— В прошлом году на уборку провожали торжественно. Все было по-хорошему — в клубе, на людях. Ручку, блокнот подарили — веди, мол, дневник, записывай. Парторг Анатолий Иванович Овчинников сказал всем напутствие, а потом обратился к каждому — надо соревноваться!.. А я обратилась ко всем комбайнеркам области — любите и берегите технику, воспитывайте молодежь, наставляйте.
— Хороший был год?
— Немного не повезло. Намолотила только 5600 центнеров, а вот в семьдесят втором году я была по колхозу самая первая. Тогда и наградили орденом Ленина. Соревновалась я с Александром Егониным. Он тоже рад за меня, колхоз рад, ну и семья...
— Нынче какие виды?
— Нынче грозится засуха. Дождинки не пало...
Она оказалась права. Забегая вперед, скажу, что засуха пришла небывалая. Температура в воздухе поднималась до 45 градусов, а на почве — и того больше. Горько, обидно за труды свои. В родном колхозе Нины Павловны гектаров 700 хотели списать — поля почернели, потрескались. И все-таки не списали — решили убирать. Намолачивалось мало — по 5—6 центнеров с гектара, но работали, как и прежде, с зари до зари. Нина Павловна соревновалась со своим учеником — комбайнером Вадимом Семахиным. Ее ученик не подвел ни разу свою наставницу, трудился упорно, по-комсомольски. А самой Нине Павловне правление колхоза направило поздравительное письмо — благодарность за участие в этой тяжелой страде. А вместе с письмом вручило цветы ей и Ананию Николаевичу, который снова очень помог жене. Часто подменял ее на комбайне, ремонтировал на ходу...
Но в ту ночь мы еще ничего не знали ни о засухе, ни о тяжелой страде. Только предполагали.
— Говорят, в войну трудно было. Правильно, трудно. Только когда же легко на поле? Бывает ли? Всегда трудно. А что жизнь без трудностей? Нет ее и не будет, да и не надо. Зато потом земля отблагодарит. Она добрая...
— Какие планы у вас? — Она засмеялась. И забавно смотреть на нее. У нее смеется все лицо сразу: и глаза, и ямочки на щеках, и подбородок подрагивает от веселья, и опять чувствую, что не то спросил.
— Планы? Тяжело первой. Да в прошлом году настроение попортили. Приехала большая комиссия, до моих участков дошли — хлеб, мол, зеленый, нельзя косить... Я билась, билась — не слушают — зеленый, и все. В голове у них, видно, было зелено. Так я четыре дня потеряла. А четыре дня на страде как четыре месяца. Вперед меня вышел Рябов Петро. Правда, флаг в нашей пятой бригаде все время в мою честь поднимали. Ну а по колхозу опередил Рябов Петро. Правда, комбайн у меня — СК-4, на «Ниве» сильнее выработка. Прошу «Ниву». Дадут?
— Обязательно!
— Тоже думаю — не откажут. Небольшие права имею. Депутатом райсовета работала. В сельсовете, в правлении... Сколько просьб, заявлений переписала, в каждом дому — моя помощь... Извините, расхвасталась...
Она замолчала. Я тоже молчу. За окном стихла музыка. Большая луна — над соснами. Если смотреть в окно долго, голова начинает кружиться и плыть куда-то, в висках медленно ходит кровь и постукивает, — наверное, это лунный свет томит человека и зовет к отдыху.
— В третий раз приезжайте. О детях запишите. Они лучше нас. Оленька-то говорила с вами?
— Хорошая она у вас...
— И Клава тоже хорошая, и Сереженька. Все хорошие. Дети, что говорить...
Мои дети — настоящие люди. Я, как отец, это чувствую, понимаю. Хорошо с ними мать поработала, моя Нина Павловна...
Из разговора с А. Н. Соколовым
Откуда силы ее, откуда? Длинна жизнь, и вся в заботах, в труде. Редко праздники, вёдро, все больше дождь, непогода. И почему этот путь не согнул, не отчаял. Как вынесла, как была первой в области, как воспитала девятерых?.. И нет мне покоя от этих вопросов. Они, как пчелы, вьются, надоедают и гонят с места на место. Делать нечего, я снова собрался, забыл все другие дела и поехал.
В третий раз ехать легче. Все легче — на третий... Говорят, даже третья любовь самая спокойная, ровная, в ней больше удачи. А про дорогу — что говорить...
Встретили, как родного. И все кругом получалось. Даже все были дома, сразу потащили за стол. Нина Павловна часто убегала то в магазин, то к соседям — ей хотелось достать то рыбки, то что-то из огородов. И эта рыба, и огурцы, помидоры — все для меня. И в главном — тоже удача. Ананий Николаевич сам велел мне открыть блокноты и писать, записывать, пока не устану.
— Теперь ты — наш! Свой да проверенный. Пиши, не стесняйся.
И я рад, доволен, у меня к нему сотня вопросов. Обо всем говорим, только чаще — о детях...
— У меня сродный брат — Евстафий Захарович Соколов. Живут хорошо, но бездетные. И вот он кинул глазок на Олю. Как придет в больницу, так: «Отдай Олю, она маленькая, привыкнет. Не обижу, выучу, наставлю на путь». Нет, говорю, не отдам, кто же родное дите отдает? Ты не знаешь? Я тоже не знаю...
Не успели переговорить, как забежала в комнату Оля. И не могли рассмотреть, опять убежала.
— Олюшка — в мать, в Нину Павловну. Куда пошлешь — побежит, убьется. И хоть что говори — не обидится. Легкая, простая душа. Вот с Леней была морока. Пришел как-то: «Папка, уйду из школы. Решил — на ферму». А я что — ладно, мол, только плохо, что середина года — не доучишься. Ну, он пошел, две лошади закрепили, корма подвозит. Но все-таки не в себе. Потом явился ко мне и сознался: «Папка, меня учитель обозвал, потому я и ушел...» А за дело, говорю? Ну, за дело... Я — к директору. Вызвали учителя, поговорили — и направилось. Школу кончил.
— Как учились они?
— Люба всех лучше училась. Отличница. Остальные похуже, но не похаю... А в прошлом году на мой день рождения — на девятое мая все собрались. Радости-то! Не то что семья, весь Прорыв на нас любовался. А что же — все правильно. Дети выросли — полезные люди. Старшая, Зина, в Копейске у нас на мебельной фабрике, Леонид — тоже в Копейске, шахтер, Миша в городе Щучье работает в нашей области, Володя недалеко — в Каргаполье, лейтенантом в милиции, Гриша шоферит на Печоре, Люба — в Якутске — техником-модельером по женской одежде, Сережа в школу милиции поедет, Клава — в институте, а Олюшка наша — в девятом... Вроде всех не забыл, — Ананий Николаевич улыбнулся и покачал головой. А голова вся седая.
...Но по годам он еще не старик. Состарили переживания, война. И, наверное, дети.
— Детей надо в труде воспитывать. А баловать — зачем. Мои родители тоже работу любили, потому и прожили долго... — Я опять слежу за его руками — они все в буграх и в военных отметинах, и дыхание опять тяжелое — от сердечной болезни.
— Отец мой жил 97 лет, а мать — 94 года. Жили они недалеко отсюда, в Березове. Березовский-то совхоз на плечах поднимали. Отец был главным механиком, а мать моя Арина Григорьевна, хотите верьте, хотите — нет, работала в кузнице. Сначала молотобойцем, а потом самой главной. Детей было семь человек, и я среди них — уже парень. Молодо-зелено и к молодому стремится. Только на вечерки, бывало, оденешься — отец мой: «Аня, куда?» Имя-то у меня девичье. «Давай-ко сперва зайди в амбарушку, поправь вилы, грабельцы, сенокос скоро. А потом — хоть до утра...» — и так все время. Надает заданий, и пока не сделаешь — ни шагу. Любил отец плотничать. Вся родовая такая. Была у отца сестра Саломея — так она топором как играла. И дом срубит, амбар, мебель всю. Вот так и жили — сперва напрягись, поработай, а потом гуляй. И лошадей любил с детства... — Ананий Николаевич говорит с удовольствием, видно, нравится вспоминать.
— К трактору так же надо. К лошади с детства приучали родители, а теперь к машине не допускаем. А надо посмелей — ничего не случится с мальчишкой, если в мотор полезет. Ну и девчонок надо приучать. В крестьянстве не надо делить — это мужская работа, а это, мол, женская. Сумела же Саломея дома строить, хлебны амбары. А возьми Нину Павловну. Сколько в области женских отрядов тракторных?.. Вот-вот. Пойди посчитай. А все она! Как уборка, так скажет по областному радио. С ее призыва и начинают соревнование...
— Вы, говорят, рационализатор?
— Кое-что переделал в комбайне. Второй бачок под горючку поставил. Время дорого, на заправку много уходит. Теперь поудобней...
— Поудобней без хозяйки-то? Ну ладно, ну хорошо... — заходит к нам Нина Павловна. На стол ставит вино, помидоры. Потом еще приносит что-то горячее, вкусное — пар идет. Лицо сияет, глаза веселые, и явно к молодости повернула сейчас стрелка судьбы, даже волосы по-молодому уложены. И я представляю, я чувствую, как, наверно, хорошо здесь, когда собирается полным сбором семья. Спрашиваю ее об этом, она смеется, прикрывает глаза от солнца, и это солнце тоже ей нравится. Ей все теперь нравится: и помидорчики резать, и вино разливать, и шутить с Ананием Николаевичем, и тост говорить:
— За моих дорогих сестер-трактористок! Пусть будет им доброй земля! И сегодня, и завтра, и всегда!.. Пусть будет!..
И после слов ее стало еще теснее, роднее и захотелось новых слов и признаний, а может быть, песни. Она и здесь понимает, угадывает. Опять встает над столом, счастливая:
