— Я не выдумал, — оправдывался Иоська. — Пойдем, я тебе покажу. Я сам видел мешки.
— Молчи! Заткни глотку, дурак несчастный! — прошипел Юдл и, боясь, как бы не услышали на улице, потащил его в дом.
Иоська упирался изо всех сил. Окончательно выйдя из себя, Юдл отпустил ему оглушительную затрещину.
— За что? — расплакался Иоська. — За что ты меня бьешь? Что я тебе сделал? А, я знаю! — крикнул он, задыхаясь. — Это ты, ты сам спрятал мешки…
— Да замолчишь ты или нет? — взвыл Юдл и с такой силой толкнул его в дверь, что мальчик во весь рост растянулся на полу.
Из кухни прибежала испуганная Доба.
— Что там опять? О господи, что такое?
— А, чтоб его разорвало! — Юдл трясся в бессильной ярости. — Чтоб его громом убило, выродка такого!.. Ради кого я мучаюсь! Ради кого ночи не сплю, голову под нож подставляю? А он доносить на меня побежал… Мешки ему в стогу померещились! Какие мешки? Откуда они там? Ты чего смотрела, корова? Какого черта он повсюду лазит?! Чтоб вы оба пропали! Погубить меня хотите? Не знаю, что и придумать, ну что с ним делать, хоть бери и задуши своими руками! — И Юдл бросился на сына с кулаками.
Иоська вскочил и со всех ног пустился в сени. В дверях он зацепился за гвоздь, распорол пальто и, трепыхая обрывками полы, вылетел во двор.
— Стой! Назад!
Юдл догнал его, Иоська увернулся у него из-под рук. Пригнувшись к земле, он, как заяц, петлял по двору, по палисаднику; наконец ему удалось выскочить за забор, и с отчаянным криком он понесся по улице.
— Ох, он меня погубит… Беги скорее! Догони его! — крикнул Юдл Добе, а сам метался по двору, не знал, куда кинуться раньше — к стогу или в конюшню, прикрывать яму.
«Проклятье на его голову! — скрежетал он зубами. — Кажется, нарочно услал его тогда с обозом, так нет же, все-таки пронюхал…»
А Иоська без оглядки бежал по улице и кричал благим матом, в страхе, что отец вот-вот догонит его и убьет. Издалека он увидел Эльку, стоявшую у колхозного двора, среди хуторян, и что было духу помчался к ней. Элька уже спешила навстречу.
— Иоська, что с тобой? Чего ты кричишь? Бледный, перепуганный мальчик дрожал всем телом и не мог выговорить ни слова.
— Что ты, Иоська?
— Ой, он меня убьет! — Иоська боязливо оглянулся. — Ой, товарищ Элька, он гонится за мной…
— Кто за тобой гонится?
— Он, отец… Он чуть меня не убил… Пускай, я все равно расскажу… Он спрятал хлеб…
— Хлеб?
— В стогу. Много мешков. Хуторяне обступили мальчика.
— Успокойся, Иоська, — говорила Элька, — не бойся. Где этот стог?
По улице, растрепанная, подхватывая на лету концы сползающей с плеч шали, бежала Доба. Иоська прижался к Эльке, ища у нее защиты.
— Где он? Иосенька! Дитятко мое!.. Куда он делся… О господи! — Увидев сына рядом с Элькой, она всплеснула руками. — Иди домой, горе ты мое… Смотри, сколько их посбежалось! Набросились на ребенка и рады… Что он знает, что понимает? Иоська, иди домой! Слышишь? Отец велел…
— Не пойду. Он меня убьет.
— Что ты мелешь! Поди сюда, слышишь, что тебе говорят? Скорее!
— Не хочу! — со слезами на глазах закричал Иоська. — Все равно я уже рассказал… Про стог и про хлеб… Все, все…
— Ой, что он наделал! — Доба схватилась за голову. — Ой, он нас погубил, зарезал!.. Разбойник! — взвизгнула она, бросаясь к Иоське. — К родному отцу у него жалости нет! Изверг!
— И пускай! — отчаянно кричал Иоська. — И пускай! Не надо мне такого отца!
Калмен Зогот похлопал мальчика по плечу.
— Ну-ну! Он толковый паренек. Тогда, в грозу, он нам подводу с хлебом спас. Молодец, не в отца пошел.
— Что вам дался его отец? За вас же маялся, ночей не спал, а вы…
— Не кричите, — остановил ее Хома, — кричать нечего. Давайте пойдем посмотрим. — Он поискал вокруг глазами. — Додя, дедушка Рахмиэл! Пойдете понятыми?
Додя Бурлак и старый Рахмиэл переглянулись и нерешительно двинулись вслед за Хомой и Добой, которая изо всех сил старалась их опередить. Иоська растерянно смотрел ей вслед, точно лишь сейчас понял, что тут произошло. Вдруг он с горьким плачем повалился на снег,
— Иоська, Иоська, не надо! — Элька опустилась рядом, обняла его. — Я на твоем месте точно так же поступила бы. Никто, никто тебя не обидит… Идем ко мне, хочешь?
— Хочу! — всхлипнул мальчик.
— Ну вот, ну и пошли… — Она помогла ему подняться и повела его к себе на квартиру.
Синяков еще на околице хутора узнал, что у Юдла в конюшне и во дворе нашли много спрятанного хлеба и что его отвели в правление.
В первую минуту у Синякова мелькнула мысль повернуть назад. Кто знает, что там Юдл успел наговорить… Но, сообразив, что его все равно уже видели, он решительно направил сани к колхозному двору.
Там было полно людей. Все приветливо здоровались со старшим агрономом, и Синяков сразу почувствовал себя увереннее: Юдл, значит, пока молчит. Подробно разузнав обо всем и наскоро обдумав, как держаться, он твердым, размашистым шагом пошел в правление.
Уже больше часу Элька, Хома Траскун, Хонця и 'Калмен Зогот сидели с Юдлом, допытывались у него, откуда он взял пшеницу. Тот кипятился, проклинал все на свете и кричал одно — он ничего не знает. Не дожить ему, пока сын его вырастет, если он хоть догадывается, что это за пшеница и как она попала к нему. Он и дома-то никогда не бывал, вечно был заморочен колхозными делами, двор у него беспризорный, конюшня открыта. Мало ли кто мог туда залезть и спрятать зерно…
— От кого-кого, товарищ Руднер, а от вас я такого не ждал. Кто-кто, но чтоб вы на меня подумали! Лучше бы мне не дожить, лучше бы трактор меня переехал! — взмокший от пота, без умолку говорил Юдл. — Стоило мне стараться, последние силы отдавать колхозу… Уж кому-кому, но мне не верить?! А что, если б нашли хлеб там, где вы живете? Или у Хонци? Тогда что? Да я бы первому, кто хоть заикнулся бы про вас, плюнул в поганую рожу, ногами бы затоптал! А вы поклепу поверили… Честного человека всякая сволочь рада угробить! А вас, товарищ Руднер, разве не оговаривали? А Хонцю? Мало крови ему это стоило? Все одна шайка-лейка. Не любят меня за то, что я правду в глаза говорю, что колхоз для меня святее святого. Не любят люди правды — правда глаза колет. И мешки нарочно подбросили, чтобы меня очернить. Но я молчать не буду. Я не позволю… Я колхозник… Советская власть…
Юдл осекся, слова застряли у него в горле. В дверях стоял Синяков.
— Хорошие тут у вас дела! — громко произнес агроном.
Не моргнув глазом, он поздоровался с Элькой, кивнул остальным, затем подошел к Юдлу.
— Ах ты пес! — выдохнул он ему прямо в лицо. — Опустил бы хоть свою собачью морду… Не стыдишься смотреть людям в глаза? Ах ты гад! — Синяков сжал кулаки. — Мы тебе доверяли, а ты… Воровать! Прятать хлеб, добытый трудом честных колхозников! Молчи, паразит! — загремел он, хотя тот, оглушенный, лишь как безумный таращил глаза. — Помните, товарищ Руднер, мы как-то с вами говорили об этой твари? Вы оказались правы. Но кто бы подумал, что среди нас могут быть такие сволочи! Зарыть хлеб…
— Я думаю, не только хлеб на его совести, — отозвался Хонця.
— Правильно, вы совершенно правы, — поспешно подхватил Синяков. — Я тоже в этом уверен. А он что? Молчит? Ну, еще бы, здесь он будет молчать! — Агроном пронзительно глянул на Юдла. — Надо свезти его в район, там у него развяжется язык…
Отвезти Юдла взялся сам Синяков. Все равно он едет в Гуляйполе, так уж заодно… Хонця тоже хотел поехать, но в последнюю минуту явились гости из Ковалевска, поэтому решили, что, кроме агронома, Юдла будет сопровождать Хома Траскун.
Уже темнело, когда сани Синякова выехали за хутор.
До Святодуховки, верст двенадцать, ни Синяков, ни Пискун не проронили ни слова. Хома сидел на козлах, за кучера. Уже почти миновали деревню, когда Синяков вдруг тронул Хому за плечо и попросил сходить в какой-нибудь двор раздобыть ведро.
— Забыл напоить лошадей, — сказал он виновато. Хома слез с козел, передал вожжи Синякову и направился к ближней хате.
— А я пока подъеду к колодцу! — крикнул ему вдогонку Синяков, заворачивая лошадей.
Через минуту он оглянулся. Хома исчез во тьме. Агроном бешено дернул вожжи, кони задрали головы, взбрыкнули задними ногами и в мгновение ока вынесли сани из деревни. На перекрестке, за окраиной, чуть не опрокинув сани, Синяков круто повернул на боковой проселок, с ходу пересек замерзшую речку и вылетел в открытую степь.
Сани мчались с сумасшедшей скоростью. Из-под копыт во все стороны летели снежные комья. Свистел еетер. Юдл судорожно вцепился руками в сиденье. Сейчас он ни о чем не думал — ни о доме, ни о жене, ни о сыне. Ему было все равно. Одна мысль билась в его помраченном мозгу: спастись, унести ноги…
Впереди чернела полоса леса…
18
Уже несколько дней на дворе бушевала вьюга. С протяжным свистом и воем наметала сугробы вокруг хатенки Шефтла Кобыльца, гудела под низкой соломенной стрехой, хлестала снегом по замерзшему оконцу.
