— Пер-р-р-вое место заняла команда детсада номер один. В личном первенстве высокие результаты показали Аллочка Пешкина и Эдик Баранов.
— Аллочка, доченька, идем в магазин за куклой!
— Эдинька, внучек, забирают меня, в милицию забирают, скажи маме…
— Значит, Пешкин ваша фамилия? Зафиксируем. А вы, значит, гражданин Баранов?
— То-то и беда, что Баранов. Семен Тимофеич. А виновата она, тут вон сколько свидетелей. Зовут — Гапкина, Ксенья Гапкина.
— Очень хорошо. Прошу в отделение. И вы, гражданин. И вы…
— А-а-абъявляется-а новый заезд! Команды, приготов-виться к выходу на старт!
1964 г.
РАССКАЗЧИК И ЕГО РАССКАЗЫ
(Послесловие автора)
Тридцать лет назад в газете «Защитник Родины» появился мой первый рассказ «Дружба», посланный на литературный конкурс этой газеты. Непривычно и странно было видеть напечатанными собственные слова и подпись внизу «Младший сержант Ан. Жуков» — совсем недавно эти слова были написаны карандашом на четвертушках почтовой бумаги, и вот, напечатанные типографским способом, словно бы отделились и стали будто чужие.
Жюри отметило рассказ второй премией, я очень удивился — так легко? с первой попытки? — и больше не отвлекался от службы. Тогда я только что сдал экзамены за восьмой класс и в оставшиеся до увольнения в запас два года рассчитывал завершить среднее образование. В моей родной деревне не было средней школы, нужда же в грамотных работниках ощущалась большая, а уехать после армии в город не возникало и мысли: я любил землю, заволжскую свою степь, совхоз, где жили родные, товарищи и друзья. Там прошло детство, там я с двенадцати лет, как все подростки военного времени, стал приучаться к самой разной работе: возчиком на лошадях и волах, плугарем на тракторе, копнильщиком и штурвальным на комбайне… Все крестьянские работы узнал.
С дальнейшей учебой тогда не получилось — полк передислоцировался в другое место, где учиться не было возможности, — мечтал я больше не о писательстве, а о путешествиях и этот свой первый рассказ считал случайным и слабым. Я с детства тянулся к книгам, а здесь, в армии, перечитав собрание сочинений любимого А. П. Чехова, уже мог сравнивать.
Наконец, срок службы окончился, я легко распрощался со своей батереей и укатил домой, в Ульяновскую область — там ждала меня большая семья. Отец погиб на фронте в 1945 году, и среди пятерых детей я был старшим.
После войны не прошло еще и десяти лет, наш совхоз только-только оправился от разрухи, я опять с головой ушел в хозяйственные заботы, досадовал, что крестьянские наши дела у нас подвигаются медленно, и стал писать заметки в местные газеты, очерки о земляках, изредка рассказы. Их охотно печатали, за конкурсный рассказ газета «Ульяновская правда» однажды присудила премию. Потом, года три спустя, меня вызвали в обком партии и предложили работу в одной из районных газет. Заодно-де и школу закончишь. Куда это годится — почти готовый газетчик, коммунист, и без аттестата зрелости, позор!
В районной редакции мне дали старый военный мотоцикл М-72 и назначили заведовать сельхозотделом: ты из потомственных крестьян, сельские дела знаешь не понаслышке, — пиши. Район у нас земледельческий, первая и третья страницы газеты — твои.
Земля здесь была иная, приволжская, богатая. После сухой заволжской степи — великая Волга и громадное водохранилище, хвойные и смешанные леса, непривычные рыбацкие деревни, крупные, по 500—800 дворов села. День ездишь, день пишешь. Конечно, пишешь не дневник путешествий, поездки всегда были строго деловыми, целенаправленными, но при некотором воображении их можно считать и как путешествия. Скажем, по родному краю.
Три с лишним года ездил я, пересаживаясь с мотоцикла в моторную лодку, с лодки в автомашину, с автомашины на лошадь. Случалось, конечно, и пешком. Дороги тогда были неважные. А ночами учил уроки, писал рассказы. Не мог не писать. Слишком много оставалось жизненной энергии, много впечатлений от постоянных поездок и встреч с людьми, слишком много вопросов вставало тогда перед нами. После XX съезда партии сельское хозяйство решительно перестраивалось, первые шаги научно-технической революции воспринимались с большим энтузиазмом и воодушевлением, хотя и тогда уже слышались голоса о неизбежных экологических трудностях. Много было вопросов. И, чтобы найти какие-то ответы, я от учебников и книг садился за писание рассказов. В молодости сутки длинные, можно много успеть. В 1960 году я издал в Ульяновске первую книжечку рассказов, а в заочной школе получил аттестат зрелости.
Потом будут Литературный институт, поездки по стране от молодежного журнала, редакторская работа в издательстве… И между делом — опять рассказы. Буду писать я и повести и даже романы, но любимым жанром останется рассказ. Самый мобильный, самый емкий, самый гибкий жанр.
О чем же они, мои рассказы?
Сразу не ответишь.
Если проще, то, вероятно, о том, что видел и хорошо знаю, что подсказано жизненной практикой, проверено личным опытом. Вот же и в сборнике этом есть чисто автобиографические рассказы «Черная и белая», «Му-2», «Песни о любви», где сохранены не только подлинные события, но и собственные имена действующих лиц. В рассказах «Последняя шутка Гуляева», «Жил-был Курыль-Мурыль», «Корни», «Удочка из Европы» такой строгой «документальности» нет, но и в них автор и рассказчик объединены отнюдь не формально, события тоже не выдуманы, хотя и происходили с самыми разными людьми. В рассказах «Надежда», «Английская трубка», «Лунный свет», «Мужлан», «Расскажи мне сказку» все компоненты исходного художественного материала тоже взяты из жизни, но реорганизованы и сплавлены воедино в соответствии с идейно-художественными задачами, а действующие лица и здесь не имели прямых прототипов. Я не писал плугаря Васяню из рассказа «Надежда» с себя, хотя примерно в том же возрасте сидел на тракторных плугах, но я учитывал собственные впечатления тех лет, видел работу и слышал рассказы о ней десятков вдов и подростков, своих товарищей.
Но если так, если перед тобой большой выбор человеческих судеб и реальных событий, которые ты уверенно знаешь, зачем еще что-то выдумывать, перекомпоновывать, смещать во времени и проч. — зачем? Или реальная жизнь и люди беднее твоей выдумки и домысла?
Ну бог с ней, с мечтой стать путешественником и узнать весь мир — детская мечта, наивная, но ты мог остаться в родном совхозе трактористом или бухгалтером, мог работать газетчиком, журналистом, мог освоить какую-то другую профессию, не имеющую отношения к художественной литературе, потому что ведь ты — интеллигент в первом поколении, отец имел три класса, мать так и осталась неграмотной… Эти и подобные вопросы вставали передо мной не раз, особенно когда приходилось туго, когда жизнь, казалось, зашла в тупик. Для литератора это, в общем, частое дело. И вот невольно возвращаешься к исходной позиции, оглядываешься, напряженно всматриваешься в окружающую жизнь, мучительно думаешь и… начинаешь писать новый рассказ. Или повесть. Или даже роман. Смотря по тому, на каких, по масштабу, вопросах «застопорилась» твоя жизнь.
Они могли не иметь к тебе прямого отношения, эти вопросы, — гражданская война, например, коллективизация в деревне, когда тебя еще не было, или война с фашизмом, которую ты встретил десятилетним, — но все равно ты должен пенять эти великие события, найти искомый ответ-оценку, хотя бы и ответ и оценка их давно были даны жизнью. Так родились повести «Под колесами», «Одни», роман «Дом для внука», многие рассказы. Но самым поразительным оказывается то, что писать ты садишься только тогда, когда тебе что-то неясно, когда ты чего-то не понимаешь в тех или иных событиях, людях или в жизни. А когда все понятно, писать не станешь, даже мысли не возникнет, а станешь — из тщеславия или по другой какой грешной причине, — выйдет искусственно, назидательно, плохо.
Однако из этого вовсе не следует, что знание изображаемого предмета, человека или события мешает их художественному воссозданию, а незнание — стимулирует творчество. Конечно, нет. Творчество опирается на хорошие знания, имеет всегда свои истоки и постоянно подпитывается новыми впечатлениями, новыми знаниями. Это я понял еще в армии, а окончательно утвердился в этом мнении в районной газете, с болью почувствовав, как не хватает мне общей и литературной культуры, систематического образования. И, продолжая с десятилетиями наверстывать упущенное, зная свои творческие возможности, область интересов своих героев, можно ли сказать, что вопросов стало меньше?
Нет, вопросов стало больше, много больше. Оказывается, писатель напрямую подключен к меняющейся жизни, он — самая активная ее частица, и у тебя столько вопросов, что пиши хоть вечность — не исчерпаешь. Иначе и невозможно — ведь художественное творчество, оказывается, это не просто способ мышления, способ изучения действительности, а еще и способ активного воздействия на нее.
