жалея казенного обуха. Тягучий призывный звон поплыл над делянкой. Приплясывая на месте от избытка сил, Тося завопила на весь окрестный лес:
— Обе-ед!.. Навались, рабочий класс!.. Кушать подано!..
— Голосистая! — подивился Чуркин и почесал в затылке.
На делянке замолк шум работы. Проголодавшиеся лесорубы со всех сторон устремились к Тосиному навесу.
В горделивой позе, уперши руки в бока, Тося стояла возле котла, по-матерински снисходительно смотрела на спешащих к ней лесорубов и чувствовала себя сейчас самым главным в лесу начальником.
— Навались, у кого деньги завелись! — крикнула Тося и вооружилась самым большим черпаком, какой только нашелся на кухне.
С дымящимися мисками в руках лесорубы отходили от котла, устраивались, кто где может. Они облепили короткий, грубо сколоченный стол, рассаживались на пеньках и поваленных деревьях.
Как ни тесно было за столом, но Тося заметила, что лесорубы потеснились, освобождая местечко Илье. «Уважают!» — решила она. Илья порылся в миске с хлебом, выбрал, как это сделала бы и Тося на его месте, вкусную горбушку и впился в нее крепкими зубами. И как недавно на делянке, когда Тося поила Илью и ей ни с того ни с сего передалась его жажда, — так и теперь она почувствовала вдруг во рту кисловатый вкус хорошо выпеченного ржаного хлеба, будто сама только что откусила от заманчивой Илюхиной горбушки изрядный кусмень.
«Чего это я? Прямо гипноз какой-то…» — обескураженно подумала Тося и поспешно отвернулась от Ильи.
Ухаживая за Катей, Сашка придвинул к ней туесок с солью. Но благодарности он не дождался.
— У меня у самой руки есть! — обиделась Катя.
Орудуя великаньим черпаком, Тося все поглядывала украдкой на обедающих. Вот и последняя обрубщица сучьев отошла от котла, а Тося все еще не знала, угодила она привередливым лесорубам или нет. Она встретилась глазами с Сашкой и дружески кивнула незадачливому Катиному ухажеру, выпытывая: как ему показался обед? Но Сашка не понял ее, осмотрелся по сторонам и передвинул миску с хлебом на середину стола. Тося досадливо мотнула головой.
— Что я, больше других хлеба ем? — возмутилась Катя и оттолкнула миску от себя.
Сашка смущенно крякнул.
— Ксан Ксаныч, как там на квартирном фронте? — спросил он минуту спустя и украдкой покосился на неприступную Катю, проверяя: поняла ли она, что неспроста он интересуется жилищными делами такого почти семейного человека, как Ксан Ксаныч.
— Обещали нам с Надюшей в четырехквартирном доме, а его и не строят. Всех плотников на лесоповал двинули, — сразу же отозвался Ксан Ксаныч с той охотой, с какой больные говорят о своих застарелых болезнях. — С нашим начальством и не поженишься! А годы у меня, ребятки, не маленькие…
— Да уж, Ксан Ксаныч, годы у тебя того… — деланно посочувствовал нагловатый парень в неожиданной для северных лесов шапке-кубанке, втискиваясь между Ильей и Сашкой.
Это Филя, первый зубоскал и скандалист в поселке.
— Вот то-то и оно… — согласился Ксан Ксаныч. не почуяв насмешки в словах Фили.
Тося потеряла всякое терпенье и окликнула Катю:
— Ну, как там?
— Горячо, Тось, не бойся! — порадовала подругу Катя и стала дуть на ложку.
Тося боднула воздух головой и подивилась, до чего же бестолковые эти лесорубы. «Ну погодите, ироды, я вам завтра наготовлю!» — рассердилась Тося, жалея уже, что так старалась сегодня.
Илья перехватил ее поскучневший взгляд. Он вдруг догадался, чего сейчас ждет от них эта забавная девчушка-повариха, которой, кажется, очень хочется, чтобы все принимали ее за взрослую. Сам не зная, зачем он это делает, Илья поднялся из-за стола и подошел к Тосе.
— Веселые у тебя щи! — похвалил он.
— Веселые? — удивилась Тося.
— Веселые! — подтвердил Илья и с чувством затряс Тосину руку. — От бригады и… от меня лично!
И все лесорубы, будто Илья развязал им языки, наперебой принялись хвалить Тосю и ее вкуснейшие щи.
— А научные работники твои не дураки были! — крикнула Катя и показала Тосе оттопыренный большой палец.
Сашка зачерпнул соли из туеска и посолил Катин палец, возвещая, что Тосины щи — «на большой с присыпкой». И то ли вкусные Тосины щи были тому виной, или здесь таилось что-то другое, — но на этот раз Катя сменила гнев на милость и посмотрела на Сашку гораздо ласковей, чем девушки смотрят на парней, которых приписывает им чужая молва.
И даже хмурый мастер Чуркин, отведав знаменитых Тосиных щей, проговорил подобревшим голосом:
— Наваристые… Ишь ты, из молодых, да ранняя! — и почесал в затылке, дивясь, как это Тосина худоба не мешает ей быть толковой поварихой.
— А я сразу догадался, что она хорошо стряпает, — похвастался Ксан Ксаныч. — По глазам видно!
И Вера, пришедшая с верхнего склада, порадовалась неожиданному Тосиному успеху:
— Вот чертенок! А я, признаться, боялась за нее…
Смущенная всеобщими похвалами, Тося притворно насупилась, но тут же не выдержала и заулыбалась.
— Я что? Я ничего… Вот если бы лаврового листа побольше!
Один лишь Филя неподкупно проворчал:
— И чего раскудахтались? Щи как щи. Бывают и хуже, конечно, но… редко!
Все так рьяно зашикали на Филю, что Тося не успела даже обидеться. А Илья посоветовал дружку:
— Проснись! — и нахлобучил ему на глаза кубанку.
Тося с немой благодарностью глянула на Илью и неожиданно для себя решила: он же не виноват, что таким красивым народился. Что же ему теперь — нарочно оспой заболеть или уши себе отчекрыжить?.. Хорош он будет без ушей!..
Она усмехнулась, представив на миг Илью безухим, покрутила черпаком в котле и, стараясь унять горделивую свою радость, деловито объявила:
— Добавки кому? Навались!
В просторном неуютном клубе лесопункта гремела радиола. Посреди зала кружилось в танце с десяток пар. На ногах танцующих мелькали ботинки, сапоги, туфли на высоких каблуках, запоздалые босоножки и преждевременные валенки. Озабоченный комендант с молотком в руке и портретом под мышкой пробирался между танцующими. Он охранял портрет от толчков с таким бережным старанием, словно нес полотно знаменитого художника.
В углу зала на сдвинутых скамьях навалом лежали плащи, пальто, ватники. По стародавнему поселковому обычаю нетанцующие девчата выстроились у одной стены, а ребята — у противоположной. Шумная ватага сгрудилась вокруг подвыпившего Фили. Парни дружно дымили папиросами, не обращая внимания на застенчивые запретительные таблички, и от нечего делать громко обсуждали достоинства танцующих девчат.
Любители «козла» отчаянно стучали костяшками домино, будто собирались проломить крышку стола. Перекликаясь с их стуком, поминутно хлопала наружная дверь. Все новые и новые лесорубы поодиночке и парами входили в зал. У двери пары расставались: девчата сворачивали к женской стенке, а парни
