Выскочив из машин, пехотинцы врассыпную разбежались по улице.
Стемнело. Сердюк, Прасоловы и Сашка собрались в директорском кабинете.
— А ночью, Андрей Васильевич, не сунутся? — вкрадчиво спросил Сашка, и нельзя было понять: опасается он ночной схватки или жаждет ее.
— Ночью навряд ли. Это им не по степи на танках разъезжать — здесь у каждого угла смерть.
«Что они устроят завтра? — пытался разгадать замыслы противника Сердюк. — Взорвут где-нибудь заводскую стену и введут танки? Обстреляют заводоуправление из пушек? Ну, что ж, продержимся сколько можно, а потом — в цеха. Взорвать цеха все равно не дадим».
Сердюк обратился к Петру:
— Как ты думаешь, могут завтра гитлеровцы прорваться на танках к складу? Заложат мину замедленного действия и уедут, а там тонн тридцать тола.
— Могут. — Петр лениво потянулся и надел кепку.
— Ты куда?
— Пойду соберу людей, вынесем тол со склада и спустим с откоса в пруд.
— Правильно, Петя, действуй. Только иди сторонкой. А то в потемках свои же, чего доброго, примут за гитлеровца и убьют…
Сердюк вышел в коридор, поднялся по лестнице на чердак, оттуда на крышу, где сохранилась металлическая вышка для дежурных ПВХО. Он взобрался на вышку и осмотрел горизонт. То здесь, то там вспыхивали багрянцем зарницы от мощных орудийных выстрелов, и раскаленный воздух вздрагивал, как в грозу.
Считанные километры отделяли растерзанный, но не сломленный город от своих людей, которые несли освобождение. Раньше или позже будут преодолены эти километры, но Сердюк учел, что значит каждый час ожидания в их положении.
Долго простоял Андрей Васильевич, наблюдая за вспышками, слушая канонаду.
Против всех ожиданий утро прошло спокойно — гитлеровцы, казалось, забыли о заводе.
«Возможно, уходят или даже ушли», — думал Сердюк. Он полез на вышку, но с крыши трехэтажного здания неподалеку от заводской стены хлестнула пулеметная очередь, и Сердюк поспешил вниз.
В середине дня над заводом показался «мессершмитт», с белыми поясами на фюзеляже и черными крестами, покружил, путаясь в облаках, и сбросил бомбу. Она разорвалась в районе склада. Самолет сделал второй заход и снова сбросил бомбу.
— Килограммов по сто? — спросил Сашка, глядя в окно.
— Понял, что бомбят?
— Нет.
— Склад сортопроката. Пытаются тол взорвать, которого там уже нет.
Сашка восхищенными заискрившимися глазами посмотрел на Сердюка и вдруг спросил:
— Андрей Васильевич, наши придут — вы что делать будете?
— Кем прикажут — тем и буду, — отмахнулся Сердюк, не расположенный к такому разговору.
Парнишка не мог представить себе, что Сердюк, такой опытный боец, снова станет к прокатной клети, а он, Сашка, как оказалось, врожденный конспиратор, вместо того чтобы драться с врагами, будет растаскивать по кирпичу взорванные печи, грузить мусор и неизвестно сколько времени ждать того дня, когда снова станет подручным сталевара. Он уже привык жить напряженной жизнью, в атмосфере постоянного риска, быть всегда начеку; и чем больше опасностей подстерегало его, тем больше сил ощущал он в себе, тем изворотливее становился. И сегодня после первого боевого крещения Сашка твердо решил уйти в армию, стать разведчиком. О, он еще покажет себя!..
Сердюк обошел комнаты третьего этажа. В одной из них, рассевшись на полу, завтракали рабочие. Был здесь и Петр. Обилие запасенной еды говорило о том, что ребята приготовились к длительной осаде.
Эта живописная группа вооруженных рабочих, выбитые стекла, патроны, разложенные прямо на полу, напомнили Сердюку гражданскую войну.
— Как настроение? — осведомился он.
— Хорошее, — браво ответил Петр и наспех проглотил кусок мяса. — К бою готовимся — заправляемся. Давайте-ка и вы с нами.
Сердюк подсел к ним. Ему пододвинули белый огнеупорный кирпич, на который, как на тарелку, положили колбасу, тюбик плавленого сыра, сухари.
— Неплохо живете, — усмехнулся Андрей Васильевич, с аппетитом расправляясь с закуской. — Пришлю к вам Сашу, подкормите и его.
— Беспокоит меня это зловещее затишье, — сказал Петр, старательно размазывая на сухаре паштет. — Какую-то серьезную гадость замышляют.
— Да, хлопцы, надо глядеть в оба.
А в это время Сашка, рассмотрев на столе, за которым еще несколько дней назад восседал владелец завода, бронзовую пепельницу с изображением обнаженной женщины, попробовал поковырять ногтем текстолит, прикрывавший стол, приподнял его и, к своей радости, увидел под ним красное сукно. Убрав письменный прибор, пепельницу и текстолит на пол, он достал из кармана перочинный нож, сделанный им самим из пилочки по металлу, и начал осторожно сдирать сукно.
За этим занятием его застал Сердюк.
— Мародерством занимаешься?
Сашка поднял обиженные глаза, но тут же сделал еще один надрез.
— Знамя это, — безапелляционно заявил он. — Без него нельзя. Наш завод — надо, чтобы над ним и наше советское знамя было.
И через час на громоотводе самой высокой трубы мартеновской печи — третьей комсомольской — трепетало красное полотнище.
В конторе мартеновского цеха Валя и Гревцова, пробравшаяся на завод вместе с горожанами, организовали госпиталь. Здесь лежал побледневший от потери крови Николай и еще двое рабочих: один из взвода Гудовича, другой — раненный при перестрелке у склада. Возле них бессменно дежурил врач, обнаруженный среди горожан Лопуховым. Хотя врач был стоматологом, его присутствие успокаивало девушек: все же врач.
Под вечер со стороны аглофабрики донесся взрыв. Полетела в воздух бетонная стена, в образовавшийся проем ворвались три танка и устремились в направлении склада боеприпасов. Рабочие дружно обстреляли танки из автоматов, хотя и понимали, что не повредят их. Проломив ворота, один танк въехал в полупустое помещение склада. Рабочие, пришедшие сюда, чтобы пополнить запас продуктов и патронов, разбежались врассыпную, провожаемые пулеметной очередью.
Из танка осторожно, как крысы из норы, вылезли гитлеровцы и долго рыскали по складу, тщетно отыскивая ящики с толом. Автоматная очередь, раздавшаяся из глубины склада, свалила одного фашиста. Остальные нырнули в танк, захлопнули крышку и подняли бесполезную стрельбу.
При вторичной попытке открыть люк откуда-то сверху раздалось сразу несколько автоматных очередей. Пули градом хлестали по броне, и гитлеровцы вынуждены были сидеть в танке, не высовываясь. Сквозь щели в башне они не видели рабочих, которые вели обстрел с подкрановых балок, куда забрались, придя в себя после первого испуга.
Когда Сердюку сообщили о прорвавшихся танках, он послал Павла и Сашку, вымолившего разрешение участвовать в операции, на крышу склада. Обвешанные гранатами, они не спеша, по одной начали бросать их вниз. Натренированный в уличных боях с мальчишками, Павел бросал гранаты более метко, чем Сашка. Но танки все же оставались невредимыми. Тогда Павел сиял с себя пояс, сделал связку из пяти гранат и, бросив ее вниз, перебил одному танку гусеницу. Два других обратились в бегство, оставив подбитый на произвол судьбы.
Танк облили бензином и мазутом, и он запылал, как факел. Из него выскочили обезумевшие гитлеровцы и, что-то наперебой лопоча, то ли оправдываясь, то ли прося пощады, сдались в плен. Их торжественно провели по шоссе до заводоуправления и там заперли в бомбоубежище.
Утром к Сердюку привели мальчугана лет десяти, курносого, с россыпью веснушек на щеках — задержали рабочие, когда он на рассвете пробирался на завод. Мальчик держался смело и требовал свидания с Сердюком. Он оказался сыном радиста, принес радиограмму.
В короткой записке радист сообщал, что ему удалось наладить связь с наступающими частями Красной Армии, находящимися ближе других к городу.
— Может быть, послезавтра наших встретим! — восторженно закричал Сашка и бросил вверх шапку. — Продержимся, Андрей Васильевич?
— Продержимся, — без тени сомнения в голосе сказал Сердюк и засмотрелся на маленького связного — до чего же похож на отца. И как сразу было не догадаться, чей он.
Над заводом послышался натужный, прерывистый гул «Хейнкелей». Сердюк выглянул в окно в тот момент, когда от переднего бомбардировщика отделилась маленькая черная точка и стремительно полетела вниз, насыщая воздух диким визгом.
— Ложись! — крикнул он, падая на пол и прикрывая собой мальчугана.
Одна за другой доносились взрывные волны — гитлеровцы методически бомбили завод. Здание лихорадочно дрожало. С потолка сыпалась штукатурка, порой в проемы окон со свистом влетали осколки и впивались в стены.
Сердюк не увел людей в бомбоубежище, решив, что это подготовка к атаке и что враг, воспользовавшись таким удобным моментом, мог проникнуть на территорию завода.
