Костя лежал на спине, голова была обмотана бинтами, и на глазах почему-то повязка. Только нос и нижняя часть лица не забинтованы. Что-то у Толи сдавило в груди, когда он увидел Костины сжатые губы почти белого цвета и ввалившиеся щеки.
— Здравствуй, Костя, — сказал Толя. — Это мы с Ваней Пресняковым пришли… Ты слышишь?
Костя слабо кивнул.
— От ребят тебе привет, от всех. И вот, сахару немножко… — Толя сунул в Костину руку несколько кусочков рафинада, завернутых в обрывок газеты.
Костя разжал губы, шепнул чуть слышно:
— Не надо.
— Бери, бери, — сказал Пресняков. — Сахар, он полезный для организма.
На соседней койке заворочался дядька, обросший седой щетиной.
— Сахар, — сказал он хрипло. — С кипяточком попить… Ты это… попей, парень… Няню кликните, пусть это… кипяточку-то…
«Набивается», — подумал Толя неприязненно.
Костя молчал, и Толя, пугаясь этого молчания и неживых Костиных губ, пустился рассказывать про завод. Листы наружной обшивки уже заготовили, теперь пошла заготовка внутреннего набора. Работать трудно, многие еле на ногах держатся. Бригадир Кащеев совсем плох: как придет в цех, так сядет и сидит, молчит, прямо беда. Но дело идет все ж таки…
А дядька с соседней койки хрипит:
— Верно, верно, совсем плох… Когда привезли, думали — всё… Не слышит, не видит, глаза это… кровью заплыли… Мешком лежит, соображения никакого… Всё, думаем, Вася…
«Что еще за Вася?» — подумал Толя и вдруг понял, что это он про Костю рассказывает, а «Вася» — это так, присказка.
— У нас Толя отличается, — сказал Пресняков. — Рационализатор. В газете про него напечатали.
Костя все молчал безучастно. А дядька:
— Ничего, очухался. Еду стал принимать… А еда-то, еда… Кипяточку бы ему с сахаром, это на пользу…
— Да тихо, — сказал Толя, заметив, что Костя шевельнул губами. — Ты чего, Кость? — нагнулся он к его лицу. — Чего? Громче скажи…
— Помирать не хочу, — шепнул Костя.
— Что ты! — Толя испуганно заморгал, и опять как-то нехорошо, горько стало в груди. — Ты скоро поправишься, Кость, опять придешь. Вместе работать будем…
В палату заглянула сестра:
— Свидание кончено, ребята.
— Сейчас… Тебе, может, что-нибудь нужно, Кость? — заторопился Толя. — Ты скажи, мы принесем. А?
Костя качнул головой: ничего, мол, не нужно.
— Может, покурить хочется? Возьми вот… — Толя сунул ему под подушку коробку «Казбека». — И сахар ешь, он полезный… Мы скоро опять придем.
— Ну, поправляйся, брат, — сказал Пресняков, окая. — Приходи поскорее.
Костя прошептал:
— Пока.
В коридоре Толя попросил нянечку принести Косте чаю, чтоб он с сахаром попил.
— Ладно-ть. — Нянечка вздохнула, подслеповато глядя на Толю. — Теперь-то ничего, в себя пришел дружок ваш. Даст бог, выдюжит, организьм молодой, крепкий…
Сложен внутренний набор корабля. Во всю длину его тянется киль — спинной хребет, надежный и прочный. По обе стороны крепятся к килю ребра — шпангоуты. Их как бы стягивают идущие вдоль корпуса стрингеры. Бимсы — массивные двутавровые балки, поддерживаемые столбами — пиллерсами, — несут на себе тяжесть палуб и перекрытий.
Это остов, стальной скелет корабля, внутри которого бьется сердце — машина — и разбегаются во все концы и по всем направлениям кровеносные сосуды — кабели электропроводки, приводы, воздушные и водяные магистрали.
Заготовкой внутреннего набора и занималась теперь бригада Кащеева. С раннего утра до ночи били кувалды по сортовому железу. Ухая, обрушивал Кривущенко свой молот на раскаленный металл.
— Эй, братва! — кричал он в перекур. — Смотри на комендора с кувалдой! Редкое зрелище, так твою так!
— Да не ори ты, Федор, — поморщился Толя. — И так в ушах звенит.
— А ты что приуныл, малыш? — уставился на него этот неутомимый крикун. — О каше с молоком небось размечтался? Вот погоди, уж я сварю тебе суп с пиллерсами.
— Как-нибудь обойдусь без твоих супов.
— Ой ли? — Кривущенко сунул лучину в печку, прикурил. С треском загорелся в толстой самокрутке филичевый табак. — Устимчик, а верно я слышал? — Он подсел к Толе. — Вроде бы ты от своего пайка урываешь, таскаешь хлеб и сахар своему дружку в госпиталь. Га?
— А тебе-то что?
— Мне-то? Мне ничего. А ты смотри, кума, тебе жить.
— Отстань, — отвернулся Толя.
— Косте твоему паек положен? Положен, — не унимался Кривущенко. — Тебе положен? Положен. Не такое время, чтоб паек половинить. Вон Кащеев доходит, так и ты в доходяги тянешь?
Кащеев и верно «доходил». Надломила его блокада. Как притащится утром в цех, так сядет у нагревательной печи и погрузится в оцепенение. К нему подходили, обращались с вопросами, — он поднимал голову, смотрел невидящими, словно пустыми, глазами, бормотал неразборчивое. И все время жевал, жевал губами…
А сегодня его место у печи пустовало. Свалился, видно, Кащеев.
Вечером, перед концом смены, Толю Устимова вызвал к себе в конторку Троицкий. В этот вечер давали электроэнергию. Толе при ярком свете настольной лампы бросились в глаза резкие морщины, пересекавшие лоб строителя.
— Садись, Устимов. — Троицкий кивнул на стул. — Как с правкой бимсов? Много сегодня успели?
— С бимсами? Да не очень-то…
— Я тебя пригласил вот зачем. Обстановку объяснять незачем, сам знаешь. Кащеев совсем ослаб, мы его помещаем на две недели в стационар. Так вот. Вашу бригаду решено разбить на две. Одну возглавит Свиридов. Вторую… Пока не освободится с других объектов кто-либо из наших опытных бригадиров, вторую бригаду примешь ты.
— Я? — Толя даже привстал со стула. Уж не шутит ли строитель?
— Сядь, — сказал Троицкий. — Слушай меня. Мы перебрали всех до одного. Есть и другие кандидаты. Но я настоял, чтобы бригадиром был ты. Тебе, конечно, будет еще труднее, чем вчера и сегодня. Но, по-моему, ты потянешь.
Они помолчали немного, глядя друг другу в глаза.
— Товарищ строитель, — сказал Толя. — Ведь бригадиру… нужно командовать?
— Конечно. — Троицкий улыбнулся.
— Не могу, — вздохнул Толя. — Кто меня будет слушаться? Назначьте лучше Кривущенко — вот он потянет.
— Кривущенко, конечно, потянет. Я о нем думал. Но, во-первых, у него мало производственного опыта. А ты кончил училище. У тебя уже полгода рабочего стажа — это по военному времени не мало. Ты знаком с разметкой. Во-вторых, Кривущенко уйдет, как только мы закончим ремонт. А мы, видишь ли, должны думать о наших кадрах.
Снова помолчали.
— Толя, — сказал строитель, — если тебя поддержат твои товарищи, то все будет хорошо. А ребята тебя поддержат, в этом я уверен. По организации и учету тебе поможет мастер. По техническим вопросам помогу я. Ну, а командовать ты научишься.
Толя с сомнением покачал головой.
— В общем, подумай. Очень серьезно подумай. Проверь самого себя. Утром дашь мне ответ.
И Толя начал думать.
До сих пор ему приходилось отвечать только за самого себя. Сможет ли он отвечать за всю бригаду?.. Он отыскивал в себе бригадирские качества — и не находил их. Если б хоть голос иметь такой, как у Кривущенко! И строгости у него нет. И ростом мал… Кто ж станет принимать от него указания?..
Он вдруг испугался, что ребята улягутся спать, а он останется один на один со своими мыслями и будет мучиться всю ночь до утра.
— Ребята, — сказал он, — меня хотят назначить бригадиром.
— Чего? Чего?
— Бригадиром?
— Слышь, братцы, Тольку бригадиром ставят.
И Толе пришлось рассказать ребятам, обступившим его койку, о своем разговоре со строителем.
— Дело серьезное, — сказал Пресняков, сдвинув брови на переносице.
— Бригадир — это знаешь? Это ого-го! — сказал другой. — Организаторский талант иметь надо.
— Вот я и говорю, — упавшим голосом сказал Толя. — Я откажусь, ребята.
— Как это так откажусь? — строго проговорил Пресняков. — Тебе доверие, а ты — откажусь. Бери бригадирство, чего там.
Преснякова поддержали:
— Правильно! Нельзя отказываться!
— Знаний у меня мало, — сказал Толя.
— Брось! Ты у нас техническая голова.
— И командовать не умею…
— Подучишься!
— А чего нами командовать? Мы сами с усами.
— Только не очень-то прижимай, слышь?
— А если прижму? — спросил повеселевший Толя. — Обижаться не будете?
— Стерпим!
Утром Толя сказал Троицкому, что согласен.
* * *
Из нагревательной печи вытащили докрасна раскаленный бимс. Он светится и кажется прозрачным. Мальчуган в больших рукавицах ловко подхватывает его длинными клещами; два рослых молотобойца обрушивают на пышущий жаром металл тяжелые удары кувалд, высекая при каждом ударе снопы искр.
Красные отсветы пламени играют на худеньком, в пятнах копоти лица мальчугана. В карих, чуть раскосых глазах тоже то вспыхивают, то гаснут золотые искорки. Из-под шапки выбились влажные завитки.
