В те, тридцатые годы отец и мать Алеши жили в старом векшегоновском доме. Когда же они получили от завода квартиру и отделились от стариков, Алеша остался у бабушки с дедушкой, потому что началась война. Отец Алеши, Роман Иванович Векшегонов, ушел на фронт, мать стала к станку.
Алеша, как и все в их роду, начал трудовой путь слесарем. Так было заведено чуть ли не сто лет тому назад. Слесарное ремесло Векшегоновы считали чем-то вроде обязательной азбуки, без которой в заводском деле человек не может двигаться вперед.
Старомодно это или нет, только никому не приходило в голову нарушать родовой порядок.
Закончив семь классов, Алексей поступил в ремесленное училище. На завод он пришел уже лекальщиком, и вскоре был замечен как искусник в своем деле. Разумеется, в этом немалую роль сыграл его дед, Иван Ермолаевич Векшегонов, натаскивая внука в домашней мастерской. Эти мастерские и в наши дни бытуют в старых уральских домах.
Одаренный молодой человек привлек внимание главного инженера завода Николая Олимпиевича Гладышева. Доводясь Алексею двоюродным дядькой, он вдвойне был доволен, что и этот молодой Векшегонов оказывается на виду, как и отец Роман Иванович, как в свое время и дед Иван Ермолаевич — знаменитый слесарь станкостроительного завода.
Теперь Алексей Векшегонов работает наладчиком автоматических станков и линий. Это его призвание. Его трудовая стихия. Усовершенствовать, смастерить, придумать, заменить — самое большое счастье для Алексея. Увлекаясь рационализацией, изобретательством, он забывает о времени, окружающих и, может быть, о себе.
Это началось еще в отроческие годы, рассказывает о внуке дед, Иван Ермолаевич Векшегонов. Для кого игра, бабки, шаровки, чижики, а для Алексея тиски, молоток, пила, ножницы. И не было у него большей радости, как соорудить что-нибудь своими руками. Клетку ли для чечеток, пенал ли для карандашей или еще какую-нибудь пустяковину смастерит он — всегда от себя добавит новое. И как бы хорошо ни сделал Алексей свою хитроумную самоделку, никогда не был доволен собой.
Вот и сейчас на заводе появился многошпиндельный сверлильный станок Алексея Векшегонова, названный его именем — «АВЕ». Радоваться бы… Не всем молодым механикам в эти годы удается создать свой станок. А радости нет.
— Об автомате думал, — жалуется деду внук, — а получился полуавтомат. Недотянул. Не то знаний не хватило, не то времени.
Дед утешает:
— Дотянешь. У тебя годов много впереди. Кончишь заочный. День будет длиньше — ума больше. Вот и доведешь свое детище.
У Алексея в самом деле было туговато со временем. Завод. Учеба. А тут еще школьные мастерские. У парня совсем не оставалось часов для прогулок, театра, веселых вечеринок и всего, что принято называть часами досуга.
Он, конечно, пойдет на школьный бал. Потому что должен туда пойти. Ведь он же в школе на правах педагога, и на балу будут его ученики.
Если говорить честно, то ему в этот вечер куда было бы приятнее поехать к вершине пруда на лодке с Ийей Красноперовой. Во-первых, это, настоящий отдых, во-вторых, она не будет мешать думать об изменении привода к винтонарезному станку, а в-третьих, он всегда так легко и свободно себя чувствует с ней.
И он бы, наверно, сумел как-нибудь совместить и бал и поездку с Ийей. Показался бы во Дворце культуры… А потом бы незаметно затерялся в толпе — и на пруд. Что ему, в самом деле, до бала? Танцор он плохой. Огни, шум, наряды не привлекают его. В новом костюме он будет чувствовать себя неловко. И вообще — что за радость кружиться напоказ?
Рассуждая так, Алексей уже готов был отбыть положенный час на школьном вечере, а потом махнуть на лодке. Белая ночь. Тихий пруд. Теплынь… Но все случилось совсем по-другому.
К Векшегоновым пришла Руфина. Она будто подслушала сомнения и желания Алексея. Руфина появилась не в форменном школьном платье. Она уже навсегда рассталась с ним. На ней широкая юбка и пышная кружевная кофта. Вместо кос появилась прическа. Руфина выросла, возмужала за считанные часы.
— Ты ли это, Руфа? — не скрыл своего удивления Алексей.
Руфина ответила на это без всякого жеманства:
— Ты знаешь, Алеша, я тоже сегодня нравлюсь себе. — Сказав так, она закружилась. — Мне очень хочется наряжаться.
— Зачем?
— Не знаю…
Впрочем, она знала «зачем». Кажется, узнал сейчас об этом и Алексей. Узнал и задумался. Задумался и вспомнил намеки матери, разговоры в цехе, на которые он не обращал внимания. А теперь Алеша увидел, что кроме наладки станков, кроме зачетов и чертежей есть другие стороны жизни. Он, конечно, и раньше знал об этих сторонах, но как-то не придавал им значения. Но придавай не придавай, а от них никуда не уйдешь. А если и попытаешься, они не уйдут от тебя.
— Я надеюсь, Алеша, — просил голос и просили глаза Руфины, — что ты зайдешь за нами, а потом мы все вместе отправимся во Дворец на бал!
Тут надо сказать, что настойчивый, и упорный Алексей Векшегонов, беспощадный к себе, был мягким и отзывчивым к другим. Эта черта, привитая дедом с бабкой, еще скажется не один раз и принесет немало злополучных дней Алексею и другим людям. Она сказалась и сегодня.
— Ну конечно, ну конечно, — согласился Алексей. — У тебя сегодня такой день. Я непременно зайду.
Руфина ушла. В комнате остался тонкий запах, сияние смеющихся карих глаз, очертание темных тонких бровей и смутные разногласия Алексея с самим собой.
Теперь, пожалуйста, на бал!
Сегодня один из тысяч школьных балов, даваемых в конце июня.
Во Дворце культуры, построенном металлургами и станкостроителями, ожидалось семьсот — восемьсот человек хозяев и наследников. Отцов и детей. Корифеев знатных рабочих династий и юнцов, еще не переступивших порог завода.
Июнь — месяц белых ночей на Среднем Урале, но люстры зажжены. Окна открыты. Музыке и голосам тесно в огромном зале. Они оглашают дворцовый парк и гаснут в зелени деревьев, еще не потерявших нежную окраску весны.
Распорядители бала с белыми атласными розетками, какие случались у шаферов на свадьбах минувших лет, встречают гостей и участников бала.
Сережа тоже распорядитель. Он стоит на гранитных ступенях лестницы главного подъезда Дворца в промежутке колонн. Сереже вместе с тремя другими десятиклассниками поручено встречать гостей у входа и прикалывать им бумажные ромашки с десятью лепестками, символизирующими десять классов школы.
Ромашки уже приколоты многим выпускницам его и других школ, а Руфины нет. Сережины глаза устремлены в глубину центральной аллеи парка. Среди белых платьев он ищет то, на котором сегодня должна красоваться самая большая и самая красивая ромашка.
Минуты — как улитки… Уж не случилось ли чего-нибудь?
Ну что ты, милый, заботливый Сережа! Взгляни! Она идет. Не узнаешь?
Сережа не узнал Руфину. Копна волос, повязанная белым бантом. Какая-то другая шея, без воротничка и с тоненькой цепочкой, а на ней зеленый камушек. Платье и в самом деле как белый колокол. Руки открыты. Он никогда не видел ее руки или не обращал на них внимания. Она сегодня не идет, а будто медленно скользит, как на экране скользили девушки из танцевального ансамбля «Березка».
Рядом с нею — мать. Тоже в белом. Но зачем ее рассматривать? Она всегда была франтихой. А кто по другую сторону Руфины? Кто?
Не может быть! Это Алеша… Он почему-то выглядит сегодня выше. Они почти сравнялись ростом. Зачем он вместе с нею?
У Сережи слегка кружится голова. Ему сейчас неприятен брат… Не нужен велосипедный моторчик, подаренный сегодня Алексеем.
Зачем он несет ее белую сумку? Зачем он разговаривает с нею и все смотрят на них? Смотрят и о чем-то переговариваются.
А радио, как по злому заказу, рыдает на весь парк:
Ах, Ольга, я тебя любил,
Тебе единой посвятил…
Это уже похоже на издевку.
— Добро пожаловать! — произнес Сережа стандартное приветствие и приколол ромашку Анне Васильевне, затем вторую — Руфине и третью, самую большую, — брату. Волнуясь, он перепутал ромашки. — Ты, Алеша, тоже на бал? — спросил упавшим голосом Сережа.
— А как же? Ведь я в некотором роде педагог… Хотя и слесарно-механический.
Дулесовы и Алексей прошли в распахнутую дверь Дворца, а Сереже нужно оставаться на лестнице и прикалывать ромашки другим.
Там уже начались танцы, а у него еще половина коробки неприколотых ромашек. Люди все идут и идут. Сережа не справляется со своими обязанностями. Его руки не приучены быстро прикалывать цветы. Он уже уколол одну родительницу из заречной школы, и та взвизгнула от боли. После этого он стал раздавать ромашки. Пусть прикалывают сами. Но одна из пришедших на бал не захотела этого. Она попросила:
