– Да. Как же это я забыл. Костя приехал с Дальнего Востока. Вчера ели с ним мороженое… Женился парень.
– Ты, конечно, его пригласил к нам? – спросила Карташова.
– Нет, ты знаешь, это я как-то упустил из виду.
– Так поди и дай ему сейчас же телеграмму. Это же единственный твой настоящий друг. Такими людьми не швыряются.
– Да, да. Я сейчас пойду. Ты права. Я и хотел его пригласить да как-то забыл.
– Пригласи. И обязательно с женой. Пусть поживут у нас, погостят. Места хватит.
– Так я пойду сейчас же.
– Иди, иди. И дай телеграмму. Самую быструю.
Алексей Федорович поспешил на почту. Придя туда, он взял телеграфный бланк и написал на нем: «Приезжайте сегодня гостить ждем нетерпением Алеша Варя тчк Сложная история кончилась Алеша». Потом он подумал и зачеркнул слова «Сложная история кончилась Алеша» – оставив все остальное. И от этого телеграмма вместе с адресом обошлась ему только в два рубля семьдесят пять копеек. Квитанцию он не взял.
19381Без лыж и без шапок катались они по земле перед Серегой Тузом, Лешкой Носатиком, Димкой Степным и еще какими-то ребятами с Ивановских дворов. Они возили друг друга по всей площадке и сугробам, от дерева к дереву. Нежные тени берез сплетались над ними, как пальцы – в отчаянии. Солнце было багрово-красным, как раскаленный пятак, заброшенный в небо. Тени берез на снегу казались лиловыми. В народе говорили, что это к войне. Но ничего такого в этом году не случилось, кроме драки между Никиткой Уваровым и Васяткой Томилиным.
Началось все с пустяков. Они съехали на лыжах с горок, навстречу друг другу. И не совсем удачно. Столкнулись, зацепившись лыжами. И разошлись бы, если бы не эти проклятые зубоскалы.
Подзуживать – вот их самое любимое дело. Они шепнули что-то обоим, ну и тем пришлось схватиться. Даже не хотелось сначала драться. Но потом все пришло само собой – и боль, и злость, и усталость, и упрямство. Никитка старался бить противника по скуле. И тот каждый раз дергался, получая удар. Тяжелая рука! Подожди же, и я тебя сейчас дойму! И вцепился Васятка недругу в горло, одновременно стараясь попасть коленом в живот. А потом им не хватало уже только одного – загрызть друг друга. Но победа так и не улыбалась ни одному из них, а ребятам стала надоедать вся эта история.
– Равны… Зря только снег мнут.
– А сам подбивал. Поди разними.
– Охота… Пусть сами остывают.
– И то верно. Ну их… Я домой. Ноги застыли.
И по одному, по два – разбежались, мороз догонял даже самых злых. Но драка продолжалась. Противники лупили кулаками, куда попало, пинались. Им было жарко.
Но вот случилось так, что они оказались сидящими друг против друга с нелепо вывернутыми конечностями, с взъерошенными волосами, помятые, исцарапанные…
…Они-то сильно изменились, даже за короткое время, но мир оставался все таким же. По-прежнему жили люди в своих городах, спорили и ссорились. По-прежнему за горами, за долами, как говорится в народных сказках, лежали разные страны, и люди в них или уже воевали, или только готовились драться. И это красное солнце светило им так же, как и ребятам. Все было по-старому. Березы отбрасывали на снег переплетающиеся тени. И мороз не сдавал. Над домами из труб вились дымки. Но… у соперников хватило сил раздуть подпухшие, со следами запекшейся крови, ноздри и втянуть в себя далекие сладковатые запахи родительских кухонь. Хозяйки готовили пищу… Не обидно ли, жизнь катилась мимо них. Как они ошиблись…
– Откуда только ты свалился?.. Сидел бы на своем дворе… Время на тебя теряй тут, – сказал, переводя дыхание, Никитка.
– А тебе… снега общественного, наверно, жалко? Может, по Москве ходить запретишь? – сказал Васятка.
– Хоть ешь его. Не жалко… А вот суешься ты под ноги, это верно.
– Сам ты суешься… Порядка в движении не знаешь, вот что…
Они посмотрели друг на друга, еще раз стремясь разбудить прежние инстинкты, но что прошло, то уж прошло. Нужно было поступать как-то по-иному. Никитка встал:
– С какого года? Длинен ты больно… – сказал он.
– С пятнадцатого. А ты? – спросил и Васятка, вставая.
– Ровесники, – сказал Никитка и осмотрелся, – наделали мы делов…
– Заживет… Платок есть у тебя?
Они подняли с земли шапки и, стоя шагах в пяти друг от друга, начали платками смывать со щек подсохшую кровь. Они пока не решались подойти ближе и подсказать, где еще остались на лицах кровяные следы. Но все пошло на лад, когда они принялись за красные пятна на снегу. Они затаптывали их ногами и забрасывали горстями чистого снега. Потом взялись за лыжи. Одна из лыж Васятки торчала в сугробе. Он достал ее и увидел трещину у носка короткой детской лыжи.
– Только и осталось теперь… бросить, – сказал он.
– Это еще зачем. У отца денег, что ли, много? Ну-ка… – Никитка взял лыжину, посмотрел. – Раз плюнуть… Две латунных пластинки, шесть гвоздиков – и все в порядке.
– С трещиной хорошего хода не будет.
– Смотря у кого. Я так и на простых досках поеду – не догонишь.
– Ну, да…
– Увидишь… Пойдем, если хочешь, дома починю. В два счета.
Васятка посмотрел на бывшего противника и сказал то, что их обоих волновало и привлекало друг к другу:
– А ведь ничья у нас вышла?
– Ничья и есть… Но если бы я захотел…
– Если бы, да кабы, тогда… сам знаешь, что тогда.
Никитка взял его лыжу подмышку. Он задумался. И вдруг весь загорелся.
– А что, если бы мы вместе… против Сереги Туза, ну и против Носатика… Носатика знаешь? – сказал он, задыхаясь от волнения.
– Знаю.
– Как, взяли бы их в захват?
– Взяли бы.
– А если против Димки Степного, к ним в придачу?
– И опять взяли бы!
– Верно. Даже если и с Ивановских дворов Тимоху Голенастого еще к ним приспособить, то и тут не возьмут они нас, а?
– Ни за что не возьмут!.. А если еще спиной к стене нам встать, чтобы сзади не тронули, то и десять против нас не устоят.
– Верно… А если еще при случае в руку что положить…
Они восхищенно посмотрели друг на друга.
– Нам и всего квартала… не страшно тогда будет, – сказал Васятка, сам себе не веря.
– Да что ты квартал… мы бы… мы бы и весь город смогли бы сдержать…
– Москву?.. Всю Москву?..
– А что же. Испугался бы?..
– Я?.. Ни за что!.. Взяли бы и всю Москву!
– Ну, а если бы забор такой приладить, чтобы выскочить стукнуть и опять за него спрятаться… то и больше Москвы… пускай все города идут… – разошелся Никитка.
– Правильно. Против нас не устоят…
– Теперь нам только вместе и ходить надо.
– А ты станешь?
– Конечно, буду. Дурак только не согласится… да я давай тебе поклянусь на всю жизнь…
– На всю?.. Тогда я тоже поклянусь!
– Ладно! Вечером, у Старого Гаража. Знаешь?
– Знаю.
– Точка. Идем, лыжину исправлю.
И они отправились. Две маленькие фигурки. Две лиловых тени бежали впереди них. Багровое солнце светило им в спину. Но не грело. Оно все еще было, как говорилось в народе, под знаком войны.
2Солнечные лучи били в затылок. Это было лучше, чем если бы они слепили глаза. Василий Томилин чувствовал, что силы его подходят к концу. А ведь оставались еще самые трудные километры. Он бежал попеременным шагом: то левая лыжа, то правая… И руки работали в таком же темпе. Только гораздо слабее. Главное было в ногах. В них он старался вложить всю свою силу. Руки только поддерживали: правая, левая… Его очень сильно намотал противник. Вон мелькает его спина – метрах в пятидесяти, впереди. Остальных участников они намного обогнали. Главное было в них самих. Они соперничали друг с другом. Жестоко. Вон его спина, упрямая. Слышно, как стучит пятка у его правой лыжи: хлоп-хлоп-хлоп-хлоп. Это потому, что соперник не скользит, а припрыгивает. Идет почти за счет одних рук. Но как идет!
Василий удлинил шаг. Движение его стало еще более скользящим и вкрадчивым. В этом и заключался весь смысл попеременного хода – находить все большие и большие запасы скорости за счет удлинения шага. Сердце его колотилось вверх и вниз, вверх и вниз, такими же, как и шаги, длинными толчками.
Ага, спина уже не так далека, как раньше. Василий выскочил из лыжни, которую оставлял ему противник. Он твердо решил обойти его на этом участке. Он побежал по целине. Снежные фонтанчики брызнули из-под лыж. Правая, левая… Спина! Вот она, вот она. Лови ее!.. Противник обернулся. Он ничего не имел против, что до его спины, наконец, дотянулись. Сверкнули его зубы. Он улыбнулся. Странный это был противник. На что он рассчитывал? Бежал старым, невыгодным стилем. Особенно нажимал на руки. Но, недаром ведь про него говорят, что он бегает руками. «Смейся, смейся, – прикидывает Василий. – Сейчас я выскочу вперед и поведу тебя…» Он еще больше раздвинул шаг. Это уже был предел, дальше грозила красная черта. Сердце предупреждало: тук-тук… тук…
