У него несложная работа. Он поворачивает руль, подымается задвижка, и по небольшому скату устремляется идущий из бункеров поток кокса. Он ползет все туда же, в скип, жадно разинувший рот.
Ионов ревниво следит за потоком кокса.
— Стоп! — Вербенчук выключил гризли, и Ионов быстро опускает задвижку.
Не сразу овладел Ионов этой простой техникой. У него не ладилось сперва, — все-таки раньше он знал только лопату. Теперь ему хотелось стать машинистом. Он восхищенно смотрит, как проносится Ивандюк на вагон-весах.
Плавно, четко, без задержки идут по наклонному мосту скипы.
— Техника! — радуется Вербенчук, сам удивляясь, как красиво все идет: вагон-весы, транспортер, гризли — все эти детали рассчитанные, обдуманные. — Техника! — произносит Вербенчук и этим словом объясняет себе все.
И вдруг он замечает, что в правом скипе не вертится передний скат. Он еще и еще раз всматривается... Так и есть — не вертится!
Сразу останавливается вся великолепно слаженная, четкая машина.
— Стоп!
К скипу бросаются монтажники.
Выясняется: рабочий, ухаживающий за скипами, не произвел достаточной смазки.
— Техника! — сердится Вербенчук и строго говорит помощнику. — И люди.
Задержку ликвидируют дружно. Работает бригада Калишьяна, не покидающая уже почти сутки домны.
Вечером 29-го загрузка кончается. Домна готова к задувке.
— Еще как вода себя окажет, — беспокойно говорят доменщики и подымают глаза на холодильники, — как вода...
Все эти дни вода «оказывала» себя плохо, на водопроводах не ладилось.
Но к моменту задувки, то есть к вечеру 29-го, все было как будто в порядке.
И все же руководство не торопилось задуть домну, не проверив тщательно, как работает водоснабжение.
В десять часов вечера на домну принесли весть:
— На южном водопроводе авария.
Все бросились смотреть; даже не сходя с домны, можно было видеть: тугой столб воды бьет из земли.
Свиридов тоскливо смотрел, как копошились люди вокруг места аварии.
— Тьфу! — сплюнул он, — не нашей смене задувать. А надеялись!
И обер-мастер Кабанов, тоже разочарованный, сдает смену.
— Ну, мы загрузку зачинали, — говорит он огорченно, — нехай уж вам задувать выйдет.
На водопроводе началась горячая работа. Сюда стянули водопроводчиков, пожарников, землекопов. Землекопы колотили лопатами о мерзлую землю, пытаясь докопаться до трубы. Шесть метров вглубь нужно прорыть.
У самого места аварии работали по колено в воде, часто меняясь.
Работали молча. Только чавкала вода и звенели лопаты. Поработав немного, землекоп молча передавал лопату другому, и тот, не говоря ни слова, лез в воду.
Но и к утру еще не дорылись до трубы. И причина аварии была неясна. Гадали:
— Сток выбило...
— Трубу разорвало...
Панический пустил кто-то слух:
— Грунтовые воды бунтуют...
Днем уже стала ясна причина аварии. Она была очень проста. Проста до обиды: при укладке водопроводных труб слесарь не зачеканил стыка. Все стыки зачеканил, а этот пропустил.
Три простоя было в пусковые дни. Первый — из-за того, что рабочий не смазал передний скат скипа. Второй — из-за того, что слесарь не зачеканил стыка труб. Третий раз семь часов стояли из-за того, что при монтаже в клапане на кауперах рабочий неправильно положил асбестовую прокладку, небольшую пустячную прокладку.
Дежурный слесарь-водопроводчик на домне, старик, узнав о причине аварии на водопроводе, пришел в ярость. Размахивая большим — три четверти — французским ключом, он кричал:
— То ж не слесарь, то ж шляпа...
В ночь на 31-е в охладительной сети на домне появилась вода.
Ее встретили как именинницу.
— Вот и вода, — сказал слесарь-водопроводчик и, не найдя никаких других слов, ласково добавил: — Водичка...
Но вода шла плохо, вяло. На северном водопроводе плохо еще работал фильтр. Вода шла в арматуру мутная, засоряя и забивая трубки.
Некоторые трубы замерзли. На дворе стоял крепкий уральский мороз.
Волоча огромные тощие шланги с горячим паром, поползли по арматуре рабочие продувать холодильники. Пар бился в кишке, иногда вырывался, и кишка хлопалась оземь, обдавая всех паром. Рабочие наступали ей на горло, и она визжала, как зарезанный поросенок. И снова волокли шланг наверх продувать трубы.
Монтажники работают все время в воде. Мастер их Белышев меняет уже четвертый кожух. Мокрые кожухи валяются на полу.
Люди борются за воду всю ночь.
На домне исключительное спокойствие, дисциплина, уверенность в победе.
Всю ночь несет вахту у печи руководство комбинатом: начальник Магнитостроя Гугель и его заместители. Прилег было на полу в скиповой подремать с часок замсекретаря горкома партий Тараканов, и не удалось: вызвали на домну.
Шатаясь от усталости, ходит начальник доменного цеха Соболев. Несколько суток он вовсе не спит.
К утру приходит победа: вода правильно циркулирует в охладительной сети.
В восемь часов утра по московскому времени 31 января мастер Фищенко отдает команду:
— Соппела вставить.
Эту команду горновые давно ждали. Она означает: сейчас задувка. Соппела — трубы, через которые будет идти в печь горячий воздух, — устанавливаются с рекордной быстротой и четкостью.
Воздуходувная станция дает воздух. С резким шумом врывается он через клапан холодного дутья в каупера. В кауперах температура плюс восемьсот двадцать градусов.
В девять пятнадцать утра газовщик Куприянов открывает клапан горячего дутья. Гудя, идет в домну горячий воздух. Из печи вырывается черное душное облако: угольная пыль. Облако рассеивается, оседает. На фурмах появляется огонь. Из свечей домны идет первый легкий сизый дым. Он волнуется над печью, и сотни глаз в Магнитогорске следят за ним.
Над зданием воздуходувки вспыхивает электрический транспарант:
— Даешь чугун!
Митрофан Кондратьевич Бугай кладет синее стеклышко на стеклянное отверстие в фурме и прижимается к нему глазом. Давно знакомая картина: в печи подпрыгивает иссиня-красный раскаленный кокс, оседает истекающая чугуном руда. Пламя колеблется, как стекло.
Плавка идет нормально.
Первого февраля в час дня из шлаковой летки вырывается первый шлак. Он течет по желобам в ковши, шипя и брызгаясь яркими горячими золотыми звездами.
Бугай берет на лопату немного золотой жидкости, и она сразу застывает белым студнем.
Над лопатой склоняются люди.
— Хороший шлак, — говорят они, наконец, и озабоченные лица освещаются улыбкой.
Желоба, по которым пойдет горячий чугун, уже обмазаны известью, прикрыты железными листами, на которых горит кокс. По всему литейному двору пылают костры. Пламя их мечется в сумерках, которые все больше и больше окутывают домну.
Бугай опять прижимается глазом к синему стеклышку: робкими белыми ручейками стекает вниз чугун, руда оседает ниже.
Горновые и рабочие чугунной летки Королев, братья Андросовы, Чугунов и другие одевают асбестовые халаты и войлочные шляпы.
Мастер Ус, усатый, молчаливый, отдает им последние распоряжения.
— Да дружней работать! — поучает он. — Да порядок чтоб был.
Вооруженные ломом горновые выстраиваются у чугунной летки. Ее прожигают сначала кислородом, а потом ломают ломом.
— Э-эх, ра-аз... Э-эх, ра-аз...
Их движения ритмичны, дружны, головы у всех повернуты в сторону, чтобы искры не поранили глаз.
И вдруг из летки вырвалось белое ослепительное пламя.
— Чугун! — закричал кто-то взволнованно, не выдержав.
В желобе показался чугун. На бункерной эстакаде, во второй домне, на холмах, окружающих домну, — всюду толпился народ, напряженно наблюдающий, как сначала медленно, потом быстрей и быстрей белой огненной рекой шел по желобу чугун. Вот дошел он до конца желоба, несколько капель уже упало в ковши, стоявшие внизу на железнодорожных путях, потом, шипя, разлетелись золотые брызги и погасли в темноте. И, наконец, тонкая, как лезвие шашки, струя упала в ковш. Она текла беспрерывно, и казалось: это пламенная шашка застыла в синих вечерних сумерках.
Огромный, высокий Королев — первый горновой — смотрел, как тек чугун. Пламя бегало по его потному, взволнованному лицу.
— Белый какой, — произнес Королев, — горячий... — и из этих двух фактов сделал уверенный вывод: — хорош чугун.
И не ошибся: марка О — высшее качество — установили специалисты.
— Хорош чугун, — еще раз мотнул головой Королев.
Ему хотелось ваять немного чугуна в руки и растереть его между пальцев, как крестьянин растирает влажный, жирный комок чернозема. Он засмеялся и пошел к своим.
Там уже гремело «ура», в воздух взлетали Гугель, Соболев, Бугай, Ус... Незнакомые люди пожимали друг другу руки, по их лицам бегало зарево первой плавки.
Над воздуходувкой в ответ на первый транспарант «даешь чугун» зажглось короткое, ожидаемое всей страной «есть!», за которое недаром бились доменщики.
