— Это он нарочно подбросил… Сумитян прочитала?
Сумико молча вытащила записку и передала Яэко. Прочитав записку, Яэко тоже поджала губы.
— А я думала, что Рютян написал письмо Сумитян…
Сумико презрительно фыркнула:
— Стала бы я подбирать такие письма!
Надо сообщить учителю.
Дядя сказал, чтобы я не выходила из дому, и унес сандалию.
Ладно, я сама передам учителю.
Яэко спрятала бумажку в рукав и вышла, сказав, что зайдет потом.
Сумико выглянула в окошко. Яэко остановилась у калитки и показала на веточку сливы, воткнутую в плетень:
4–Девушка из Хиросимы
— Это Сумитян засунула?
Сумико посмотрела на плетень, покраснела и кив: нула головой.
— У нас тут уже отцвели, а в горах еще нет, — сказала Яэко.
К ней подошла Харуэ — с белым платочком на голове, в безрукавке и черных шароварах, прикрытых красным передничком. Как всегда, она была чистенькая и нарядная.
— Харутян ходила в город? — спросила Яэко.
На щеках Харуэ заиграли ямочки.
— Ходила за лекарствами. А на дороге около круглой скалы работают чужие солдаты. Подозвали меня и дали карамельку. И лопотали что–то по–ихне–му… Я взяла карамельку и убежала.
Яэко неодобрительно покачала головой.
— А что они там делают?
Протянули веревки, поставили какие–то штуки, что–то измеряют. А один с нашивками на рукаве стал по–японски говорить мне…
Харуэ сказала что–то на ухо Яэко и захихикала. Они медленно пошли по улице.
— Я буду ждать Яэтян, зайди непременно! — крикнула вдогонку Сумико.
в
Она удобнее уселась у окошка. Стало быстро темнеть, но она не зажигала керосиновой лампочки. Где–то вдали заквакали лягушки. Сквозь деревья замелькало желтое пятно: зажегся электрический фонарь у ворот усадьбы Сакума. Оттуда доносилось мерное постукивание станка для витья веревок — работали во дворе. Сумико надела дядины лапти, подкралась к плетню и понюхала цветы на ветке. Вернувшись в дом, опять села у окошка.
Высоко–высоко за облаками прогудели самолеты. Через некоторое время снова раздался их гул, сопровождаемый свистом. Со стороны усадьбы стал доноситься стук колотушки сторожа.
У плетня неслышно появилась сгорбленная фигура. Сегодня Таками был без темных очков, в халате и кепке. Он подошел к окошку.
— Хотел давно поговорить с вами, — голос у него был приглушенный, как будто его рот закрывала маска. — Наверно, слышали обо мне. — Он легко поклонился. — Я о вас слышал… Вы видите во сне что–нибудь белое? Снег, или белых лебедей, или белые облака…
Сумико замотала головой и отодвинулась от окошка.
— А я вижу. — Таками вытащил из рукава сигару и, щелкнув зажигалкой, закурил. — Мне говорили, что все, у кого атомная горячка, в бреду говорят о чем–нибудь белом. Не думайте, что я сумасшедший, хотя я говорю странные вещи, не бойтесь. Сегодня я очень взволнован. Я узнал, что одна девушка… она жила тогда в Нагасаки так же, как и я, недалеко от Медицинского Института, и тоже случайно спаслась… Она совсем недавно, месяц тому назад, умерла. Все эти годы у нее ничего не было, только сильное малокровие… И вдруг поднялась температура, и она стала говорить о ледяных горах и белых лилиях и через несколько дней умерла.
А следы ожога были? — спросила Сумико, пододвинувшись к окошку.
Был келоид на груди в виде небольшой бабочки. В морском госпитале в Нагасаки ее прозвали «мисс Баттерфлай». Так вот… с недавних пор я тоже стал видеть белые сны. Это предвестие неизбежного.
А к врачу ходили?
На худощавом красивом лице Таками появилась чуть заметная улыбка:
— Бесполезно. Наши врачи еще не научились лечить… Все материалы у иностранных врачей. Они изучили множество больных в Хиросиме и Нагасаки, забрали материалы у японских врачей и объявили все данные об атомной горячке секретными. А мы, уцелевшие, обречены на смерть, как эта мисс Баттерфлай.
А она лечилась?
Нет. — Таками махнул рукой. — Она тоже считала это бесполезным. Ей советовали делать переливание крови и еще что–то… но она ничего не делала. К тому же у нее не было денег. Кровь стоит очень дорого. А ей приходилось работать в ресторане кельнершей и кормить еще родителей и детей, оставшихся от брата, он погиб в Нагасаки.
Многие все–таки живут до сих пор и работают, — сказала Сумико. — Наверно, выздоровели. А та девушка, может быть, умерла от чего–нибудь другого?
Таками закрыл глаза и покачал головой:
— Она умерла потому, что на ней была печать пикадона. У меня келоид на спине ниже правой лопатки, а у вас, я слышал, на плече. Эта печать означает, что кровь отравлена. В тот момент, когда сверкнула бомба, всем нам был объявлен смерттный приговор. Одних пикадон казнил сразу, другие получили казнь в рассрочку. — Он посмотрел на Сумико и кашлянул в руку. — Простите, что я выражаюсь так грубо, прямолинейно… но не хочется обманывать себя и других. В таких делах ложь никому не нужна. — Он поднял руку с потухшей сигарой. — В тот момент, когда блеснула бомба, внутри нас все сгорело, и осталась у нас только оболочка. Вот, например, если эту сигару курить, не стряхивая пепла, то она вся сгорит, .но форма останется. Только форма сигары. А самой сигары уже нет — один только пепел. То же самое случилось и с нами. Мы уже давно умерли… и я и вы. Мы только кажемся живыми, а на деле мы куклы из пепла… Вы молитесь? Нет? И не надо. Никаких богов нет, и никакого неба нет, есть только пространство, в котором летают четырехмоторные шестидесятитонные убивальные машины. Есть только один бог — Пикадон. Пикадон–даймёдзин. Спокойной ночи.
Он бросил сигару и, кивнув головой, отошел от окна. Сумико задвинула створку и долго сидела, прижавшись щекой к стене. Зуд в плече стал усиливаться, потом перешел в ноющую боль. Она стала щипать себе шею.
Дядя вернулся поздно вечером, совсем пьяный. Он икал и шумно отдувался. Подполз на четвереньках к очагу и разлегся на цыновке. Снимая с него верхний халатик, Сумико увидела привязанную к пояску свою сандалию и засунутый за поясок продолговатый конверт с надорванным верхом. На конверте было напечатано: «Кандидат в палату представителей — Югэ Масанобу. За справедливую и светлую политику, за стабилизацию экономики и утверждение основ общего благоденствия. Прошу подать за меня ваш честный голос».
— Деньги грязные, потому пропил… — пролепетал дядя. — Вместо листочка плюну в ящик…
Он вскоре захрапел. Сумико легла спать, так и не дождавшись Яэко.
1
Рано утром начался переполох: залаяли собаки, затарахтели мотоциклы, прогудели автомобили, послышались топот бегущих ног и крики женщин и детей.
Дядя бросился к окошку и так рванул створку, что она соскочила с желобка. Мимо дома промчался полицейский на мотоцикле, за ним — темнокоричневый автомобиль, похожий, на сундук. По улице бежали женщины с растрепанными волосами.
— Приехали отбирать рис у недоимщиков, — пробурчал дядя и поцокал языком. — Уже третий раз с осени налетают…
В дверях его чуть не сшибла с ног жена Кухэя с соломенным кульком на плече. Она села на земляной пол и, положив кулек перед собой, стала с плачем просить, чтобы спрятали единственный мешок риса, оставшийся у них. К ним сейчас придут и начнут ворошить.
Она низко поклонилась:
— Куни–сан, выручи нас, очень прошу!.. У тебя не будут обыскивать!..
Дядя Сумико покосился на кулек, облепленный землей и травой, и хмыкнул:
— А прошлой весной, когда у меня еще был участок и приехали эти… Кухэй небось отказался спрятать мои кульки.
Широкое лицо жены Кухэя скривилось, она громко заголосила, продолжая отбивать поклоны. В дверях
показался какой–то мужчина; лицо его было закрыто платком, накинутым на голову, концы платка он держал в зубах. Увидев жену Кухэя, он побежал обратно к калитке и выкатил тележку с кульками. Суматоха на улице усиливалась. Сумико молча подошла к кульку и потащила его в угол комнаты, где были навалены веревки. Дядя сердито крикнул, но Hfe двинулся с места.
В это время на улице заиграла музыка, она становилась все громче и громче. И внезапно стихла, быстро заговорил женский голос:
— Надеемся, что вы все поддержите наше благое начинание. Филиал Общества содействия Красному кресту и Женская благотворительная ассоциация призывают всех во имя гуманности и милосердия прийти на помощь раненым воинам армии Объединенных Наций… .ведущим в Корее священную войну за незыблемость принципов гуманности… — Шум полицейских мотоциклов заглушил женский голос. — …Просим жителей деревни внести благородную лепту…
Сумико отодвинула створку. Мимо дома медленно проезжала красная машина с рупором на крыше. Машина направилась в сторону площадки с флагштоком перед воротами усадьбы Сакума. Там уже стояли другие машины и толпились люди. Из машины с красным крестом на кузове вылезли люди в белых халатах.
