Татьяна Николаевна выбежала к ним в каком-то диковинном наряде, вокруг головы чалмой намотан пестрый шарф.
— Как раз вовремя! — воскликнула она, протягивая обе руки — одну сцапал и потряс Липатов, другую поцеловал Игорь. — Мы ставим шарады, сейчас начнется! Здравствуйте, Павел Кириллович, — она протянула ему ту руку, что поцеловал Игорь, — я слышала, вы одержали победу? Поздравляю.
Целовать ее руку он не стал — вот еще! Но, пожав, не отпустил, а сильно сжал. Она на миг запнулась, глаза опустила: скромница. Затем ее пальцы решительно высвободились и мягко оттолкнули его руку.
— Раздевайтесь, знакомьтесь со всеми и садитесь, — холодно-весело произнес ее голос. — На меня не рассчитывайте, сегодня все — сами себе хозяева, а я — на сцену!
Ее глаза строго и требовательно глянули на Пальку — и скользнули мимо. Пестрая чалма замелькала по ярко освещенной комнате, где сидело и стояло несколько незнакомых Пальке мужчин.
В переднюю выскочила Галинка с медным тазом в руках.
— Скорей, скорей, занимайте места!
Комната была превращена в зрительный зал: столы сдвинуты к стене, кресла и диваны поставлены в три ряда напротив арки, которая отделяла пасть комнаты; за аркой виднелись книжные полки и массивный письменный стол профессора, но сейчас это была сцена, а сам Русаковский с помощью двух молодых людей натягивал над аркой проволоку для занавеса. На голове у него тоже красовалась чалма.
— Отрубить головы тем, кто посмел опоздать! — протяжно прокричал профессор и соскочил со стремянки.
— Я привел тебе двух гостей, о повелитель! — не растерялся Игорь и низко поклонился, пальцами коснувшись пола.
— Мой дом — ваш дом! — сказал профессор, так же кланяясь Липатову и Пальке.
Палька искоса разглядывал незнакомых мужчин; он не сомневался, что все они влюблены в ненаглядную, и от этого все казались ему самоуверенными и противными, особенно усевшийся рядом пухлый розовощекий молодой человек, с которым она только что перешептывалась.
— Обманул, — удрученно сказал Игорь. — Не приехал.
Палька не сразу сообразил, что речь идет о Матвее Дмитриевиче, он совсем забыл, что его главная цель — помирить Игоря с отцом.
Галинка ударила ложкой по медному тазу, занавес раздвинулся…
Палька готовился увидеть какую-то восточную сценку, но за занавесом открылся столик, украшенный графином с водой. К столику подошел молодой человек — один из тех, что помогал Русаковскому натягивать проволоку. Этому молодому человеку подходило определение — паренек. Спутанные русые волосы спадали на глаза, лицо было простое, ребячливое, с мило приподнятым носом и белесыми бровками. Паренек застенчиво поклонился, тронул графин, потом переставил стакан, кашлянул и произнес запинающимся баском:
— Тема моей сегодняшней лекции, товарищи: «Есть ли бог?»
Он налил себе воды, жадно выпил, снова кашлянул и начал говорить. Говорил он мудрено, с цитатами из Библии и Корана, однообразно жестикулируя правой рукой, в то время как левая то хватала, то отпускала графин. Все было всерьез, ни одного смешного слова или оборота, но Палька улыбнулся и увидел, что все кругом улыбаются. Кто-то фыркнул. Кто-то засмеялся громко, не сдерживаясь, — и вот уже смеялись все: так верна и забавна была пародия на незадачливого лектора.
— Илька Александров, — шепнул Игорь. — Вот арап!
Под общий хохот Александров поклонился и откинул назад волосы. От этого движения изменился весь облик; теперь его определял большой высокий и чистый лоб со строгой черточкой между надбровьями да уверенная посадка головы на крепкой шее, не подпертой воротничком, — шею свободно окаймлял ворот легкой спортивной фуфайки.
Через минуту тот же Илька, нацепив длинную юбку, изображал строгую учительницу в пенсне, а Галинка — ученицу. На чертежной доске Галинка мелом написала буквы и никак не могла уразуметь, что «Б» и «А» вместе составляют слог «БА», а «Д» и «Ы» — «ДЫ».
Третьей и последней сценой был гарем, где Русаковский в чалме и купальном халате изображал капризного властелина, а ненаглядная — прекрасную наложницу.
Но вот Галинка ударила ложкой по тазу и объявила: целое!
В массивном кресле восседал желтолицый, косоглазый толстяк в китайском халате и причудливом головном уборе, утыканном длинными шпильками с елочными шарами на концах. Галинка обмахивала толстяка обыкновенным веником.
— Папа! — удивленно вскрикнул Игорь.
— Бог-ды-хан! — закричал розовощекий молодой человек, явно довольный тем, что первым разгадал шараду.
Матвей Денисович тяжело поднялся и поклонился, поддерживая рукой привязанную на животе подушку. Его подведенные углем глаза скользнули по лицам зрителей и на миг застыли, наткнувшись на призывный взгляд Игоря. Матвей Денисович отвернулся от сына, обнял Галинку и медленно пошел за арку, а Игорь самым беспечным образом заговорил с пухлым молодым человеком, — некоторое время они болтали, не обращая внимания на сидящего между ними Пальку, пока Игорь не догадался их познакомить. Пухлый молодой человек оказался Женей Труниным, о котором Палька столько слышал.
— Я тоже слышал о вас, — сказал Трунин. — Вы разработали проект подземной газификации угля. Это — замечательное дело. Я давно хотел узнать как следует… Мы с Александровым подумывали о подземной газификации нефти…
Через минуту Палька считал пухлого молодого человека самым симпатичным и умным из всех, кого встречал. Но тут ненаглядная позвала Трунина, назвав его Женечкой, и острое недоброжелательство опять шевельнулось в душе Пальки.
Русаковский и Александров внесли в комнату два подноса с закусками и вином. Никто никого не потчевал — гости сами подходили к столу, брали бутерброды, наливали себе вина. Палька с Игорем тоже подошли и натолкнулись на Липатова, который усилено прикладывался к рюмочке, чокаясь с Матвеем Денисовичем. На лице Матвея Денисовича еще держались остатки грима, подчеркивая немного косой разрез его глаз.
— Я тебя не сразу узнал, папа, — ласково сказал Игорь. — Чем это тебя намазали таким желтым?
Не глядя на сына, Матвеи Денисович ответил:
— Пастелью.
— Здорово получилось! — умоляющим тоном сказал Игорь.
— Здорово! — подхватил Палька, не зная, как помочь этим двум людям. — Прямо-таки настоящий богдыхан.
Он был искренен, так как никогда не видал богдыханов.
— А по этому случаю выпьем! — воскликнул Липатов, размахивая зажатой в руке бутылкой. — Выпьем за отца и сына, и вы выпейте друг за друга, честное слово!
У Игоря подрагивала рука, когда он брал рюмку. Матвей Денисович был спокоен, только глаза сощурились так, что остались две щелочки.
— Что ж пить за отца и сына, лучше уж за святого духа, — сказал он и с рюмкой в руке отошел к Татьяне Николаевне. — Ваше здоровье, милый дух этого дома!
Игорь поглядел на сутулую спину отца, залпом выпил вино и пошел из комнаты.
— Ну что ты скажешь… — огорченно пробормотал Липатов и налил себе еще вина.
— Смотри, старина, перебираешь, — предупредил Палька и заспешил к веселой группе, образовавшейся вокруг Татьяны Николаевны. Он мельком увидел, что Игорь в передней надевает пальто. Потом услышал, как хлопнула входная дверь. Но он был слишком увлечен своими чувствами, чтобы скорбеть о чужих.
Весь этот вечер его переполняло ощущение своей причастности к новому для него, удивительному миру столичных ученых, которые настолько знамениты, что охотно забывают о своей учености и позволяют дурачиться, как школьники.
В этом мире знаменитостей непринужденно вращалась Татьяна Николаевна. Очарование делало ее центром дружеского круга, возвышало ее над всеми. Седой сморщенный мужчина, в котором Палька с замиранием сердца узнал известного академика, раболепствовал перед нею, а она посмеивалась. Ее внимание было как дар: оно отпускалось небольшими дозами.
Палька смотрел на нее — и уже не верил, что та ночь в степи действительно была.
— Павел Кириллович, идите сюда!
Она потащила его за арку, в угол, где гримировались и переодевались. Там стоял полуголый Трунин — стоял, поеживаясь, и примерял боксерские перчатки.
— Раздевайтесь, сейчас вы изобразите бокс!
Палька испуганно отказывался, но рядом возник Русаковский.
— Отказываться у нас не принято. Вот вам перчатки.
Ненаглядная упорхнула в зал. Ей освободили кресло.
Она сидела там, как царица.
Трунин был весь пухленький и какой-то сдобный, с очень белой кожей. Рядом с ним Палька горделиво ощутил крепость своих мускулов и свой южный, непроходящий загар. Поймав загадочно-ласковый взгляд Татьяны Николаевны, он отчаянно смутился и от смущения воспринял свою роль вполне серьезно — ожесточенно нападал на Трунина, нанося ему увесистые удары.
