— Ты что-то воду мутишь.
— Это вы мутите байкальскую воду. — Погодаев развернул газетный сверток и вытряхнул на письменный стол тухлую рыбину.
— Это еще что за гадость?
— Омуль протух не на берегу, а в Байкале. Наглотался вашей большой химии... — Он не торопясь завернул омуля, а на стол положил пачку газетных вырезок. — Почитайте, что ученые люди пишут.
— Спасибо, но я неграмотный. Ты чего такой кипятной? Тебе полагается быть повыдержаннее. Купаешься по утрам в Байкале. В некотором роде сибирский морж...
Погодаев вспомнил: однажды они купались с директором ранней весной, в холодину. Глядя на него, Погодаев подумал: такому коренастому, с короткой шеей, больше подошла бы тяжелая атлетика, чем плавание.
Погодаев не принял шутливо-снисходительного тона директора и заявил, что не хочет здесь жить и работать; у стройки подмоченная репутация. Он не первый год связан с байкальскими рыбаками, у него знакомые на метеостанции, в охотничьем обществе, в лесопитомнике — все в тревоге. Он послал свое заявление не только директору, но и другим ответственным работникам.
— Теперь понимаю, почему у нас бумаги не хватает. Развел канцелярию! Не надоела тебе писанина? Бумага-то из древесины!
Погодаев убрал со стола свой газетный архив и положил на стол новое заявление: Погодаев Г. П., такелажник пятого разряда, монтажное управление № 3, просит уволить его со стройки Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Он, Погодаев Г. П., считает, что строительство завода при такой слабой очистке сточных вод, какая предусмотрена проектом, угрожает всему Байкалу. Он, Погодаев Г. П., не хочет нести ответственность за браконьерство на Байкале и отвечать за это перед детьми.
— Такой молодой — и уже дети?
— Я про детей в переносном смысле. Лично я пока холостой и бездетный...
— Ох, плохо я верю в твою заботу о потомстве, которого у тебя нет. Признайся честно — недоволен бытовыми условиями? Где живешь?
— На частной квартире.
— Обиделся на прораба? Беспорядок с нарядами? Обсчитали? Ставишь ультиматум, чтобы набить себе цену?
— Не в деньгах счастье. Привыкли все считать на рубли.
— А как прикажешь считать — на тугрики? Выполнение нашего плана исчисляется в рублях.
— Сколько будет стоить ваш завод, товарищ директор, вы знаете. А можете ответить — сколько стоит заповедник?
— Какой заповедник?
— Любой. Нет ему цены!
— Заявление ты принес не по адресу, — сказал директор сухо. — Отдай старшему прорабу.
Забрав заявление, Погодаев, как бы между прочим, сказал:
— Копии посланы мною в Центральный Комитет партии, министру и секретарю обкома.
Накануне машинистка из отдела главного механика — она давно с симпатией поглядывала на Погодаева — перепечатала его заявление об увольнении в четырех экземплярах.
— Кляузный ты, однако, человек!
— Зачем мне скрывать причину ухода со стройки?
Директор рассмеялся:
— Тоже нашелся номенклатурный работник министерства!
— Бывают случаи, — Погодаев уже взялся за ручку двери, — когда государству необходимо знать, почему уволился рабочий.
Он вышел из кабинета в приемную. Едва успел надеть желтую каску, как открылась дверь, обитая клеенкой, и на пороге появился директор. Он сказал тоном, которому старался придать оттенок добродушия:
— Хочу тебе на прощанье дать совет: в следующий раз, Погодаев Г. П., прежде чем сказать глупость, а тем более написать ее и перепечатать в нескольких экземплярах, — подумай...
Заявление Погодаева об уходе вызвало шумную возню.
Старший прораб уговаривал взять заявление обратно.
Где-то принялись собирать на него «компромат»: почему так часто меняет место работы, может, он — летун, охотник за длинным рублем?
Вспомнили, что из общежития Погодаев съехал к бездетной вдове утонувшего бакенщика, хозяйке бревенчатого домика на берегу Харлахты. Кто-то склонял слово «аморалка», обозвал его таежным стилягой, хотел проработать на собрании.
Есть такая манера: уж если начали парня ругать, то надо повесить на него всех собак, а в придачу еще одну дохлую жучку.
Но не успели завести персональное дело, как по чьей-то команде его прикрыли.
Погодаева уволили без проволочек, без широкой огласки. Он уехал из Байкальска, попрощавшись лишь со своими такелажниками.
На пристань его проводила бакенщица. Моросил дождик-мокросей, он смешался со слезами, текущими по ее обветренным щекам.
Уже не первый раз он уезжал, бросая хорошо оплачиваемую работу, оставляя теплый и сытый кров, отрывая от себя ласковые женские руки.
Нет, он не обижал женщин, у которых находил приют. Но бывало, эти руки пытались его оставить при себе, их преданность становилась в тягость.
И пока еще не было случая, чтобы он в своей полусемейной транзитной жизни затосковал по той, кто его когда-то проводил, с кем распрощался.
Михеич не оставил своего преемника без советов, инструкций. Шестаков подолгу сидел в его комнатке, и оттуда доносилось «ничего не поделаешь, закон-правило», «это ему плюс», «это тебе минус».
Перебрали всех членов бригады по косточкам, и самым «костлявым» оказался конечно же Садырин. После того как Михеич сдал бригаду, он стал к Садырину намного строже и требовательнее.
Шестаков, понизив голос, чтобы не слышали за стеной, пытался убедить Михеича, что они смогут перевоспитать Садырина, тот перестанет быть паршивой овцой, которая портит все маленькое стадо.
Михеич отрицательно покачал головой.
— Почему же вы тогда держали его в бригаде?
— Характера не хватило, — сознался Михеич. — Моя вина, что я тебе Садырина в наследство оставил. Мы все болтаем: «как на фронте!», «бой за эстакаду», «передний край пятилетки», а нянчимся с... — если б Михеич не лежал в лежку, а был на стройплощадке, он в сердцах сплюнул бы. — Видел, ребята Галиуллина фанеру повесили на эстакаде? «Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он трудный самый!»
— Значит, убрать Садырина из бригады?
— Да, убрать! — Михеич ожесточился. — Он ведь бегает только два раза на дню: в полдень, когда начинается обеденный перерыв, и в половине пятого, когда шабаш.
— А куда Садырина девать? — по-школьному петушился Шестаков. — Кто-то должен его перевоспитать! Уверен, Садырин с его данными может стать хорошим монтажником.
— Данные-то у него есть, — Михеич вздохнул. — Только без отдачи.
— Вы только минусы Садырина помните. Однако за ним и плюсы водятся.
Шестаков припомнил случай, который вскоре после майских праздников произошел во дворе их дома. На детскую площадку заявились выпивохи с бутылкой на троих.
Согнали детишек с качелей и с горки, уселись за низкорослый столик, на низкорослые скамеечки. Опорожнили бутылку, закусили карамельками, задымили. Женщину, вышедшую во двор и сделавшую им замечание, обругали.
В это время во дворе появился Садырин:
— Убирайтесь или я из вас клоунов сделаю!
После короткой смачной перебранки в ход пошли кулаки. Ребятишки забились в раскрашенный сказочный терем и со страхом наблюдали, как дерутся дяденьки.
Садырин отшвырнул одного, сбил с ног второго, но упустил из виду третьего у себя за спиной. Тот схватил со столика пустую бутылку и трахнул Садырина по голове так, что в руке осталось только горлышко.
Садырин с трудом устоял на ногах. Он схватился за голову — рука в крови. Если бы не густая шевелюра, было бы еще хуже.
Он разъярился и набил морду своему обидчику до того, как первый помог второму подняться. Ни тот, ни другой не рискнули приблизиться — железные кулачищи у этого парня с шевелюрой.
Садырин достал грязный носовой платок и приложил к голове. Он повернулся и посмотрел в сторону ворот.
Пьяная троица отступала, передвигаясь при взаимной поддержке. Двое вели под руки третьего.
Садырин свистнул им вдогонку.
— Больше на глаза не попадайтесь. Не утомляйте меня. А то я вас намочу...
Он праздновал победу, качаясь на качелях с Майсуром Галиуллиным и другими ребятишками.
Михеич слышал об этом происшествии. Он отдал должное Садырину, который не побоялся встрять в драку один против трех, но наставительно напомнил Шестакову, что детская площадка — одно, а стройплощадка совсем другое. В тот майский день Садырин потому и отличился, что, не спросясь, ушел с эстакады раньше времени.
Шестаков еще более неуверенно пробормотал что-то про перевоспитание.
— Ты хуже меня либерал, — сказал Михеич строго. — Это тебе минус.
— Когда командовал отделением, у нас тоже завелся один сачок. Но мы его быстро привели в чувство.
— Отделение, взвод — одна статьи, а бригада высотников... И на фронте так было. Кто-то в разведке мытарился, по-пластунски чаще ползал, нежели ходил во весь рост. А Садырин прокантовался бы ездовым в обозе или в поварах...
— Я уверен, бригада может повлиять на Садырина.
— Наивный ты парень!
