— Месяц назад я к ним в поликлинику с пузырями на ногах пришел. Проколите, говорю, мне пузыри…
Рассказчик замолчал, так как в приемную снова вошла дежурная сестра. Взяв градусник от больной, она сказала:
— Вот и хорошо. Температура невысокая. Тридцать семь и три.
Больная, неестественно застонав, пробормотала:
— Ой, тошнехонько тем не менее…
Пожилой мужчина, усмехнувшись, отвел глаза в сторону. Дежурная сестра, озабоченно посматривая на больную, вышла из помещения.
Снова приподнявшись на локте, больная с интересом спросила пожилого мужчину:
— Так, говоришь, с пузырями в поликлинику явился?
Мужчина задумчиво ответил:
— В прежнее буржуазное время, хозяюшка, меня ссыпали бы с лестницы вместе с пузырями. А нынче любезно прокололи их. Смазали. И дали медицинский совет — не ходить в просторной обуви.
Встав с дивана, мужчина с воодушевлением сказал:
— Теперь я намерен лечь к ним в больницу на пару недель.
— А чем хвораешь-то? — спросила женщина.
— Ничем особенным не хвораю, — ответил мужчина, — однако хочу полечиться, чтобы подольше жить. Красивые возможности, хозяюшка, открываются перед нами. Неохота преждевременно помереть, не испытавши всей прелести отношения.
В приемную торопливо вошел дежурный врач в сопровождении сестры. Пожилой мужчина шепнул больной женщине:
— Ну вот — достонались. Они лечить вас пришли. Отныне не стесняйтесь больше и, чуть что, требуйте все, что вам полагается, — теплые ванны, припарки и самое нежное обслуживание.
Подойдя к больной, дежурный врач спросил:
— Что с вами, милая? Неважно чувствуете себя?
Больная торопливо ответила:
— Да уж теперь ничего. Немного как будто полегче стало. Спасибо вам, доктор.
Распорядившись относительно койки, дежурный врач направился к выходу. Пожилой мужчина остановил его у дверей и стал что-то убедительно нашептывать. Терпеливо выслушав его, врач сказал:
— Но ведь у нас не санаторий, не дом отдыха!
Продолжая что-то доказывать, пожилой мужчина вышел из помещения вслед за дежурным врачом.
Между тем в приемную вошли две молоденькие санитарки. Они бережно взяли больную под руки и медленно повели ее в палату. С тихим стоном больная следовала за ними.
Случайно я попал в гости к малознакомым людям. Вернее, я знал только хозяина дома — мастера мебельной фабрики.
Приглашая меня на день своего рождения, он сказал, что общество у него будет небольшое, только свои. Но когда я с некоторым опозданием пришел к нему, гостей оказалось множество.
Усаживая меня за стол, хозяин негромко объяснил мне причину такой неожиданности:
— Позвал всех жильцов нашей квартиры. Подумал: не дело обижать людей, с которыми свыше тридцати лет путешествую в едином ковчеге. Дружески присаживайтесь к моим пассажирам и будьте как дома.
За столом шли чинные разговоры о том о сем — о телевизорах, о погоде и о спортивных рекордах.
Слева от меня сидела немолодая женщина. Из краткого разговора с ней выяснилось, что она учительница географии и уже более тридцати лет проживает в этой квартире.
По правую мою руку восседал крупный плечистый мужчина с белокурой бородкой. Серый костюм и розовая рубашка с голубым галстуком придавали ему (при его бороде) исключительный вид. Он был похож на сельского ветврача, который приоделся к празднику, выиграв по займу пять тысяч рублей.
Хозяин дома, желая привлечь к общему разговору моего нарядного соседа, сказал ему:
— А ведь до войны, Андрюша, и у тебя, кажется, был какой-то рекордик по поднятию тяжестей?
Низким, почти рокочущим басом мой сосед ответил:
— Да нет, Василий Палыч, я не дотянул тогда пару килограммов. Мало тренировался. Увлекся другим спортом.
— Ах, помню, помню! — воскликнул хозяин. — Ты увлекся тогда мотоциклом. Мечтал о всесоюзном рекорде.
Продолжая кушать, мой молодой сосед сказал:
— За руль мотоцикла я сподобился сесть несколько позже — по окончании школы. А до этого, если помните, я искал удачи на ринге.
Я хотел было спросить учительницу географии о профессии моего соседа, но тут один из гостей (как потом оказалось — заведующий пошивочной мастерской) энергично захлопав в ладоши, громко воскликнул:
— Предлагаю каждому из присутствующих высказать свое пожелание дорогому нашему имениннику в день его славного шестидесятилетия!
Гости стали произносить краткие речи. Однако почти все говорили на один лад и этим не внесли особого оживления в медлительное течение вечера.
Речь самого заведующего также не отличалась блеском. Склонив голову набок, он выкрикивал:
— Вы… тот… этот… который… претворяя в жизнь… несли предпосылки… Всемерно пожелаем успехов…
Но вот очередь дошла до моего соседа. Он встал со своего места и, зычно откашлявшись, сказал имениннику:
— Уж и не знаю, чего тебе пожелать, любезный ты мой Василий Палыч? Благополучия в труде? Оно и без того у тебя с избытком имеется!.. Здоровья? За сим делом сам господь бог следит неустанно… Деньжонок? Сии последние со временем отомрут, как предсказывает марксистская наука. Но пока они отомрут — не худо бы иметь некоторый их достаток. Так пожелаю же тебе, Василий Палыч, деньжонок, пока они вовсе не отомрут.
Гости засмеялись. Хозяин сухо поблагодарил оратора и с помощью своих соседей возобновил первоначальные разговоры о телевидении.
Теперь мое любопытство к соседу удвоилось, и я напрямик спросил его о профессии. Он кратко ответил:
— Дьяконом состою при храме Христа Спасителя.
Сказав это, он вновь принялся за еду, не желая, видимо, беседовать на предложенную тему.
Учительница географии негромко сказала мне, указывая глазами на дьякона:
— У него очень сильный голос. Ему предсказывали блестящее будущее. Но на экзамене в оперном театре он почему-то срезался. И вот пошел в дьяконы.
Какой-то весьма престарелый сослуживец хозяина поспешно добавил к ее словам:
— Чудесный голосище у нашего отца дьякона Ондрея! Человек я неверующий, антирелигиозный, однако всякое воскресенье аккуратно посещаю его храм, чтоб послушать, как он красиво и звучно ведет службу.
Дьякон услышал нашу негромкую беседу. Улыбка радости зажглась на его лице. Обернувшись к нам, он сказал:
— Да, многие посещают нашу церковь, чтобы послушать меня. Скажу, господа, без ложной скромности — голосиной бог меня не обидел. Иной раз, когда я в ударе, так громыхну, что силой моего голоса буквально сотрясаю лампады.
Откинувшись на спинку стула, дьякон набрал воздуха в грудь и с громоподобной мощью провозгласил:
— Благослови, владыко-о!
Гости заулыбались. Хозяин, вздрогнув, укоризненно сказал:
— Ну можно ли так зверски рявкать, Андрюша?
Дьякон сконфуженно извинился. Заведующий пошивочной мастерской, сгорая от любопытства, спросил его:
— Скажите, уважаемый, а как оплачивается ваше творчество?
Мой сосед нахмурился и, ничего не ответив, снова углубился в тарелку. Престарелый сослуживец хозяина, желая сгладить нетактичный вопрос, сказал заведующему ателье:
— При чем тут оплата, товарищ? Не ради оплаты человек избрал свой путь.
Я тихо спросил мою соседку о прежней профессии дьякона. Учительница географии охотно ответила:
— У него не было профессии. Он подростком приехал сюда из колхоза. Учился в школе. Хотел поступить в физкультурный техникум. Но в сорок первом году его мобилизовали, и он до конца военных действий служил во флоте. А после войны готовился стать певцом, но провалился при испытании голоса.
Учительница говорила совсем тихо, но тонкий слух дьякона уловил сказанное. Снова обернувшись к нам, он сказал:
— Не то чтобы я совсем провалился, но принят не был. Уж и не знаю — что им, собственно говоря, нужно. Восьмой год состою дьяконом при храме Спасителя и прямо скажу — публика ломится к нам. Многие приходят за час до начала, чтобы занять удобное место. И стоят, не уходят до самого конца. Следует, правда, учесть, что работаем мы сейчас в темпе — все богослужение ведем за час сорок минут.
Впервые за вечер хозяин засмеялся. Спросил моего соседа:
— Это как же, Андрюша, «в темпе» работаете? Быстрей, что ли, слова произносите?
Мой сосед солидно ответил:
— Темп ведем за счет сокращения текстов и песнопений. Нам не велено утомлять трудящихся верующих.
Хозяин снова засмеялся и даже от смеха склонил свою голову на стол. Заведующий пошивочной мастерской что-то шепнул своей соседке, и та, усмехнувшись, бойко спросила дьякона:
— Все-таки скажите, если не секрет, какую зарплату вы получаете?
Этот вопрос еще более усилил смех хозяина. Сквозь смех он едва сумел произнести:
— Давай, Андрюшка, докладывай публике — сколько ты собираешь и с живых и с мертвых.
