Случай этот вылез на большой перемене, я при этом была, все — были, полна учительская. Вошла взъерошенная Геенна, бросила кому-то: «Срочно, Плавильщикова, второй „А“». Кто-то из молодых учительниц кинулся, по тону уж видно, что произошло нечто. Но Нина Геннадиевна вскрикнула: «Да что это я? Не надо мальчика! Остановите, кто ближе! Надо Аллу Демидовну, ее класс!» Кто-то опять побежал, остановили, вернули, передали учительнице, чтоб поднялась. Срочно!
Алла Демидовна вошла и потупилась. Она сама похожа еще на толстую девочку, косички забраны зачем-то узлом, что ее смешно старит, лицо пухлое, первый год работает после педучилища и директора, сразу видно, сама побаивается, глаза вскидывает ненадолго и неохотно, вскинет и сразу опять потупится. Очень она этим отличается от двух других выпускниц того же училища, которые, на мой взгляд, более чем развязны, а — главное — довольно активно покрикивают на детей, кое-кто уже слышал: покрикивают зло, дети — Он уже ставил об этом вопрос на педсовете — у этих учительниц какие-то невеселые.
На педсоветах третий год постоянно всплывает: что делать с начальной школой, с начальной школой у нас в школе неблагополучно, уровень ее падает, старые учителя ушли, уходят, скоро уйдут, а новые, нет, их пока и учителями-то не назовешь, со звонком придут — со звонком убегают, на урок к кому-нибудь, чтобы хоть поглядели, как на уроках бывает, силком не затянешь, им некогда, они спешат, зарплату — вроде — повысили, но разговоры, что платят мало, в учительской, кроме них, никто никогда о деньгах не говорит, я ни разу не слышала, говорят — о детях, новое же пополнение, — что Он особо на педсовете отметил, — от разговора о детях кривится, морщится и переглядывается промеж собой, так зачем, спрашивается, такое пополнение? Ему бы хотелось услышать от руководства школы, почему людей, которые — явно — детей не любят, берут в школу этих детей учить и воспитывать? И как потом, интересно, мы будем работать с этими классами, когда они под таким руководством подрастут до четвертого? Нина Геннадиевна сказала, что она, к сожалению, не выбирает, ей — прислали, а выбирать вообще не из кого, если Он знает — где можно выбрать, она с удовольствием Его совету последует. Но Он тоже не знал, Он поднимал вопрос…
Алла Демидовна стояла, потупясь. «Алла Демидовна, у вас в классе, говорят, деньги вчера пропали?» — строго спросила Геенна. «Да, у меня деньги вчера пропали…» Она отвечала директору полным ответом, как на уроке. Глаз не подняла. «А почему они у вас на столе валялись?» — осведомилась Геенна. Все же ее въедливая осведомленность вызывает у меня уважение, хотя кто-то, так сказать, значит ее информирует. Хорошо ли это? Но, с другой стороны, должен же директор знать, что в его школе делается. Никакой «Леша Плавильщиков» еще для всех и в тумане не маячил, а Геенна вполне уже была в курсе. «Вы провели расследование?» — «Да, я провела расследование…» Опять же — полным ответом. И даже бесстрашно глянула. «Как провели?» — с некоторым сарказмом полюбопытствовала Геенна. «Я так провела расследование. Я ребят спросила, кто оставался. Я спросила: „Ребята, вы не видали, кто-нибудь деньги брал у меня со стола?“» — «Сколько?» Наверняка же знает! «Десять рублей», — уточнила Алла Демидовна, по-девчоночьи вздохнув, сумма ей, видно, казалась нешуточной. Ну да, она ж с бабушкой живет, ее зарплата да бабушкина пенсия — весь доход, однако никаких рассуждений насчет оклада я от Аллы Демидовны не слышала, она при таких разговорах своих молодых коллег упорно помалкивала. «Так. Дальше!» — «Дальше ребята сказали, Плавильщиков брал. Я сегодня спросила Плавильщикова — ты, Леша, брал деньги со стола? Он сказал, не брал…» — «И все?» — возвысила голос Геенна. «Все…»
Геенна моргнула, на секунду задумалась, серый слом в ее волосах — где крашеные смыкаются с отрастающими — тускло сверкнул. «Плавильщикова, срочно!» Возле учительской торчал кто-то из десятого «А», они, по-моему, несут тут почетную и тайную вахту — вдруг да потребуются за чем Маргарите Алексеевне, это класс Маргариты. Или хоть можно, на полных правах, сопроводить Маргариту с четвертого этажа на второй, где учительская, и со звонком опять же с нею рядом подняться, тут — при некотором навыке — можно порядочно выяснить насчет мировой культуры и смысла жизни, десятый «А» любознателен, она ведет их с седьмого и вопросов у них поднакопилось, ничто так не стимулирует эту лавину как наличие у одного класса сразу двоих — Его и Маргариты, везет же людям.
Так что Плавильщикова быстро доставили в учительскую вольнонаемные орлы из десятого «А». Его между ними и не видно совсем. Щупл. Малоросл. Хил. Щека в мелу, и курточка застегнута наперекосяк, видать — наспех. Алла Демидовна сразу бросилась оттирать ему щеку, перестегивать пуговицы и всего его оправлять. И рядом с ним сразу встала — вот мы, вместе, вместе нас и судите, и отвечать будем вместе. «Плавильщиков, брал деньги?» — довольно мягко вопросила Геенна. «Не брал…» Видно было, как Алла Демидовна тихонько взяла его за руку и незаметно теперь держит. «Так», — моргнула Геенна. Директор-то у нас опытный. Мигом схватилась за телефон, уже и трубку сняла. Тон теперь другой, граненый алмаз. «Плавильщиков, я сейчас же звоню в милицию, вызываю милиционера с собакой и они все сразу найдут. Ты меня понял?» Мальчишка сглотнул и кивнул завороженно. «Видишь, уже набираю номер. Ну, брал деньги?» — «Брал…» Сам не отрывает от телефона завороженного взора. И видно, как Алла Демидовна стиснула ему руку. И вся, как струнка, возле Плавильщкова напряглась. Смело теперь глядит на директора: вместе сделали, нам терять уже нечего, и отвечать будем вместе. Глаза же Нины Геннадиевны как бы обходят учительницу, сама не могла разобраться, теперь уж без тебя обойдемся.
«Давай обратно десять рублей!» — «У меня нету…»
У всех у нас, кто при этом присутствовал, мелькнула, небось, приблизительно одна и та же мысль — что значит трафарет теперешнего благополучия. У меня она точно мелькнула, за других не ручаюсь, но — похоже: неужто проел на мороженом? сколько же он, бедолага, слопал мороженого за один день? Ну, что-нибудь в этом роде. Или ребятам роздал? Или кто отнял, постарше до посноровистее?
«А где же они, Плавильщиков?» — осторожно спросила Нина Геннадиевна. «Я маме их вчера отдал…» — раздался тонкий и отчетливый голос. Мы онемели; представители десятого «А», которые за спиною директора торчали в полуоткрытой двери учительской, онемели тоже. «И что же мама?..» Если бы Леша Плавильщиков хоть немного знал своего директора школы; он бы сразу понял, что директор — растеряна. Но Леша не знал. «Мама мяса купила, маргарин, булку, молоко, конфеты еще, — он все постарался честно припомнить. — Суп сварила. Я ел, вкусно было». По лицу его скользнул отблеск вчерашнего: когда — было вкусно. Если можно онеметь еще больше — все онемели. Геенна Огненная поперхнулась. Откашлялась. «Ну, а маме… — продолжила она с явной заминкой, — маме ты, Леша, сказал, где эти деньги взял?» — «Сказал, что у учительницы со стола». — «А она что сказала?» — «Сказала, чтобы в последний раз было…»
Настала вовсе пронзительная тишина. Стоит щуплый мальчик. Стоят вокруг взрослые люди. Учителя. Стоят в дверях почти взрослые. Десятиклассники. Алла Демидовна вцепилась Плавильщикову в руку. «Иди, Леша», — сказала директор. Вышел. В коридоре его схватили представители десятого «А» и повели прямо в школьный буфет — кормить.
Теперь они каждый день кормят Лешу Плавильщикова, и из дома носят ему бутерброды, натащили игрушек, кто-то уже приволок подростковый велосипед, десятый «А» учит Плавильщикова кататься, хвалится, что Лешка — способный, сел и сразу поехал. Теперь иногда можно видеть на пятом или шестом уроке, что в десятом классе на какой-нибудь тригонометрии или сочинении за последней партой сидит щупленький мальчик едва за партой видать, чувствует себя достаточно вольно, уже привык, вдруг послушает, чего говорят, чаще — рисует, что-то клеит, кто-то к нему прямо на уроке подсаживается, что-то показывает. Он, проходя, треплет Плавильщикова по затылку: «На кружок в пять часов придешь? Я тебе задачку потрясающую покажу! Специально тебе придумал!» Маргарита с ним занимается чтением. Плавильщиков теперь на «продленке», и пока школа открыта — Леша в школе. А потом? Разве это выход? Но никто не знает, где для Леши — выход. Леша Плавильщиков очень любит свою маму, говорит, что она — лучше всех, добрая, она ему обещала купить ботинки, об интернате Леша даже слышать не хочет, объясняет, что мама без него пропадет, она все забывает, без Леши она утром ни за что не проснется, на работу проспит до самого вечера, и еще — кто же, если Леши дома не будет, сходит к сестренке, она все болеет, признает только Лешу, и это ей он несет игрушки, которые поставляет десятый «А».
В день, когда вырвалась наружу Лешина домашняя жизнь, Геенна Огненная — воистину в этом огненном и праведном качестве — тотчас поехала на квартиру к Плавильщикову. Да, квартира отдельная. Но она заперта, как все Нине Геннадиевне в школе и говорили: мать наверняка на работе, работает же она где-нибудь. Отца не значилось и по документам, это Алла Демидовна сказала. Но Нина Геннадиевна откладывать до вечера не могла. Она нашла на лестнице знающую старушку, и старушка вполне ее просветила. Мама-Плавилыцикова в доме всем хорошо известна, округе — тоже, младшую девочку, ей полтора года, сдала в дом малютки, хоть, по слухам, и не отказалась пока от нее, никто не сможет удочерить, мама работает — где придется, иногда подолгу — нигде, специальности нету. Леша до двенадцати ночи, когда — и до часу, бродит по улицам, в квартиру не попадешь, заперто изнутри, соседи подкармливают, пускают иногда посидеть, спит он в кухонке на кушетке, бывает — что и на улице, недавно на лестнице ночевал, возле батареи, сосед шел ночью со смены, уже часа в три ночи, увидел, подобрал к себе, и мальчишка выспался…
