Бабалы вздохнул. Захлестнутый срочными делами, постоянной текучкой, расчисткой пути, по которому он шел, от всяческой грязи, он совсем забыл об отдыхе. Бабалы не мог бы даже сказать, когда последний раз был в кино, театр для него вообще сделался отвлеченным понятием. Рахмет чаще стали посещать театральные труппы, концертные бригады, артисты из Москвы, Ленинграда, Ташкента, Баку, но Бабалы не находил времени, чтобы попасть на их выступления. Одичал, вконец одичал…
А сегодня вечер у него вроде свободный. Аджап — в Ашхабаде, она пока осталась с отцом. Может, сходить в кино или на танцы — посмотреть, как развлекаются строители?
И когда в контору заглянул Эсен Мурадов, Бабалы обрадованно воскликнул:
— Вовремя пришел! Как говорится, вспомнишь, о волке — волк тут как тут.
— Это я, значит, волк?
— Ты — чабан, пасешь людские души. Слушай, сидел я и думал, а на досуг мы имеем право?
— А что, досуг на участке плохо организован? У те-тебя есть замечания?
— Да нет, я о нашем досуге — вот о моем, твоем. Ты в кино, в театрах часто бываешь? Книг за последнее время много прочел?
— Политическую литературу почитываю.
— Нет, я о художественной,
— Побойся бога, Бабалы, — когда? Вздохнуть ведь и то не улучишь минутки.
— Вот-вот. Варвары мы с тобой. Мхом скоро покроемся. Сырое мясо есть будем.
— У тебя имеются конкретные предложения?
— Не махнуть ли нам вечером в клуб? Мы его строили — а ни разу еще туда не наведались.
— Потанцевать захотелось?
— А что? Я человек холостой, свободный.
— Я тебе дам свободный. Обсудим вот твой моральный облик…
— Нет, кроме шуток. Мы в последние дни много забот с себя свалили. На душе посветлело. Русло канала нашего летит вперед, как стрела. Можем мы позволить себе малость развеяться?
— Мда… Заманчиво.
— Давай так договоримся — сразу после работы ты заходишь ко мне домой. Патьма такой плов умеет готовить — всем пловам плов! Подзаправимся — и в клуб. Не след нам отрываться от масс, товарищ начальник политотдела!
— Ладно. Считай, что уговорил.
В этот день, видимо, не только у Бабалы было приподнятое настроение.
Подходя к своему дому, он увидел возле него запыленный «газик». Из машины вылезли Нуры, Володя и Галя. Одеты все были нарядно, словно собрались на праздник.
Едва они успели поздороваться с Бабалы, как Нуры принялся ворчать:
— Сколько можно торчать в проклятой пустыне! У нас уж от пыли глаза ничего не видят, уши заложило. Души, мозги — и те в пыли.
— Понимаю, Нуры, это предисловие, — кивнул Бабалы. — Переходи к цели приезда.
— Мы проголосовали и решили скатать в город. Развлечься и просветиться.
— В город? Куда же, Нуры, в Ашхабад или в Мары?
— А разве Рахмет — не город, не крупный культурный центр?
— Гляди не заблудись в этом городе.
— Если и заблужусь, так вместе с какой-нибудь красавицей вроде Гали.
— Осторожней, Нуры, как бы Эсен Мурадов не приписал тебе моральное разложение.
— А что мне делать, если ты так и не привез мою благоверную?
— Прости, Нуры, я в Ашхабаде совсем закрутился,
— Прощу, если в этом доме ублажат мой бедный, ссохшийся желудок.
— Ты, значит, без приглашения пожаловал ко мне в гости?
— Ха, дождешься от тебя приглашения! Скорее хвост верблюда дорастет до земли. — Нуры набрал в легкие воздух и закричал — Патьма!.. Эй, Патьма-эдже!
— Зачем тебе Патьма, Нуры?
— А от кого мне еще ждать участия и помощи? От тебя? Тогда мне не доведется не то что полакомиться чем-нибудь вкусным, но и пустую кость поглодать.
Бабалы хотелось еще поразмяться в Шутливом поединке с Нуры, но в это время из дома вышла Патьма, радушно и ласково сказала:
— Здравствуй, Нуры-джан. Мой руки, плов ждет тебя.
Нуры бросился к ней, обнял, раскружил так, что с одной ноги у нее слетела туфля, а из рук выпала шумовка.
— Ай, молодец, Патьма-эдже! Ай, угодила!
Та возопила с притворным гневом:
— Отпусти, безбожник! Задушишь! Кому говорю, отпусти!
Нуры бережно поставил ее на землю, заботливо одернул на ней фартук, улыбнулся льстиво:
— Пусть вечно стоит этот мир и вечно пребудет в нем Патьма-эдже!
Он подобрал и подал ей туфлю и шумовку.
Бабалы пригласил всех в дом. Там на столе уже дымилось огромное блюдо с пловом. Бабалы втянул носом его густой аромат и блаженно прикрыл глаза.
Вскоре подошел и Эсен Мурадов.
Из уважения к Гале Бабалы и Эсен ели плов, как и она, ложками, а Нуры скатывал из риса плотные шарики и забрасывал их в рот, словно мячи. Володя, во всем следовавший примеру своего старшего друга, тоже тянулся за пловом руками.
Во время трапезы Нуры молчал — уже одно это походило на чудо. Но стоило ему утолить аппетит, выпить крепкого зеленого чая, от которого на лице выступил пот, как язык его заработал, будто колоколец, привязанный к шее бегущего верблюда.
Нуры балаболил и по дороге к клубу.
Клуб строители отгрохали роскошный — таким мог бы гордиться и большой город.
Зал, где уже в разгаре были танцы, гудел, как улей, но шум перекрывали ритмично-плавные звуки музыки. В основном здесь собралась молодежь — со всех концов Рахметского участка. Оживленные лица. Модная одежда. Трудно было представить, что еще недавно у всех, как говорил Нуры, были забиты пылью и глаза и уши. Среди танцующих Бабалы приметил и ребят из Николаева — они, видно, успели уже пообжиться в пустыне. На обветренной коже лежал крепкий загар.
Бабалы и Нуры были в зале самыми «старыми» и оттого чувствовали себя неловко. Володя и Галя сразу же пошли танцевать, исчез куда-то и Эсен, а Нуры, никогда, казалось, никого и ничего не стеснявшийся, спрятался за спину Бабалы и оттуда шептал:
— Иди, начальник, потанцуй.
— А ты, Нуры-хан?
— Ай, начальник, ты видел когда-нибудь, как телята танцуют? Боюсь, у меня не лучше получится. Коленки-то уже сейчас подгибаются…
К Бабалы подошла румяная толстушка с улыбкой во все лицо:
— Товарищ Артыков, разрешите пригласить вас на танец.
Бабалы узнал ее: когда он выступал перед молодежью из Николаева, девушка еще спрашивала, может ли приехать на стройку ее мать.
Он смешался:
— Сестренка, я танцую, как медведь. Еще ноги тебе отдавлю.
— Ничего, я вытерплю! — засмеялась девушка. — Я теперь закаленная.
Нуры подтолкнул Бабалы:
— Иди, иди, начальник. Невежливо это — заставлять такую пери уговаривать тебя.
Бабалы и толстушка смешались с танцующими.
Нуры с завистью смотрел на всех из-за колонны. Музыка волнами плыла в просторном зале, девушки и их партнеры, казалось, парили, как птицы, ноги их еле касались пола, гибкие стройные тела кружились, покачивались, извивались, словно были без костей. Почему-то Нуры вспомнилась собственная довоенная юность. Он жил в ауле, подобных клубов и в глаза не видел, и самым большим наслаждением для него было — поваляться под солнышком на песке, одолеть в схватке своего сверстника или, когда мучала жажда, выдуть пиалу чистой, прохладной воды. Вот и все удовольствия тех лет…
К нему, в танце, приблизился Бабалы с веселой толстушкой, он услышал их разговор:
— Я же предупреждал, сестренка, что не умею танцевать.
— Все бы так не умели!
Когда музыка замолкла и в танцах наступил перерыв, Бабалы усадил девушку на место, поцеловал ей руку, и оба смутились.
Нуры встретил его притворно-сердитым ворчаньем:
— Правду говорят: один аллах безгрешен. А у тебя, начальник, совсем совести нет. Танцуешь с незнакомыми пери, руки им целуешь. Вай, вай, узнала бы об этом Аджап-джан!..
Бабалы возмутился:
— Ах ты, провокатор! Сам же меня подталкивал!
— А ты и обрадовался! Вот доложу обо всем Аджап-джан.
— Нуры, должен же я общаться с народом?
— Почему же ты выбрал представительницу — в юбке? Со мной общайся. Я тоже народ. Нет, скажу, все скажу Аджап! И от себя кое-что добавлю.
— Язык у тебя без привязи. — Бабалы посмотрел на часы. — Ого, времени-то сколько! Пора по домам.
— Я подожду Галю и Володю.
— Как знаешь. А я пошел. Завтра дел — невпроворот.
На улице стояла темень, небо затянули сплошные тучи, закрыв и луну, и звезды.
Бабалы шел и думал об Аджап. Он почему-то чувствовал себя виноватым перед ней: она в Ашхабаде, у постели отца, ей не до развлечений, а он ишь распрыгался, как молодой козел! И все же хорошо, что он побывал в клубе. От одного вида веселящейся, отдыхающей молодежи, его орлов-строителей, на душу снизошла отрада…
Глава сорок седьмая
ОПЯТЬ МЕЛЛЕК ВЕЛЛЕК
очью выпал первый снег, застелив землю белым одеялом.
Это было для строителей полной неожиданностью, и Бабалы отправился вдоль трассы канала — узнать, как подготовились бригады к зиме, запаслись ли дровами, не нуждаются ли люди в теплой одежде. Если похолодание не случайно, то грунт промерзнет и работать будет труднее. Надо принимать какие-то меры, чтобы строительство канала шло прежними темпами.
