Уцелевшие в этой бойне офицеры и добровольцы, спасая себе жизнь, бросились на север, в тыл. Их не преследовали: за селом уже стояли заставы куреня и вылавливали беглецов.
Около роты добровольцев и три поручика пытались увезти с огневой пушки. Белым удалось смять заслоны и вырваться на сарайгирскую дорогу.
Пацек, узнав об этом, приказал конной разведке Акима Приходько скакать вдогон. Конница посекла офицеров и артиллерийскую прислугу, не пожелавшую сдаться, и отбила три пушки из четырех.
Был еще островок сопротивления — егерский батальон, но на него навалились всем скопом и смяли тотчас.
К началу майской лунной ночи все было кончено. Мятежные полки похоронили убитых, снесли раненых в избы, перевязали и наконец стали строиться на площади. Теперь уже все срывали с себя погоны, а крестьяне кричали «Ура!», обнимали солдат и не прятали счастливых слез. Многие местные парни бежали проститься с матерями, чтобы тотчас записаться в армию. В полночь курень и пехотные полки построилась на площади. В общем строю стояли стрелки, орудийные и пулеметные команды, связь, полевой госпиталь, конная и пешая разведки. А чуть поодаль приготовился к походу огромный обоз с боеприпасами, продуктами и прочим военным добром.
Степан Пацек, в окружении ротных, объехал верхом все это неоглядное каре, поздоровался со славными сынами революции, поздравил их с наступившей эрой свободы и грядущих сражений за рабочую и крестьянскую власть.
Объезжая полки вслед за Пацеком, Орловский, Лебединский, Киселев пристально вглядывались в лица солдат, облитые ярким лунным светом. И командирам казалось: они читают в глазах полков радость освобождения. Кончился кошмар постоянной слежки и провала, риска пыток и смерти, барского пренебрежения офицеров к массе рядовых. Впереди были иной риск, иные труды, полные благородства и самоуважения.
Закончив объезд и подсчитав бойцов (всего набралось две с половиной тысячи человек), ревком, не слезая с коней, выделил из своего состава трех делегатов — Василия Киселева, Василия Короля и Георгия Назарука. Этим надежным людям поручалось добраться в ближайшую часть Красной Армии, то есть в конную бригаду Ивана Каширина, и предупредить ее о подходе мятежных полков. Делегатов обязался провести на советские позиции крестьянин Тарас Владимирович Мязин. С ним о том условились еще до боя.
Вся четверка, не мешкая, исчезла во мраке ночи.
Через полчаса, вслед за ними, двинулись колонны стрелков, артиллерии, обозов.
Вскоре смертельно уставшие, но радостно возбужденные люди вошли в большое село Васильевку, но каширинцев там не оказалось. Оставалось ждать посланных ранее делегатов.
А тем временем к боевому охранению 1-го Верхне-Уральского красного казачьего полка, на берегу Большого Кинеля, приблизился бородач богатырского роста. Под штыками и жесткими взглядами красноармейцев он переминался с ноги на ногу, вздыхал и позвякивал уздечкой.
Задержанного отвели к командиру верхнеуральцев Галунову.
Комполка посверлил подозрительного мужика взглядом, спросил сухо:
— Кто таков?
Задержанный, увидев на фуражке командира большую красную звезду, повеселел, однако проявил разумную осторожность.
— Да вот лошадь ищу… — мямлил он. — Запропастилась окаянная.
Галунов прервал его грубовато:
— Ты мне, дядя, песок в глаза не сыпь, не то… Война кругом. Кто будешь?
Мязин еще колебался. На нем теперь лежал громадный ответ за судьбу мятежных полков, за их новую жизнь.
Видя, что задержанный мнется, командир спросил в упор:
— Много ли белых в Васильевке, Александровке, Кузькино?
Тогда Мязин, решившись, отчаянно махнул рукой и сказал, не то хохоча, не то плача:
— Ежли вы есть наша долгожданная Красная Армия, то я принес вам великую радость!
Галунов подошел вплотную к нежданному гостю.
— Какую?
— Три полка перебили своих офицеров, идут к вам. Однако опасаются, как бы впросак не попасть.
Галунов возбужденно потряс огромную лапу Мязина.
— А не врешь, дядя?
— Нет. Тут, рядом, в овражке, бойцы меня ждут. Ихний ревком. Велишь позвать?
— Зови. Однако своих людей дам, а то еще заплутаешь, мой дорогой!
Мязин согласно кивнул кудлатой головой. Он понимал: обижаться глупо, не то теперь время, чтобы верить на слово первому встречному.
— Вандышева — ко мне! — приказал Галунов.
Вскоре перед командиром полка вырос его помощник.
— Слушаю тебя, Семен Петрович!
Узнав, в чем дело, помкомполка кивнул своему ординарцу красноармейцу Ядренникову и двум бойцам разведки, и вся четверка исчезла в кустарнике реки.
Медленно и нудно текло время. Но вот наконец дрогнула прибрежная зелень, и возле Галунова появился Ядренников. Чуть позади переминались с ноги на ногу трое незнакомцев в солдатской форме, без погон.
— Так что осмелюсь доложить, — сообщил Ядренников: — Задание выполнил. Людей привел.
— Где Вандышев?
— Ваш боевой помощник Федор Вандышев ведет восставшие полки опять же сюда!
— Добре. Свободен.
Киселев, увидев Галунова, сказал дрогнувшим голосом:
— Здоров був, братичок…
И спросил:
— Может, обнимемся?
— Теперь можно! Раз Федя Вандышев[59] проверил — значит, так оно и есть.
Невысокий, круглолицый Галунов одним движением распахнул кожанку, сдвинул шашку, чтоб не мешала, и горячо облапил за могучие плечи бородача Мязина. Потом, весело потирая усы, поцеловался со всеми членами ревкома.
— Ну, браты, мы теперь тут таких делов наделаем!
С первыми лучами рассвета в Новоаширово начали втягиваться колонны мятежных полков. Над знаменным взводом реяли самодельные красные флаги, а в воздухе мощно гремел «Интернационал».
У околицы восставших встречал духовой оркестр красной бригады, и крестьяне и красноармейцы кричали приветствия.
Полки еще равнялись на сельской площади, когда в Новоаширово прискакал комбриг. Попеременно стискивая руки членам ревкома, говорил, сияя:
— Благодарствую от имени революции. И позвольте от себя — тоже!
Тут же, на заре второго мая 1919 года, образовался сам собою громадный митинг, звучали короткие яркие речи, и воздух пенился от криков «Ура!».
Каширин слушал всех внимательно, в задумчивости мял рыжую бородку. Однако на миг отвлекся и что-то шепнул одному из ординарцев. Тот исчез, но вскоре вернулся, ведя в поводу черного, как ночь, коня. Как позже узнали — это был запасной жеребец комбрига.
Увидев, что лошадь снаряжена и под седлом, Каширин взял ее за повод и попросил слова вне очереди. Прямо у трибуны он вручил свой дорогой подарок революционному крестьянину-бедняку Тарасу Владимировичу Мязину.
Митинг еще не кончился, а в Александровку, Васильевку и Кузькино, оголенные восставшими, уже потекли красные казаки — расширять прорыв, пока белые еще не успели оклематься от потрясения.
В тот же день, второго мая красные перехватили донесение Каппеля Колчаку. Белый комкор сообщал своему верховному, что курень имени Шевченко, входивший в 11-ю дивизию 6-го Уральского корпуса, перебил своих офицеров и офицеров 41-го и Исетского пехотных полков и вместе со всем имуществом дивизии перешел к неприятелю.
Организовать сопротивление большевикам, докладывал Каппель, на всем участке обороны корпуса нечем.
Генерал не упомянул, что офицеры, спасшиеся от разгрома, занесли страх и неуверенность во все части корпуса, что мятеж разрушил железнодорожное движение на участке Сарай-Гир — Филипповка и есть сведения, что Фрунзе приказал своим войскам немедля распространяться в глубину[60]. Впрочем, это было ясно и так, без доклада.
Через десять дней близ Большого Кинеля состоялось общее собрание добровольческого полка, составленного из бойцов куреня и пехотных полков. Добровольцы клялись, что «не опустят своего Красного знамени до полной победы и с честью умрут на холмах Урала за Советскую власть…»
В заключение на трибуну поднялся председатель военно-революционного совета нового полка Василий Орловский и в напряженно-торжественной тишине прочитал телеграмму в Москву. Депеша была адресована Ленину.
Вот что в ней говорилось:
«Приветствуем дорогого вождя Всероссийского пролетариата от полка имени Шевченко и с радостью сообщаем, что наш полк перебил весь белогвардейский состав, всех увлекши за собой. Три полка белогвардейцев и батарея перешли на сторону красных. Войска теперь находятся в полной боевой готовности.
Горим желанием немедленно ринуться на врагов трудового народа.
Просим Вашего разрешения наименоваться Украинским Советским Добровольческим полком имени Ленина».
Через некоторое время такое разрешение было получено, и в списках частей Красной Армии появился «210-й стрелковый украинский имени Ленина полк».
