— Необязательно сам Тито, — уклончиво ответил Пьяде.
Маккарвер вскочил. Терпение его лопнуло. Он схватил карлика за плечи и подтолкнул к самому краю обрыва. Пьяде побледнел: внизу торчали острые камни, о которые с шумом разбивались волны.
— Ближе к делу, Моша! Отвечайте, где Тито? Или вы ненароком свалитесь с этого обрыва!
— Только это между нами, — просипел Пьяде, поняв, что с ним не шутят. — Это секрет. Умоляю вас…
— Ну?
— Он там, — Пьяде показал в неопределенном направлении.
— Где? — встряхнул его Маккарвер.
Пьяде метнул отчаянный взгляд вниз:
— В Румынии.
Маккарвер отпустил его.
— У русских?
— Да, да, где-то там… Умоляю, не выдавайте. Я всегда…
Американец не дослушал. Он уже торопливо шагал по берегу к пристани Комиса, откуда доносилась музыка.
На веранде ресторана, под тентом, с воодушевлением играл английский оркестр. За столиками сидели молодые «томми» из отряда «коммандос», в зеленых беретах и мундирах цвета хаки. По всему было видно, что они не разделяли панического настроения Баджи Пинча.
«Тыловики, фанфароны! — подумал Маккарвер, проходя мимо них в своей запыленной одежде и в стоптанных ботинках. — Неужели не догадываются, что бьет последний час их пребывания на этом курорте?»
Маккарвер окинул взглядом пляж с полотняными зонтами и торопливо зашагал к укромному уголку его, где стояли часовые. Там он увидел высокую фигуру Хантингтона и рядом с ним грузного Ранковича.
Вот к ним подошел Милован Джилас с принадлежностями для рыбной ловли и увел Ранковича к заливу, где водились звездочеты — серо-бурые рыбы в белых крапинках, а Хантингтон прилег у скалы в тени тамариска.
Воспользовавшись тем, что патрон остался один, Маккарвер подсел к нему.
— Это вы, Шерри? — сказал полковник таким тоном, как будто Маккарвер вернулся из ресторана, где они только что виделись, а не прилетел с передовой. — А мы вот сейчас спорили с Марко насчет способов, оттягивающих роковую необходимость умереть от старости. Тито озабочен сохранением своей изящной фигуры. Боится растолстеть. Он хочет быть всегда молодым, хочет продлить свою жизнь. В этом, кстати, и мы существенно заинтересованы.
— Ну, и на каком же способе остановились? — иронически осведомился Маккарвер.
— Я сторонник египетского способа омоложения: почаще принимать рвотное и потеть. Тито предпочитает рецепт Людовика XIII: слабительное, кровопускание и клистиры. Правда, есть еще способ Генриха Бурбонского и герцога Альбы — принимать ванны из человеческой крови… Но Ранкович этот способ решительно отвергает.
— Простите, патрон, — нервно перебил Маккарвер, — мне этот вопрос кажется не столь важным в данный момент. Вы, конечно, информированы о том, что происходит сейчас на материке?
— Информирован? — усмехнулся Хантингтон. — Я очень хорошо знаю, что немцы решили цепко держаться за свои опорные пункты на Балканах. Кроме того, у них заранее подготовлены оборонительные рубежи по рекам Нарев, Висла и на горных высотах в Западных Карпатах. Есть и линия Зигфрида. С ними еще придется повозиться…
— Да, полковник. Но все происходит совсем не так, как рассчитывает Гитлер и как мы предполагаем. Эти проклятые русские научились обращать в свою пользу даже, казалось бы, невыгодные для них факторы. Я только что прилетел из Восточной Сербии. Немцам не удается сдержать наступление 3-го Украинского фронта. Если так продлится еще немного, то мы можем потерять Балканы, — без обиняков заключил Маккарвер.
Хантингтон помолчал, поглаживая себя ладонью по заросшей шерстью груди.
— Шерри, — сказал он наконец. — Вы помните наш разговор в Дрваре? Помните, как вы взяли тогда Тито за жабры?
— Да уж так взял, что он даже не пикнул.
— Так вот, Шерри, у нас есть шанс удержать Балканы, если мы сохраним в строгой тайне все, что нам известно о Тито; если мы и впредь до поры до времени не будем открыто делать ничего такого, что можно было бы расценить как вмешательство во внутренние дела балканских стран; если нам удастся еще больше раздуть авторитет Тито как коммунистического лидера и вождя национально-освободительного движения на Балканах и если, наконец, он сам будет достаточно осторожным… Нам надо, может быть, в печати и по радио систематически упрекать его в односторонней ориентации на Советский Союз, в слишком большой левизне его политики и в невыполнении джентльменских обязательств перед союзниками. Ему, может быть, придется для начала действительно сделать свою политику настолько левой, чтобы его даже из Советского Союза одергивали. Пусть, например, пристрелит нескольких лавочников, отберет у хозяев две-три фабрики, насильно погонит крестьян в эти самые «задруги»…
Маккарвер внимательно слушал, соглашаясь с Хантингтоном и с нетерпением ожидая, когда же, наконец, патрон коснется таинственного исчезновения Тито. Но Хантингтон, видимо, уклонялся от этой темы, и подполковник не выдержал:
— Да, но можно ли целиком положиться на Тито? Этот его внезапный, необъяснимый отъезд… Вы же знаете, что Тито служил уже четырем государствам: Австро-Венгрии, Советской России, Королевской Югославии, Германии, и ни одному из них не был верен. Уверены ли вы, что он будет надежно служить нам? Это какой-то предатель! — не замечая на лице Хантингтона и тени тревоги, Маккарвер понизил голос. — По моим данным, он сбежал сейчас в Румынию, в районы, уже занятые Красной Армией.
— По вашим данным? — Хантингтон рассмеялся. — Вы прекрасный разведчик! Ну что же! Он сделал правильный ход, пока еще не слишком поздно.
— Вот оно что! — Маккарвер начал догадываться, что исчезновение Тито состоялось не без участия Хантингтона.
— Но какими же глазами он будет смотреть теперь в глаза русским? — недоуменно спросил он.
— Какими глазами? Своими невинными, голубыми под цвет камня на кольце, которое вы ему подарили, — ответил Хантингтон. — Дело в том, Шерри, что Тито прекрасно усвоил одну хорошую мысль: измена как понятие существует лишь для наивных простаков. Для людей же такого типа, как он сам, существует синоним этого понятия: политика гибкая, эластичная и… продажная. Весь вопрос в цене. Он служил уже нескольким государствам? Тем лучше. Человек любит золото, власть и откровенно тянется за этим. Что ж, мы удовлетворим его. Вообще, Шерри, нам особенно беспокоиться не о чем. В нынешней коммунистической партии Югославии есть изрядные бреши, в которые и помимо Тито проникли наши люди. Наши балканские резервы.
— Прекрасно! — со сдержанным восхищением сказал Маккарвер. — Но если говорить о Балканах и Центральной Европе, то найдутся ли такие же люди в Болгарии и Венгрии?
Хантингтон с силой швырнул в море гальку. Послушав, как хлюпнула вода, он круто повернулся к собеседнику.
— Слушайте, Шерри! У меня нет причин скрывать от вас то, что я вам сейчас скажу. — Полковник огляделся. — Я тут связался с одним из руководителей ОСС,[83] Ноэль Филдом. Он мне передал кое-какие материалы о тех венграх, которые, подобно некоторым югославам из вашего знаменитого списка, еще во французском лагере для интернированных работали на французское «Второе бюро»[84] и с помощью гестапо вернулись на родину. Я не скрою от вас и имя того человека, на которого мы будем делать ставку в Венгрии. Ласло Райк! У меня находится фотокопия его обязательства полиции Хорти, подписанного им еще в тысяча девятьсот тридцать первом году. В свое время, когда он и его группа при нашей поддержке займут руководящие посты в компартии и в правительстве, я передам эту содержательную фотокопию Ранковичу, и он установит с ним связь.
Маккарвер слушал, уже ничему не удивляясь.
— А в Болгарии? — спросил он.
— И там все в порядке! Сейчас кое-кто вышел из Плевненской тюрьмы и после девятого сентября проник в ЦК болгарской компартии… Трайчо Костов — запомните это имя! Вот наши балканские резервы, Шерри. Вот тот штурмовой отряд, который мы двинем в бой в нужный момент.
— Понимаю, — тихо произнес Маккарвер. — Но не угрожает ли нам опасность, что тот же Тито под давлением народа зайдет слишком далеко в строительстве социализма в Югославии и в своих связях с русскими, и тогда, следуя нашему же принципу эластичной политики, он может в один прекрасный день послать нас к черту?
— Не посмеет. Он влип, как оса в варенье. Шага не сделает без нашего ведома. Окружение вокруг него создается надежное. А если попытается действовать вопреки нашим указаниям, мы сейчас же разоблачим его перед народом. Он боится этого сильнее смерти. Не забывайте и о некоторых свойствах его характера, о стремлении стать балканским Бонапартом. Ему льстит то обстоятельство, что он здесь самая надежная наша фигура. Он — вождь, а Ранкович — руководитель. На этих двух китах мы и будем здесь держаться, — ухмыльнулся Хантингтон. — А им не обойтись без нашей поддержки. Не так ли, Шерри?
