней вернулись и стройность фигуры, и розовый цвет лица.
А Диляфруз несколько похудела, глаза у нее стали как бы еще больше и еще ярче лучились.
Мужчины почти не изменились. А вот Гульчечек заметно подросла. Она впервые очутилась на пристани. Все здесь ново для нее, и она не уставала смотреть, расспрашивать.
Объявили посадку. Оставив спящих малышей в каютах, наши пассажиры вышли на палубу. Окна в двух смежных каютах оставили открытыми, чтобы слышно было, если заплачут дети. Гульчечек ни на шаг не отставала от взрослых.
Небо над Казанью затянулось сизыми облаками. Солнце спряталось, и день потускнел. Но горизонт и необозримая речная гладь оставались чистыми. Зеленые вершины гор были озарены невидимым солнцем.
Теплоход начал медленно отходить. Между тем облака все редели. Чем дальше удалялся речной пароход от берега, тем чище и солнечней становилось небо. Зеркально светилась широкая, как море, Волга; вода искрилась pi переливалась, ослепляя взор. Городская духота, пыль, чад остались далеко на берегу. Речной воздух чист и прозрачен, прохладный ветерок освежает лицо.
— Вот и выходим на просторы Волги! — торжественно произнес Юматша. — Если жить только в четырех стенах, мир начинает казаться тесным. А в действительности вон какой просторный этот мир! — Юматша широко раскинул руки. — Нет, вы только посмотрите, какая красота! Что Кавказ и Черное море, — для меня нет ничего красивей Волги!
— Ты словно захмелел, Юматша, — с легкой улыбкой заметила Диляфруз.
— Да, без вина опьянел, женушка! И тебе советую: не торопись быть премудрой старушкой. Всему свое время.
Справа проплывали темно-зеленые горы, слева, освещенная солнцем, все больше отдалялась Казань. Гульшагида и Мансур стояли рядом, прислонившись к поручням на палубе.
Вот Гульшагида выпрямилась, вгляделась из-под ладони в уходящий берег.
— Посмотрите-ка, вон и наша больница!
Они привыкли видеть больницу вблизи, только с фасада, наполовину затененного деревьями, и не представляли, как она выглядит издали. Теперь все четверо смотрели, не отрываясь. Солнце щедро изливало предвечерние лучи на это светло-желтое здание, и оно, будто воздушный корабль, парило над городом. Окна больницы, казалось, полыхали ярким пламенем.
Как радовался бы Абузар Гиреевич при виде этой картины! Радовался бы и рождению внука, и успехам невестки — недавно она сдала, кандидатский минимум.
Вот уже и стемнело. Теплоход поворачивал к Камскому устью — пожалуй, самому широкому месту на всей Средней Волге.
О борт плескались волны. Их неумолчный шум настраивает на раздумья… Сперва четверо друзей намеревались от начала до конца пройтись по следам молодости Абузара Гиреевича. Но потом маршрут показался им слишком длинным. Они остановятся только в Чишме. Поживут несколько дней. А дальше… Дальше их пути разминутся. Такова жизнь. Она непрерывно чертит новые и новью круги. Ведь у Гульшагиды и у Мансура, у Юматши и Диляфруз — у каждого есть своя Чишма. Для Гульшагиды, например, это Акъяр. Юматша мечтает о Башкирии.
На рассвете Гульшагида проснулась от звуков странной музыки, — они были удивительно близки и знакомы ей; в то же время спросонья она: не сразу поняла их. А музыка звучала все громче, все настойчивей. — на ночь они с Мансуром оставили окна каюты незакрытыми, чтобы малышу не было душно.
Гульшагида неожиданно вздрогнула, подняла голову. Это же играют на гармошке песню «Акъяр». Она тихонько поднялась с постели. Ребенок спит, не шелохнется, щечки порозовели во сне. И Мансур не проснулся. Гульшагида поверх халата набросила на плечи шерстяной платок, неслышно вышла из каюты на палубу.
Какие красивые берега! Кама!.. Под луной видны то зеленые поймы, то кустарники и деревья. то крутые обрывы. Над водой плывет жидкий розовый туман. Повеял освежающий ветерок — и нет тумана.
Здесь, на воздухе, звуки гармошки слышны еще отчетливей. Они доносятся со второй палубы.
«Кто может играть «Акъяр», да еще в такой час?» — недоумевала Гульшагида.
Она спустилась вниз, прошла несколько шагов, изумленно остановилась. Бывают же такие встречи! На гармони играла… Асия. Она одиноко сидела на скамейке и, словно в забытьи, закрыла глаза, припала щекой к гармони, даже не услыхала шагов Гульшагиды.
— Асия! — тихо позвала Гульшагида, подойдя вплотную.
Девушка вздрогнула от неожиданности, затем тихо вскрикнула. Гульшагида обняла ее за плечи, села рядом. Асия тут же уткнулась ей в грудь и заплакала.
Гульшагида еще зимой узнала о крутой перемене в жизни Асии Девушка вдруг бросила учебу в мединституте и поступила в филармонию. Ее приняли в один из ансамблей — ведь Асия несколько раз выступала с народными песнями по радио, аккомпанируя себе на гармонике. Музыканты-профессионалы обратили внимание на ее способности. Хатира-апа слезно умоляла дочь не делать этого, по ее мнению, безрассудного шага. Просила Гульшагиду повлиять на девушку — пусть она учится на врача, это куда серьезней, чем распевать песенки. Гульшагида пробовала отговаривать девушку. Но решение Асии было твердо, его невозможно было изменить.
И вот сейчас, на палубе парохода, Асия взволнованно говорила:
— Да, я все же поступила в филармонию, Гульшагида-апа. Кроме гармоники, играю и на других инструментах. Выйдет ли из меня настоящий музыкант? Не знаю. Одно ясно: я не могу жить без музыки, без песни… Имею ли я право лишать себя самого дорогого?
— А что с Ильдаром? — осторожно спросила Гульшагида, полагая, что Асия немного успокоилась.
Девушка неопределенно покачала головой. Потом отвернулась и, глядя на полосу рассвета, проговорила сквозь слезы:
— Собирался приехать, чтобы сыграть свадьбу… И вот уже три месяца — ни весточки, ни привета. И командование части молчит… Я писала… Неужели?.. Напишу еще. Буду ждать…
Ах, жизнь, жизнь! Всего у тебя хватает — и грусти, и радости, и горя, и веселья… Но, кажется, больше всего — загадок и тайн…
Куда сейчас направляется Асия? Оказывается, едет в Уфу, погостить у тетки. А потом вернется в свою филармонию.
Ну что ж, у каждого своя дорога. Удачи тебе и счастья, Асия!
Теплоход загудел навстречу буксиру. На берегах откликнулось эхо. Впереди светлый бескрайний простор. Жарко светит солнце, вода переливается, искрится. А камские волны, ударяясь о борт, поют спою нескончаемую песню.
Джилян — верхняя одежда вроде поддевки.
Не вреди! (лат.)
Незлыбика — (шутливое) — неженка, барыня.
"Бадьянов сад", "Баламишкин", "Айханлюк" — популярные татарские народные песни
Здоров (лат.).
Дау-ати — буквально: большой отец.
В татарском языке нет родов.
Стихи Тукая
Атай — отец.
Искаженное: на европейский.
Джизни — муж сестры.
Образы разлучившихся влюбленных в татарском фольклоре.
Искаженное: торшер
Ишан — глава религиозной секты. Мюрид— его последователь.
Бариде — первая часть слова означает подтверждение, а вторую — "иде" — следует понимать в данном случае как "была"
Хорош парень, только рубашка коротка да живот большой.
Яблочко созрело, на землю упало (начало лирической шуточной песенки).
